желтая витаминка

у кэйи проблема.

она заключается не в том, что его выселяют с комнаты за неуплату. и это даже не касается бинтов, криво и туго намотанных вокруг пояса.

его не волнует весьма размытое завтра — вообще, альберих предпочитает «жить сегодняшним днем». и оправдывается тем, что, условно завтра, на него прилетит кирпич и все планы, которые были кропотливо спланированы тут же полетят в мусорное ведро.

ему все равно на произошедшее буквально месяц-два назад: смерть приемного отца, который просто переступил кому-то не тому дорогу и официальный костюм (черный пиджак с тяжелым бордовым галстуком! — кричат воспоминания) становится не более, чем половыми тряпками красного-красного цвета; человек, который представлялся его братом и защищал от мелких мальчишек в начальной школе, чиркнул его заточкой в живот, сверкая полубезумными глазами от горя. кэйа тогда очень напился и почти ничего не помнит. только звон битого стекла и кровавые ручьи, почему-то текущие по нему. тогда он понадеялся, что умрет, но белый свет в конце тоннеля оказался пробуждением в больничной палате.

но дилюка он не винит.

поэтому, не думает об этом.

дилемма состоит лишь в том, чтобы попасть в центр тетради дротиком, валяясь вниз головой. листы ее пожелтели и высохли неправильно, потому что кое-кто пролил на нее чай. на расплывшихся строчках всего лишь конспект по философии, ничего важного, где на полях раскрашены клеточки от скуки.

«счастье есть мечта, а горе реально» — говорит вальтер, но кэйа не может с этим ни согласиться, ни отрицать. в прочем, иголка дротика отлично влетает в «о» у горя.

на фоне шипит таблетка в кружке, и это…

раздражает.

настолько, что он хмурится.

венти приходил раз в пару дней. каждый раз ложился на матрас рядом с кэйей и рассказывал, как его бесят тупые люди, говорил что-то про музыку, театр и его новую поставновку, чей-то концерт, и про то, что на открытии безымянного магазина наливали шампанское в натертые бокалы просто так. а еще неизменно пихал ему в руки витамин с в белой пластиковой тубе. желтая витаминка имеет резкий цитрусовый запах и в стеклянной кружке выглядит отвратительно яркой. венти, кстати, теперь, выглядит тоже очень ярко, светится почти, но альбериха это лишь умиляет. и заставляет чувстовать стыд.

когда венти было плохо, кэйа помочь не смог.

дилюку тоже.

но венти все равно приходит, вытаскивает его гулять и даже не против идти кучу времени по лестнице, потому что другу больно. а еще недавно заставил его взять в руки краску и помочь ему покрасить волосы. тогда ему осветлили прядь, шутки ради.

таблетка продолжает шипеть.

заваленный хламом стол выглядит мерзко и гармонично одновременно, как продолжение заклеенного бумажным скотчем окна. среди мусора, бутылок и упаковок несъеденных до конца шоколадок, виднеются напоминания о том, что раньше он не проводил все свое время лежа на матрасе. пару учебников, куча тетрадей, даже детская раскраска и высохшая гуашь. белая однотонная кружка смотрится чужеродно, сверкая в свете настольной лампы своим начищенным боком.

вставать больно.

до резких вспышек перед глазами, он, хватаясь за стену, ползет к своей цели.

ближе к окну стоит бутылка из-под пива — этикетки на ней нет и это тоже целая история, которая произошла… не так давно, как кажется. из узкого горлышка торчит парочка ветвей вербы и кэйа тянется потрогать серые почки. под подушечками пальцев они мягкие и пушистые, что он невольно вспоминает котов, которых кормил раньше по утрам. бутылка придавливает собой небольшое послание от сестры подруги, и молитва, написанная ее же рукой. букет принесла тоже она. барбара, судя по всему, была в ужасе от обстановки в комнате, и в целом, от старого дома. особенного от длинного-длинного коридора с одной лампочкой.

желтое.

нарциссы.

надо подарить альбедо нарциссы.

мысль появляется внезапно, и кэйа замирает, все еще смотря на вербу.

он думал о том, чтобы подарить альбедо цветы, обязательно светлые и красивые, чтобы подходили к фарфоровой коже рук и нежным локонам. думал, пока все не расплылось перед глазам и не слилось в серое пятно, где дротики уже сами летели в конспект.

часто моргая, он тянется одной рукой к ручке окна, а другой к кружке, чтобы вылить из окна витаминный раствор и…

кружка пустая.

альберих странно дергается и со стуком опускает ее, поднеся к лампе ближе. желтоватый свет разливается по стенкам, но там по-прежнему ничего нет. только неизвестный мутный осадок, образовавшийся явно не за пару минут.

в комнате становится на пару градусов холоднее, хотя окно остается закрытым. ободранные обои у шкафа смотрят почему-то осуждающе, особенно отклеившийся уголок — он свернулся так, будто поставил руки на бока и теперь сверлил очередного непутевого хозяина взглядом. альберих не двигается, но пол почему-то скрипит и плывет под ним, и пальцы сжимают край стола. он чувствует, что падает, и последняя его мысль звучит как

«а приходил ли венти вообще?»

* * *

в метро душно и много людей, и дилюк любил сравнивать их с огурцами в стеклянной банке на магазинной полке. они тогда, юные и немного тупые, катались от начала и конца ветки, чтобы не идти домой. даже с кучей незнакомцев, им было спокойнее. руки держались за холодный поручень, а перед глазами проносились черные смазанные картинки, когда они смотрели в широкие окна электрички. в вагонах лился противный желтый свет, а механический голос объявлял станции. при таком свете, на бледных щеках брата виднелись веснушки, и это кэйа почему-то запомнил.

сейчас нет ничего особенного в этих поездах. их частично заменили на новые составы, и теперь вместо испытания на балансирование при резких торможениях, он обнимает противный цветной поручень. на телефоне появилась новая трещина, как оказалось. зацепив ее краем ногтя, кэйа едва не отламывает кусочек стекла и раздраженно выдыхает. стекло нужно заменить, думает он, и быстро пишет альбедо, что едет к нему, потому что забыл сделать это раньше.

какая-то женщина демонстративно фыркает, смотря на него.

в цветочных лавках, куда он заходит, нарциссы… желтые. то есть, они и должны быть такими, но альберих морщится от неясного чувства и ходит из одного маленького магазинчика в другой. потом, оказывается, что в кошельке у него денег осталось только на два цветка, и милая девушка отдает один бесплатно. она улыбается немного печально, но красиво оборачивает нарциссы в обертку и перевязывает белой ленточкой. кэйа старается улыбнуться ей в ответ.

выходя на улицу, он недоумевает — поднялись ли так резко цены на букеты или просто его кошелек захватил невидимый фокусник-иллюзионист, спрятавший все его сбережения.

пока он идет, на небе сгущаются тучи. серые облака теснятся на небосводе и едва не задевают высокие крыши домов, таких же серых, как они сами. люди, бегущие рядом, одеты по разному: у кого-то классическое пальто и шея его замотана в красивый платок, а от чьей-то куртки рябит в глазах, а уже через пару минут, тротуар расцветает подобно поляне — слышен звук открывшихся тут и там зонтиков, мелькающий всевозможными оттенками радуги. в воспоминаниях из детства выделяются желтые кошачьи глаза хоффмана. это был соседский кот с длинной шерстью, и старушка-хозяйка позволяла кэйе расчесывать рыжие колтуны, потому что никому другому он не давал этого сделать. он сравнивает оттенок с цветом чьего-то зонта и едва не влетает в столб, потому что не смотрел куда идет.

— ты под дождь попал? — обеспокоенно спрашивает альбедо, когда видит его на пороге.

— ничего страшного.— хрип вырывается из горла вместо слов, и собственные глаза широко распахиваются.

— о боги, — бормочет он, заталкивая гостя в квартиру.

у альбедо тепло.

может, это из-за обогревателя, который стоит в центре комнаты рядом с пустым мольбертом.

может, это из-за него самого. альберих ловит юношу в объятьях и утыкается носом ему в макушку. светлые волосы щекочут лицо. вместе они пьют чай на кухне, и чашка из советского сервиза подходит к рисунку обоев, замечает кто-то из них, когда подносит посуду к стене. крайденпринц держит его за руку, вырисовывая небольшие круги на смуглой коже запястья. кэйе нравится альбедо, его слегка розовые щеки, голубые глаза и нежная улыбка. а еще у него замечательный голос — юноша читает ему стихи в голосовые сообщения или звонки, спрашивает, как его самочувствие и все ли хорошо. альберих чувствует, как тает под гнетом красивых слов и чужих переживаний, как плавится его кожа от прикосновений и тычется ему лбом в плечо, нуждаясь в ласке. жадно впитывает это чувство заходящегося в бешеном ритме сердца, и как кончики пальцев приятно покалывает.

альбедо все-таки приходится выпустить из плотного замка объятий. он поднимается со стула и уходит за чем-то в другую комнату. честно? он не слушал, давно превратившись в расплавненный в микроволновке зефир. с уходом крайденпринца пропадает и мягкий плед приятных ощущений, оставляя лишь ускоренный пульс и бледнеющие круги перед закрытыми глазами. на пару минут все погружается в абсолютную тишину. и…

снова шипит желтая витаминка.

кэйа открывает глаза и машинально поворачивает голову в сторону раковины с парой кружек и тарелок рядом.

она шипела и раньше, и он просто не слышал?

на столешнице стоит белая кружка, а в ней, наверное, шипит таблетка. альбедо тоже их пьет? купил сам? ему принес венти? нарциссы почему-то перестают привлекать своим цветом его внимание, и он медленно поднимается из-за стола.

кэйа хватает кружку так, будто она живая и способна вырваться из его рук, а на стол выливается немного мутной жидкости, вероятно, когда-то бывшей чаем с добавлением краски.

она странного бурого цвета, и посмотрев по бокам, альберих обнаруживает пару цветных мазков по краю.

— кэйа…— так звучит… разочарование.

с резким звонои в ушах, он поворачивается к альбедо на пороге кухни. вид у него печальный, и опущенные плечи давят на кэйю хуже наковальни.

— я… я сделал что-то не так? — испуганно спрашивает он, отставляя кружку. что-то маленькое и давно забытое сворачивается у него в груди, скулит, как побитая собака и скребет когтями по грудной клетке.

— ты…— он тяжело вздыхает, а затем пересекает разделяющее их расстояние всего парой шагов.

кэйе казалось, что от места, где он стоял, до порога было гораздо дальше.

— все в порядке, — крайденпринц, кажется, говорит это больше для себя, — просто смотри на меня и дай мне руку.

кэйа хочет спросить зачем, но сжимает его ладонь и смотрит ниже уровня его глаз — куда-то на татуировку четырехконечной звезды.

чужая рука берет кружку и выливает ее содержимое — жидкость некрасиво остается каплями в раковине.

— мне жаль? — кэйа не знает за что извиняется, но говорить неудобно из-за покалывающего кончика языка.

альбедо смотрит в чужие расширенные зрачки и молчит.