Двери распахиваются, и весь отдел на секунду приостанавливает работу, взглянув на решительно настроенного Игоря, остановившегося у входа. Пару мгновений он, замерев на месте, поправляет свою неизменную кепку и, деловито прочистив горло, спрашивает:
— Птенчик где?
Димка, смотрящий на все это сверху и пытающийся выпить крепкий американо как самый настоящий коп (да как они это вообще пьют? жуть как горько и невкусно), едва ли не давится горячим напитком, фыркнув от досады. Птенчик. Замечательное прозвище, которое Гром дал своему ненаглядному Разумовскому. Ему даже немного обидно — почему его самого Игорь со смехом величает Дубиной каждый раз, когда дает несильный подзатыльник, а вот дорогому Сереженьке дает такое милое ласковое прозвище? Димка тоже похож на птенчика. Даже больше, чем Разумовский.
Остается утешать себя, что Гром таким образом подтрунивает над птичьими мозгами Разумовского. Хотя… трудно говорить так о мозгах человека, создавшего столь уникальную социальную сеть. В общем, Димка проигрывает по всем фронтам, поэтому еще больше надувается и вновь старается отхлебнуть самый мерзкий в мире кофе, чтобы смахивать на серьезного копа.
— Птичка у Прокопеныча, — с усмешкой отзывается Цветков, нарушая гробовую тишину своим многозначительным покашливанием и переглянувшись с толстым Ленькой. — Как обычно думал, что сможет забрать тебя на своей прекрасной Шевроле с работы, а ты, оказывается, вновь преступников ловишь. Неожиданность какая.
Где-то с самого угла слышится чей-то короткий насмешливый свист, который тут же затихает. Гром, устремив в тот угол свой грозный взгляд, лишь кивает и неторопливо шествует к кабинету Прокопенко.
Сетуя, что надо было добавить больше молока, Димка кривится, вновь попытавшись допить горький кофе и наблюдая, как Игорь гордо идет вперед. В общем-то, ни для кого не было секретом то, что Сережа и Игорь как бы… встречаются? Любят друг друга? Что-то испытывают? Дубин никак не может подобрать нужное слово, чтобы описать их взаимоотношения, потому что, с одной стороны, весь отдел в курсе их космического притяжения, а с другой — официально об отношениях никто из сладкой парочки не заявлял. Все остается на богатую фантазию скучающего отдела полиции, которому дай только волю — они и фанфики начнут писать.
Гром останавливается у самой двери кабинета, потом зачем-то разворачивается к коллегам и ухмыляется. Ладони хлопают по карманам, а пальцы подцепляют смятую тысячерублевую купюру, которую Игорь разглаживает и со шлепком кладет на стол, подмяв ее своей рукой.
В отделе становится очень тихо, а Дубин наоборот давится кофе, начиная краснеть и кашлять. Зайцева, невозмутимо стоящая рядом, хлопает его по спине, загадочно улыбаясь.
— А что тут, собственно, происходит? — удивляется Димка, чуть не выронив кружку с надписью «мой дом, мои правила, мой кофе».
Когда Гром, вновь ухмыльнувшись, наконец заходит к Прокопенко, полицейские целой гурьбой высыпаются к все тому же «ставочному» столу со своими деньгами.
— Ты что, с дуба рухнул? — Зайцева хихикает, довольная такой шуткой, пока Дубин старается дышать через нос и перестать кашлять. — Вроде не первый день в отделе, да и уже почти не стажер, а все еще не в курсе, как проходят ставки?
Димка качает головой, как бы показывая, что он имел в виду не это. Сам он никогда еще не ставил свои деньги, чтобы не рисковать маленьким состоянием, помня бедные студенческие годы, но не раз наблюдал, как весь отдел скидывается на то, что Грома непременно уволят. Кстати, Игорь выигрывает всегда. Абсолютно всегда. Даже когда полицейские ставили деньги на то, что его не уволят, именно в тот день его уволили. Потом восстановили.
— Но Игорь еще ничего не успел натворить! — с неким смятением восклицает Димка, поправив очки на переносице, запотевшие от паров горячего напитка. — Не успел в очередной раз преступить черту закона настолько, чтобы его сегодня уволили, верно?
— О, — Зайцева ухмыляется, — сегодня мы ставим не на его увольнение, а на поцелуй с Разумовским.
Вот сейчас Димка не жалеет, что успел отставить кружку с кофе в сторону, ибо он непременно бы подавился американо снова.
Нет, он знал, что работает с заядлыми сплетниками и сплетницами, но чтобы они настолько лезли в чужую жизнь… чтобы еще и сам Игорь, тот самый замкнутый, хмурый, непоколебимый Игорь делал ставку на…
На что?
— Они с Разумовским такие душки, — мечтательно протягивает Зайцева, уловив ход мыслей стажера. — Сережка ходит сюда почти каждый день, такой молодой, красивый, ох! — Она машет рукой, с забавой наблюдая, как все новые копы кладут деньги на стол. — Вот только все видят, как наш юный гений стесняется сделать первый шаг. Игорек-то дает ему время и пространство, не торопит, но по секрету сообщил Юльке Пчелкиной, которая в свою очередь поведала мне, что ему бы хотелось как можно скорее дождаться более активных действий со стороны Птенчика.
Она произносит все это таким заговорщицким тоном, что бедному Димке действительно становится плохо от этих сплетен. А еще от того, что «Птенчик» явно не относится к птичьим мозгам.
— И что? — Он корит себя, что подначивает Зайцеву продолжать, но болтливой сотруднице, кажется, разрешение и не нужно: она тянется, отпивает кофе и жмет плечами.
— Благодаря мне весь наш отдел теперь знает, что Гром ждет первый шаг со стороны Сережи, поэтому мы делаем ставки — сделает ли Разумовский его сегодня или нет.
— И вы ставите на что?
— На то, что сделает, конечно! — Девушка всплескивает руками. — Ну сколько можно ждать-то? Сколько можно тянуть? Давно пора им обоим признаться! Сережка ему и квартиру новую купил, и на машине катает, а поцеловать не может, в конце-то концов!
Димка немного отстраненно смотрит, как все больше полицейских выворачивают карманы, действительно ставя на то, что сегодня Разумовский наконец-то решится. Где-то из задних рядов слышится возмущенный голос Леньки «да что за безобразие, что за богохульство, совсем со своей пропагандой гомосексуализма с ума посходили!», но его быстро затыкают недовольным шипением — гомофобия в отделе была запрещена.
Мимолетный взгляд Дубин бросает на полупрозрачную дверь, у которой незаметно примостился Цветков, подслушивающий душещипательные беседы Грома с Прокопенычем, и через которую можно увидеть ярко-рыжие волосы Разумовского. Димка закрывает глаза и качает головой. Нет, это уже действительно какое-то безумие — делать ставки на поцелуй. Полное сумасшествие, даже для Грома. «А еще непрофессионализм! Нарушение деловой этики!», расхрабрившись, с вызовом проговаривает Димка воображаемому хорошему копу, который непременно гладит его по голове и называет умницей. «Да как так можно…»
Цветков всеми силами пытается изобразить то, как Гром и Разумовский держатся за руки, поэтому ставки ускоряются; Дубин, наверное, оправдывает свое прозвище, потому что реально не может понять, почему полицейские с таким рвением в очередной раз поддаются соблазну азарта и жертвуют свои деньги, тогда как Гром, эдакий Шерлок, просчитывающий все варианты, еще никогда не проигрывал. Если он знает, что Сергей сегодня не готов публично поцеловать его, то значит, он действительно не готов. Зачем спорить?
Дверь вдруг распахивается, и Цветков, двусмысленно просунувший указательный палец левой руки в кольцо пальцев правой руки, так и замирает, когда из кабинета Прокопеныча медленно выходит Разумовский. Вежливо кивнув застывшему в потрясении Цветкову, он смущенно трет локоть и чуть втягивает голову в плечи, не зная, куда себя деть.
«Прокопеныч еще говорит с Игорем, а Сергею теперь нужно его ждать», догадывается Димка, с усмешкой смотря, как замер весь отдел. Некоторые копы заморозились на месте, не успев положить деньги на стол, и выглядят так, будто их поймали с поличным. Разумовский действительно с любопытством оглядывает их, но, судя по озадаченному выражению лица, не понимает, в чем дело — поэтому осмелевшая Зайцева плавно течет к столу и вносит в общий бюджет свою сотку рублей.
Когда уже до всех доходит, что Разумовский, смотрящий на них сверху, не осознает суть толкучки у стола, это хитрое движение постепенно возобновляется вновь — копы, уже ничего не стесняясь, все еще скидываются деньгами самым бессовестным образом прямо у Сережи под носом, пряча смешинки и улыбки за кашлем у себя в кулаке. Присутствие ничего не подозревающего Сережи только подстегивает их азарт.
Димка рассматривает худого Разумовского, опирающегося на деревянные перила. Молодой миллионер и гений и правда выглядит немного асоциально, забито, он втягивает голову в плечи, словно надеясь, что его тут никто не заметит, а широкая серая футболка еще больше подчеркивает его худобу и зажатость. Если бы Дубин не знал, кто перед ним находится, то, оценивая состояние поношенных кед, ни за что бы не предположил, что перед ним стоит знаменитость. «Да он действительно выглядит как растрепанный птенчик» осознает Димка, нахмурившись. «И не особо старше меня…»
Он гонит прочь мысли наподобие «а вот он известен на весь мир, тогда как ты через три года все еще будешь сидеть здесь и писать бесконечные отчеты о двенадцати холодильниках», потому что они вызывают негодование. Наверное, Димка завидует Разумовскому не только потому, что Гром не дает ему обидных прозвищ, и именно эта легкая зависть толкает Дубина вперед: он не понимает, в какой момент, набравшись смелости, он дерзко спускается вниз, к столу, и ловко орудует локтями, чтобы растолкать копов вокруг и вытащить из кармана пятьдесят рублей.
Его первая ставка и маленькая месть, потому что пятьдесят рублей Дубин кладет аккурат поверх тысячной купюры Грома — в ту самую «да нихрена Разумовский сегодня не решится на действия» кучку.
Цветков одобрительно присвистывает, а Димка с вызовом смотрит на Разумовского, сам не знает, зачем. Да ладно, почему бы не заняться самовосхвалением хоть разочек, хоть разочек показать, что в чем-то он лучше — ведь сейчас он решился на ставку, тогда как Сережа все еще не может решиться на поцелуй?
Взгляд проницательных синих глаз Разумовского вдруг останавливается прямо на белобрысой макушке Димки, а потом и на его лице. Сергей рассматривает его напряженные губы, испуганные глаза, вздернутый подбородок, переводит взгляд на деньги чуть позади бедного парня, которого сейчас чуть колотит в белой горячке, что-то обдумывает… Его губы трогает легкая усмешка. Едва заметная, быстрая усмешка, подчеркнувшая осознание в глазах, но этого становится достаточно, чтобы посеять сомнения в Димку и разрушить его полную уверенность в себе.
Сергей приосанивается, теперь улыбаясь чуть более явно и походя не на едва вылупившегося птенца, а на великолепного орла, которому остается лишь раскрыть свои мощные крылья, чтобы точно подтвердить свое великолепие. Даже его чуть вздернутый вверх нос кажется более ровным, орлиным, как небольшой клювик, с помощью которого, однако, он может легко раскусить шею жертвы. Да, такой Разумовский уже более похож на самостоятельного миллиардера, задумавшего что-то нехорошее.
Последние купюры летят на стол, а потом дверь кабинета Прокопеныча открывается — Игорь, довольный как никогда, выходит от начальника и с ухмылкой оглядывает коллег, готовясь забрать свой выигрыш. Димка на всякий случай делает пару шагов назад, стараясь затеряться в толпе, которая затихает, затаив дыхание.
— Я все, — бодро отчитывается Гром перед Разумовским, хлопает парня по плечу и как бы невзначай заправляет его рыжую прядку за ухо. Разумовский вновь зачем-то глядит на Димку, а затем ухмыляется.
— Тогда пойдем, дорогой, — любезно откликается он, а потом придерживает Игоря за руку, берет его удивленное лицо в свои мягкие ладони и целует.
Целует прямо в губы. Немножко, лишь чуть прикоснувшись к губам опешившего Грома, придержав его за щеки и замерев в такой позе на пару мгновений, прекрасно зная, что сейчас на них смотрит весь отдел.
Повисает тишина — слышен лишь грохот от упавшего со стула в обморок Леньки, который сейчас наверняка встречается с богом, чтобы обсудить это богохульство и разврат в своих фантазиях, а остальные молчат, настолько сильно пораженные происходящим. Димка в оцепенении смотрит, как кепка Грома, олицетворяющая всю его броню и неприступность, спадает с его головы, полетев на пол, и тоже не может выдавить ни писка, ни изумленного вздоха, ни какого-либо другого звука.
Разумовский отрывается от Грома, чуть обведя длинными пальцами губы майора, а затем как ни в чем не бывало спускается по лестнице вниз, насвистывая веселенькую мелодию. По помещению эхом разносятся его неровные нервные шаги, будто парень радостно подскакивает через раз или просто сбрасывает напряжение таким странным способом. Игорь перенимает всеобщее замешательство: он продолжает стоять на месте, как-то жадно глядя вслед Сереже, но все же, встрепенувшись, приходит в себя, подбирает кепку с пола и спускается вниз.
Димка чувствует себя проигравшим по всем фронтам, когда до него доходит, что Разумовский каким-то образом раскусил всеобщую аферу именно из-за него, поэтому понуро соглашается принять свое прозвище «Дубина», и тут уже даже воображаемый хороший коп не сможет его поддержать.
Разумовский довольно и гордо выходит на улицу, а Игорь останавливается у неровной кучки смятых купюр и хмурится. Вот сейчас уже и до всего отдела доходит, что Гром проиграл — вернее, вопрос о проигрыше после поцелуя Разумовского слишком трудно назвать однозначным, так как Игорь получил нечто гораздо более ценное, чем деньги — проиграл впервые за все время работы в полиции, ошибся, не просчитал все до конца… На лице копов появляются довольные ухмылки, они осознают этот радостный факт и наверняка сейчас думают, что будут припоминать этот случай следующие сто лет, однако пребывают в таком шоке, что не спешат получить свою награду.
«Ох уж эти шипперы», сетует Димка. «Так хотят, чтобы их любимая парочка сошлась, а когда это происходит — теряют дар речи и не верят в происходящее».
Палец Игоря, вдруг уткнувшись в стол, отодвигает лишние купюры, и Дубин замечает, что Гром указывает точно на свою собственную купюру. Вернее, на две купюры — тысячерублевую и пятидесятирублевую — одиноко лежащие в кучке «Разумовский не справится».
Игорь хмурится, но рассуждает лишь мгновение. Димка даже не успевает зайтись в очередном приступе стыда и посетовать, что его первая ставка оказалась неудачной, потому что вместо воображаемого копа его уничтожает один лишь насмешливый взгляд Грома, прекрасно понимающего, кто из всего отдела умудрился не поверить в силы Сережи.
— Напа-а-а-арник, — протягивает Гром, качая головой. Димке хочется провалиться под землю, но часть души надеется, что Игорь говорит это, не ехидничая над неудачливым стажером, а понимая его поддержку.
Кивнув всем на прощание, Игорь спешит к выходу — наверное, ему не терпится обсудить произошедшее со своим дорогим Птенчиком, потому что хмурый и серьезный Гром сейчас выглядит слишком просветленно, окрыленно… счастливо.
«Хоть кто-то сегодня счастлив» недовольно бурчит Димка, когда после ухода майора полицейские начинают озадаченно решать, как разделить деньги, потому что явно не были готовы к такому событию. Сам Дубин спешит скорее скрыться в толпе и не думать об улыбающемся Разумовском, который сделал первый шаг только благодаря Димке.
Про себя он решает, что никогда не отмоется от такого позора и всю жизнь будет выслушивать насмешки со стороны напарника, поэтому спешит завалить себя работой и отчетами в надежде, что тогда самая сладкая парочка Петербурга выйдет из его головы.
И все-таки сегодня на редкость неудачный день. Во всем виноват тот мерзкий кофе.