Я снова пью, бью снова кулаком о стены.
Только не трогай вены, только не трогай мои вены!
В чужих кроватях обнимаемся, укрывшись небом.
Лишь бы не трогать вены, не трогать свои вены.
nedonebo — вены
☽☽☽
— Ты уверен?
Чжан Исин смотрит на лучшего друга с жалостью и чуть щурится, пытаясь заглянуть Ван Ибо в душу, а не в расширенные — из-за выпитого алкоголя — зрачки. Ибо сжимает в руках очередную бутылку виски и кивает. Ему бы поблагодарить Исина за то, что тот терпит его в своей квартире, разрешает заявляться в хлам под утро, а сейчас ещё и принимает в своём салоне, но слова благодарности застряли где-то глубоко внутри.
Вместе с чувствами, которые не выходят из мужчины даже при неисчислимой попытке выплеснуть их наружу вместе с излишним алкоголем.
— Я уверен, Исин. Бей, — мягко улыбается Ван Ибо и протягивает лучшему другу руку.
Татуировщик делает вид, что не замечает мокрой дорожки на щеке друга, и сжимает чужую ладонь — всю в ссадинах — крепко, стараясь хотя бы так показать, что Ибо здесь не один, что ему есть, кому пожаловаться и открыть душу. Вот только Ван Ибо предпочитает лишь на пару секунд опустить уголки губ, чтобы в следующий миг вновь приникнуть к горлышку бутылки и улыбнуться так, будто ничего страшного только что не произошло.
— Прямо на кисти? — уточняет Чжан Исин, всё ещё не решаясь приложить эскиз к коже.
— Чтобы он видел, — поясняет Ван Ибо, и Исин на некоторое время даже понимает его стремление.
Мужчина вновь отпивает из бутылки, после чего откидывается на кресло и с грустью в глазах наблюдает за тем, как на тыльной стороне ладони постепенно появляется тёмная надпись. Ещё одно общее. То, что останется между ними на всю жизнь. Будто разбитых сердец, настойчивых воспоминаний и всех ран на двоих недостаточно. Тихий голос Исина, сообщающий о завершении, отвлекает от мыслей, которые в миллионный раз идут по кругу, и Ибо кидает взгляд на часы: время медленно близится к двум ночи.
— Он, наверное, спит сейчас, — озвучивает Чжан Исин то, что крутится в голове у лучшего друга, и взволнованно наблюдает за тем, как Ван Ибо непрерывно смотрит на собственную руку, словно теряя с каждой секундой очередную частичку себя.
— Значит, будет ему утренний подарочек, — все же находит в себе силы ответить Ибо.
Исин с облегчением выдыхает, хлопая друга по плечу и говоря, что всё хорошо, а затем, увидев несколько пропущенных звонков от своего парня, замечает, пора бы им уже идти домой.
☽☽☽
Соседи за стенкой шумят на постоянной основе вот уж как недели две: у них там ремонт. Переклеивают обои, переносят стены, и Сяо Чжань с уважением относится к этому, потому что ему и самому бы не помешало перестроить нечто внутри себя, однако он все равно продолжает по утрам просыпаться и искать рядом знакомое тепло. Чжань отдал бы сейчас все, что у него имеется, дабы вернуться на несколько месяцев назад, когда спросонья он видел чужую обесцвеченную макушку, тянулся к ней, стараясь поправить спавшую на глаза челку, оказывался в итоге в плену объятий, а затем неплохо так мстил, уже самостоятельно забирая в плен губы любимого человека.
Мужчина поднимается с кровати, окидывая комнату потерянным взглядом. Пусто. Ничего не изменилось здесь, кроме отсутствия одного-единственного человека, но именно из-за этого с каждым чёртовым днём кажется, что квартира всё сильнее и сильнее пустеет. Уже нет запаха чужого одеколона, нет светлых волос на общих рубашках, нет нелепых шуток, и нет вечного нытья по поводу слишком яркого солнца по утрам – нет Ван Ибо рядом совсем.
Взгляд цепляется за зеркало, в котором мелькает нечто тёмное. Сяо Чжань хмурит брови, думая, что у него с головой совсем плохо стало, раз уже видит непонятно откуда взявшуюся черноту, и уходит в ванную.
Кран беспокойно капает уже которые сутки, но мужчине как-то это по боку, поэтому он тянется к сломанной сантехнике, желая включить воду, однако рука так и замирает на расстоянии нескольких сантиметров, когда к Чжаню приходит осознание, что нечто чёрное ему вовсе не мерещилось. Он впивается глазами в свежую татуировку, перечитывая надпись вновь и вновь, будто от этого появится хоть мизерная вероятность её исчезновения.
«Still hurts». И правда. Ван Ибо знает, как попасть по живому. Сяо Чжань сжимает руку в кулак и бьет по зеркалу, которое разбивается в тот же миг, осыпаясь осколками на пол — где-то среди них остается и сердце Чжаня, истерзанное и уставшее от этой бесконечной игры, не приносящей ничего, кроме страдания и желания покончить со всем раз и навсегда. Они с Ибо расстались два месяца назад, вот только вместо того, чтобы двигаться дальше, Сяо Чжань стоит на месте, продолжая врать самому себе, что Ван Ибо ничего для него не значит — Чжань всего лишь любит его.
Осколки так и продолжают лежать в ванной нетронутыми: мужчина уходит на кухню.
Сяо Чжань исключительно по привычке варит кофе в турке, и порция, словно назло, вновь получается на двоих. Он выливает лишнее прямо в раковину и думает, что спустить свои чувства туда же было бы прекрасно. Было бы просто чудесно. Жаль только, что невозможно. Но и жить подобным образом изматывает невероятно. Чжань кидает взгляд на костяшки: свежеполученные раны не кровоточат, заботливо обработанные соулмейтом. Нервный смешок вырывается из груди. Какой же Ибо самостоятельный: сам вынудил получить ранения, сам же их и обработал.
Сяо Чжань кладет в чашку неимоверное количество сахара, однако, к глубокому сожалению, жизнь его от этого слаще не становится — лишь мерзотная приторность поселяется на языке, однако стерпеть её вполне себе возможно. В отличие от грызущих изнутри чувств. И говорить о них поздно, и не нужны они, и произошло все, казалось бы, давно. Вот только в том-то и дело, что лишь казалось.
Тысячи людей ежедневно мечтают найти свою родственную душу, наивно верят в сказки про то, что это вечное, неразлучное — раз и навсегда. А вот Чжань готов с ними поспорить и отдать всё на свете, чтобы его освободили от этой чертовой соулмейтности, от Ибо, потому что мучиться подобным образом он уже устал. Да, сначала было интересно: необычное чувство, когда ты оставляешь в порыве страсти метки на чужом теле, а потом обнаруживаешь идентичные на своем же собственном; приятно и осознание, что ты попал в тот редкий процент, которому уготовлена истинная любовь.
Вот только отвратительно расходиться, несмотря на предназначенность, и осознавать после расставания, что на запястьях красуются продолговатые шрамы, оставленные то ли по глупости, то ли по настоящему намерению умереть, а на участках тела отображаются следы от терпких поцелуев, посаженные вовсе не тобой.
☽☽☽
Ван Ибо с трудом поворачивается на небольшом диване в гостиной, удивляясь, как его спина ещё не отказала. Он вот уж как скоро будет третий месяц проводит на этом подобии спального места, и пора бы уже съехать от Чжан Исина и его парня. Вот только съезжать некуда, не к кому, да и сам Исин не слишком уж жалуется на беспокойного соседа — разве что иногда читает бессмысленные лекции на тему излишнего выпитого и пытается донести до друга, что причинением боли самому себе лучше не сделаешь.
Ха, наивный. Себе-то не лучше, но зато Сяо Чжаню хуже так определенно.
— Утро начинается тогда, когда мы просыпаемся, да, алкашня? — ухмыляется Ван Цзяэр и подает страдающему от похмелья стакан воды с шипящей таблеткой.
Ван Ибо бы послать его куда подальше, вот только спасательная жидкость находится именно в руках Цзяэра, поэтому Ибо не остается ничего, кроме как сжать губы и с трудом кивнуть, принимая лекарство из чужой хватки. Мужчина делает небольшие глотки и старается не замечать прожигающий взгляд, который, откровенно говоря, полностью заслуженный.
— Не знаю, где ты умудрился разъебать руку, но я обработал её вместе с татушкой, — всё же прекращает никому не сдавшееся осуждение бойфренд Исина. — Кто вообще лезет в драки со свежим рисунком? Он же повредиться может, идиотина.
— Руку? — непонятливо переспрашивает Ван Ибо.
— Костяшку, прям там, где татуировка, — объясняет Цзяэр, и ладонь Ибо автоматически разжимается, выпуская полупустой стакан, с треском бьющийся об пол.
Где-то на фоне слышится трехэтажный мат хозяина квартиры, однако Ван Ибо не обращает на это никакого внимания, устремляя свой взгляд на красные следы. Всё верно. А чего еще можно было ожидать от Сяо Чжаня? Он всегда реагирует подобным образом на такого рода выходки. Ибо ведь именно этой реакции каждый раз и добивается, упиваясь мыслью, что причинит боль Чжаню, но доставляя и самому себе боль ничуть не меньшую.
Пора бы смириться, что уже не будет, как прежде, и Ван Ибо это прекрасно осознает, вот только перестать терзать и себя, и Сяо Чжаня не может. Ежедневно — если не ежесекундно — хочется почувствовать Чжаня нежным, хочется почувствовать себя нужным. Всё еще где-то под ребрами горит надежда, что всё происходящее — лишь ужасный сон, который затянулся по непонятным причинам.
Ибо смотрит на монитор телефона и понимает, что сегодня по расписанию день, когда он будет много пить, думать и ставить черную метку на окошко календаря: Ван Ибо так отмечает каждый день с тех пор, как он умер, точнее — с тех пор, как остался один, без Сяо Чжаня.
— Что за праздник? — чуть успокоившись, интересуется Цзяэр, указывая на новую татуировку. Он бы на месте Ибо давно свихнулся, а тот храбрится, даже периодически делает вид, что все нормально. Непонятно только, кого пытается этим напускным видом обмануть. Самого себя не стоило бы.
— Завтра два месяца.
Ван Ибо встает с дивана и направляется в сторону ванной. Да уж. Два месяца, как они с Сяо Чжанем мучают друг друга, не желая ни отпускать, ни притягивать. Чжан Исин как-то сказал, что это похоже на перетягивание каната. И был абсолютно прав: бессмысленное занятие, которое не приносит никакого удовольствия — лишь ссадины на руках и полное изнеможение, сопровождаемое готовностью сдаться, но неготовностью отдать.
☽☽☽
Сяо Чжань накидывает капюшон на голову, стараясь скрыться от моросящего дождя. На улице семь с лишним часов вечера. Огромное количество людей идет навстречу, и мужчина вскользь смотрит на всех них, гадая, каждого ли из них любовь ломает с такой же силой, как его самого. Для него всё происходящее, несмотря на то, что длится уже не день, продолжает оставаться сплошной загадкой. Как такое вообще возможно? Это наказание за что-то или же намеренный закон подлости? Он, не веривший в свое время ни во что, кроме секса и простого физического влечения, страдает уже завтра пойдет как третий месяц от чего-то неизведанного, но попавшего в самое сердце — прямиком и на поражение.
Неприметный многоэтажный дом неизменно стоит на одной и той же улице, как и сознание Чжаня, застывшее в том дне, когда они с Ибо расстались. Ноги сами несут в темный подвал, из которого слышится людское улюлюканье.
Когда-то Ван Ибо приходил сюда, чтобы лишний раз встретить соулмейта, увлеченного боями без правил, а сейчас же это место посещает лишь сам Сяо Чжань в надежде, что настанет тот день, когда его единственным способом выхода отсюда будут носилки, а Ибо даже не будет в курсе — все раны на его теле, полученные из-за увечий Чжаня, просто пропадут, как и сам мужчина.
Удар за ударом, громкие крики наблюдателей, а также общий гул — среди всего этого взгляд Сяо Чжаня посреди раунда цепляется за осветленную макушку, и мужчина зависает, получая неслабый удар под дых, а затем еще один — в челюсть. Он часто моргает и трясет головой, вновь направляя взгляд в прежнюю сторону, однако там нет и следа от Ван Ибо. Чжань поднимается на ноги, собирая всю свою злость в кулак и направляя её в лицо противнику. И правда. А чего он ожидал? Наивный придурок. Это именно он тут жил бесконечной любовью, а не Ибо, поэтому сейчас многочисленные ряды зрителей, кажущиеся пустыми из-за отсутствия одного-единственного человека, лишь в который раз заставляют чувствовать собственную беспомощность и режущую зависимость, выражающуюся в бессмысленном поиске глаз.
Сяо Чжань пропускает момент, и вот уже его руку держит в воздухе судья, крича что-то о беспрекословной победе. Мужчина вырывает запястье из чужой хватки и, не дослушав овации, вырывается на улицу, желая вдохнуть хоть каплю воздуха. В итоге он лишь в очередной раз давится своими собственными мыслями, потому что в дождливую погоду от воздуха остается лишь одно название — его по факту заменяет обыкновенная влажность, которая душит.
Но душит не так сильно, как горький опыт, на который когда-то были надежды. Чжань опускает взгляд на кисть. Всё ещё больно. Всё ещё жжет в груди и заставляет чувствовать себя беспомощным, бессильным против то ли воли судьбы, то ли собственной глупости, ставшей причиной бесконечных страданий и попыток сделать друг другу лишь хуже.
Тревожно, страшно — одно и то же, и ничего нового изо дня в день. Сяо Чжань закрывает глаза и выдыхает, вновь закрываясь от мира тканью изначально теплой толстовки, от которой сейчас никакого эффекта, кроме ещё большего холода и дрожи по коже, вызванной воспоминаниями о том, как эту толстовку когда-то разделяли на двоих. Весь мир разделяли на двоих.
Чжань думает, что это уже даже не смешно — нелепо и не более: он видит Ибо на каждой остановке и улочке города, в каждой вещи, находящейся в квартире, в каждой метке, расположенной на собственном теле. И это глупо. Безумно, до трясучки, до невысказанной злобы, бегущей по венам вместе с желанием прекратить всё раз и навсегда. Любым способом. А что ещё абсурднее, так это абсолютное понимание того, что даже это желание у Ван Ибо и Сяо Чжаня делится на двоих.
☽☽☽
Вода в ванне постепенно набирается, отражаясь эхом в стенах небольшой комнаты. Ван Ибо закрывает дверь на замок и смотрит на собственное отражение в зеркале: совсем не то, что было раньше. Если бы Сяо Чжань увидел его, то, скорее всего, не нашел бы должных слов для описания этого внешнего вида. Ибо морщится самому себе, ругая за то, что в который раз привлек Чжаня даже в мыслях туда, куда не надо. Но что он может поделать? Что мужчина в силах сделать, если ему Сяо Чжань нужен везде и постоянно, а его на деле нет нигде, кроме воспоминаний и ран на теле, спровоцированных излишней эмоциональностью и желанием досадить?
Ван Ибо опускается в воду прямо в одежде. Ткань намокает и сильнее прилегает к телу, окутывая неприятной тяжестью, но она незаметна по сравнению с тяжестью мыслей, обуревающих с головой. И не верится даже. Если бы кто сейчас увидел мужчину, то вряд ли бы признал, поэтому, наверное, Чжан Исин и отказывается верить в реальность происходящего, продолжая отчитывать лучшего друга и заставляя своего парня проворачивать то же самое, хотя Цзяэр к делу относится более понимающе — он, в отличие от своего возлюбленного, не живет иллюзиями о лучшем представлении Ибо.
Пепел от сигареты падает прямо в ванную, постепенно опускаясь на дно. Мужчина издает смешок от нелепой шутки, появившейся в голове: на дно — прямо туда, где он сейчас и находится.
Или не совсем шутки? Ван Ибо уже не в силах распознать данного. Он просто прекрасно понимает, что ключи от той самой дверцы, что могла бы привести к счастью, самолично выбросил в бездонный омут, броситься в который хочется с каждым днём всё больше и больше — вот только для того ли, чтоб отыскать потерянное иль потонуть уже в бесконечной глубине раз и навсегда, не мучаясь, является неизвестным.
Ибо кидает взгляд на стиральную машинку, стоящую в углу комнаты, и тут же жалеет о сделанном. Сознание предательски рисует перед глазами картину того, как они с Чжанем целуются, опираясь на нее, во время какой-то посиделки. Старший забирается своими ладонями под широкую футболку и ведет ими вдоль рельефного пресса, сильнее стискивая бока, пока за дверью Исин и Цзяэр, выпившие ничуть не меньше, кричат, что если друзья собрались трахаться, то пусть едут к себе домой. Улыбка сама собой рисуется на губах, однако мгновенно перерастает в болезненную — стоит только осознать, что подобного больше не повторится.
Бычок, затушенный о кафель, падает на пол, и Ван Ибо буквально слышит в своей голове голос Исина, матерящего друга за несоблюдение правил безопасности в чужом доме. Действительно чужом. Потому что его собственный дом остался там, в квартире Сяо Чжаня. Потому что его личный дом заключается в Чжане — ни в чем и ни в ком ином, как бы ни пытался мужчина стерпеть чужие засосы и метки на своем теле, полученные с целью лишний раз позлить соулмейта.
Ван Ибо смеется — заливисто хохочет, сгибаясь пополам и обхватывая колени. Однако делает он это не потому, что в этой ситуации есть хоть капля веселящего, а потому, что сил на слезы и грусть уже попросту не осталось. Нет сил ни на что. Он чувствует себя лимоном, выжатым за два месяца жизнью и брошенным куда-то в угол мусорной корзины догнивать. Ибо глядит на собственные руки и неодобрительно качает головой: с трудом здесь можно найти хотя бы пару сантиметров без увечий. Почему он вообще это делает? Зачем продолжает терзать и себя, и Чжаня?
Мужчина опускается под воду с головой. Ответ на данные вопросы прекрасно известен: он делает данное просто-напросто из-за того, что Сяо Чжань ведется, реагирует; из-за того, что каждый раз Чжань после подобного разбивает части своего тела в кровь; из-за того, что это, черт возьми, является единственным способом узнать, не все равно ли мужчине на Ибо до сих пор. И каждый раз, видя раны на своем теле, полученные на деле Сяо Чжанем, Ван Ибо испытывает нездоровое удовлетворение, от и до ненормальную радость.
Воздуха не хватает на слишком долгое время, и Ибо выныривает — скорее инстинктивно, а не из-за истинного желания сохранить себе жизнь. У него данного не осталось ничуть, а сегодняшняя дата так и вовсе забрала все надежды на что-то светлое. Два месяца. Два месяца они занимаются этой переигрой-недолюбовью, и обоих, кажется, данное устраивает.
Вот только Ван Ибо прекрасно знает, что лишь кажется, потому что эти шестьдесят дней определенно забрали из жизни пару лет, и выражение «убить своей любовью» уже не видится нелепым или глупым. Потому что они с Сяо Чжанем именно этим и занимаются: постепенно убивают друг друга изнутри, неизменно находя, на что можно надавить, чтобы боль была мучительнее.
Кому-то без любимых плохо, а Ван Ибо же без Сяо Чжаня никак — и это является самым худшим описанием любого состояния. Не хочется ни продолжать, ни развивать эту глупую судьбу, ни упиваться в тысячный раз в хлам из-за собственной глупости и излишне вспыльчивого характера, ставшего причиной ужасного расставания. Мужчина понимает, что пора прекращать этот бред, и делать это должен именно тот, кто все начал. То есть — именно он.
Сяо Чжань ведь заслуживает счастья и нормальной жизни, не обремененной глупым соулмейтом, пытающимся удержать последнюю нить, давно превратившуюся в леску и больно режущую ладони.
Ван Ибо прикрывает глаза и вновь оказывается на том самом пороге, в любимых ладонях, покрытых лаской, и вдыхает чужой запах, который свеж в памяти на сто с лишним процентов. Он слышит теплый голос и впервые за два месяца радуется этому — хотя бы сейчас, хотя бы в последний раз он может позволить себе услышать то тихое «Ибо», что отчетливо звучит в голове и заставляет ответно вслух произнести имя любимого перед тем, как последний раз начертать его лезвием на собственных руках.
— Не трогай вены! — раздается отчаянный крик в тишине комнаты, и Сяо Чжань подскакивает на кровати, тяжело дыша и не сразу понимая, что данный звук издал именно он.
Мужчина торопится включить ночную лампу и спешно рассматривает руки сквозь пелену слез, мешающую адекватно воспринимать действительность. Все шрамы по-прежнему на месте, а татуировка всё ещё красуется на кисти. Изнутри вырывается облегченный выдох. Ничего не произошло. С Ван Ибо всё в порядке. Дурной сон. То, что Сяо Чжань только что видел, является просто-напросто ужасным сном, не более.
Сяо Чжань запускает ладони в растрепанные волосы и понимает, что никогда в жизни ещё не был так напуган, как сейчас. Бешеное сердце является лишь малой частью, подтверждающей данный факт, ведь настоящий страх пронизывает всё тело и мысли, заставляя мужчину с трудом вдыхать и часто стирать с щёк слезы. Чжань с трудом успокаивается, однако так и не находит в себе сил, чтобы заснуть, бездумно смотря до часу дня телевизор, но не слушая его на деле совершенно.
☽☽☽
Баскетбольная площадка, которая изначально была ярко-красного цвета, уже второй день пребывает в бордовом окрасе из-за беспрерывного дождя. Сяо Чжань стоит неподалеку от корзины, игнорируя струи воды, упорно льющиеся с неба. В свое время именно здесь они с Ван Ибо впервые встретились. Ибо тогда поспорил с Чжанем на желание об исходе игры, однако так и не смог загадать его, поскольку всё завершилось ничьей.
Сяо Чжань хмыкает, понимая, что у них всё ещё ничья. Они до сих пор ровно любили, затем ровно страдали и шли в одну ногу в своих намерениях причинить друг другу боль. Даже сейчас они оба устали от этого, но не могут ничего из происходящего прекратить. Приходить в годовщину расставания туда, где произошла первая встреча, является от и до глупейшей идеей, однако какое дело? Какая разница, если перестать думать о соулмейте элементарно не представляется возможным.
— Всё еще помнишь?
Родной голос звучит сбоку, и Сяо Чжань оборачивается, не веря собственным глазам. Ван Ибо уже не совсем тот, кем был раньше, и сам Чжань, судя по удивленно расширившимся глазам Ибо, тоже. Однако сердце от данного не перестает биться сильнее — лишь набирает темп, отдаваясь эхом во всем теле.
Сяо Чжань делает шаг навстречу, но замирает, так и не заключив мужчину в столь желанные сейчас объятия.
Ван Ибо смотрит в глаза напротив и чувствует подступающие слезы. Алкоголь ему уже в деле любви совсем не помощник, не советчик, и умереть становится действительно легче, чем жить здесь для Сяо Чжаня никем. Что-то непередаваемое продолжает рваться в груди в ожидании того, что один из них развернется и вновь уйдет — только навсегда в этот раз и без шанса другой случайной встречи.
Ибо наотрез отказывается быть тем, кто сделает это, потому что однажды он уже так оплошал. Потому что именно из-за того, что он ушёл два месяца назад после крупной ссоры, они сейчас стоят друг перед другом ни живые и ни мертвые, избитые жизнью и собственными разъедающими изнутри чувствами.
— И как могли мы расстаться? — выдыхает одну мысль на двоих Сяо Чжань.
Тело с сердцем действуют вперед разума, и Чжань чересчур поздно осознает, что только что он всё же сделал шаг вперед и соединил свои губы с чужими в поцелуе — отнюдь не мягком и нежном, а требовательном, приносящем боль и ощущение крови на языке. Таком необходимом прямо сейчас — вопреки всем здравым смыслам. Хоть он и обещал самому себе сотню раз, что всё позабудет и выкинет из памяти, все слова мгновенно сгорели и разлетелись пеплом по баскетбольной площадке, стоило увидеть глаза Ибо, полные невероятного сожаления и легко читающейся безысходности.
Пальцы Ван Ибо невольно сильнее сжимают толстовку Сяо Чжаня, цепляясь за него, словно за единственное спасение, коим мужчина и является. Ибо сам виноват: сам первый захлопнул дверь и оказался в чужой кровати, прикрывшись одним лишь небом, а затем сам же и пожалел, крича родное имя отчаянно в толпе, когда уже было поздно. Он в курсе, что все муки за их расставание лежат на его совести, но за эти пару месяцев там скопилось столько всего, что данное просто является одним из многого, рисующего вкупе неистовую картину нужды в Чжане.
Сяо Чжань отрывается от любимых губ и смотрит несколько невероятно долгих секунд в глаза напротив. Они уже давно сожгли все возможные берега тысячами бессонных ночей, посвященных мыслям друг о друге: листали совместные фото, кричали общие песни и вспоминали, как смеялись над глупыми шутками. Крайне глупо будет сейчас говорить, что возвращать нечего, что нет подобного желания, потому что и Чжань, и Ибо прекрасно осознают, отчего им столь плохо, почему они продолжают сидеть в вагонах на тех же любимых местах — в глубине оба понимают, что лучше не быть нигде, чем в городе, где, вопреки ежедневной возможности встретиться, друг друга нет совсем.
Ладони Сяо Чжаня по-прежнему теплее собственных — Ван Ибо выясняет это, когда берет их в свои, стыдливо опуская глаза вниз. Ему бы стоило сказать тысячу извинений, однако все слова пропадают, когда Ибо видит на чужой кисти татуировку, идентичную собственной. Так глупо удивляться её существованию, однако вид надписи заставляет задуматься. Он и правда столько раз провоцировал Чжаня на глупости, на сбитые о стену костяшки, на синяки по всему телу — и все это лишь для того, чтобы показать свою любовь, что все ещё жива и еле бьется где-то под ребрами.
Нелепо будет просто так развернуться и уйти второй раз, окончательно перечеркнув все предыдущие годы любви и общие двухмесячные страдания, спровоцированные всё ещё плещущимся внутри чувством, без которого они, скорее всего, уже давно бы забыли о существовании друг друга и нашли других партнеров. Однако именно из-за этой любви Ван Ибо продолжал часами выклевывать Чжан Исину мозг, гадая, где сейчас Сяо Чжань, с кем он, как он, при том стабильно получая в ответ разгневанное «сходи и проверь» от друга. И никогда ещё мужчина не был так рад тому, что последовал совету Исина, как сегодня, когда оказался на этой площадке в один час со своим соулмейтом.
— Ты в курсе, что разбил мне сердце, засранец? — первым подает голос Сяо Чжань, понимая, что молчание уже давно вышло за рамки допустимого.
— Серьезно? Прости, мой дорогой Чжань, — дразнит Ван Ибо, впервые за два месяца улыбаясь по-настоящему и склоняя голову набок. Чжань качает головой, неосознанно перенимая настроение у любимого и приподнимая уголки губ. — Но раз я сам разбил твое сердце, то, может, ты позволишь мне же его склеить?
— Супер-клеем? — уточняет мужчина, смахивая промокшую обесцвеченную челку с глаз Ибо, чтобы видеть каждую эмоцию, рисующуюся на его лице.
— Своей любовью, — без лишних раздумий следует ответ.
— Тоже пойдет, — кивает Сяо Чжань, уже осознанно улыбаясь во все тридцать два, и Ван Ибо наигранно цокает, закатывая глаза, а затем притягивает мужчину к себе за воротник, чтобы скрепить их договор чувственным поцелуем.