«Я на тебя смотрю и что-то странное во мне, когда я вижу как ты улыбаешься».
В нос бьёт запах загоревшихся плюшевых игрушек, жжённого пластика, догорающей плоти…
Лицо опаляет жаром, заставляя то ли гореть от стыда, то ли светиться от счастья.
Тело трясёт от волнения и эйфории, как после погони — за удачную пробежку организм награждает себя гормонами счастья так, что ещё час или два хочется активничать, помогать всем… Делать лучше. Всем.
Улыбаясь искренне радостно, Сандроп оборачивается на скромно подходящего к нему второго воспитателя.
На щеках Солнца пляшут ямочки от улыбки, а в глазах застыли слёзы из-за переизбытка эмоций.
В серых глазах рыжими пятнами отражаются языки пламени, а жёлто-оранжевые волосы мальчишки будто вот-вот вспыхнут — настолько они яркие, пылающие.
Сандроп чувствует прилив сил, чувствует жажду выплеснуть энергию, а куда — не знает. Он… Ахах, он…
На крыше проклятого «Мега Пицца Плекса» они только вдвоём, конечно, к сожалению, но это не меняет того, что они добились своего.
От радости, большой, искренней радости хочется кричать что есть духу, выть, реветь и хохотать. Эмоции разрывали на части, не позволяя думать ни о чём, кроме содеянного.
Они это сделали.
Оба.
Они подожгли пиццерию.
Именно воспитатели беспощадно залили всё горючим и бросили зажигалку.
Стоило только увидеть, что осталось от глэмрок-звёзд, чтобы дать себе разрешение так поступить. Жалко уже не было.
Ни имущество, ни владельцев заведения, ни ту свалку под пиццерией, ни, тем более, того мальчишку. Как его? Гр… Гри… Гре…
Сандроп вальсирует, прикрыв глаза, не желая видеть пламя, да и глазки-то, вообще-то, неплохо так щипало от дыма — Солнце в целом не уверен, что не ослеп.
Мундроп следит за дёргаными и аккуратными движениями коллеги, и видит в нём какой-то символ — свободы, любви или солнца. Что-то такое пафосное, романтическое и абстрактное, да.
Многослойная цветная одежда рваная, задетая огнём и дымом подчёркивает слишком важный сейчас образ первого воспитателя. Перепачканный пеплом, с тяжело вздымающейся грудью, громко глотающий воздух ртом, Солнце казался Луне сейчас божеством, которое всего лишь защитило свой дом.
Понятие дома, наверное, каждый сформулирует нужное сам.
Огневолосый парниша кружится перед другом в забытьи, представляя себе музыкальное сопровождение для танца.
Сандроп мило танцует, но похож не на куколку в музыкальной шкатулке.
Сандроп похож на…
— Солнышко…
Дневной воспитатель мягко смеётся, не слыша Луну — вальсирует.
Только что чуть не падает — поэтому опирается о край крыши и пытается отдышаться.
Наконец-то открывает глаза, чувствует, как горит горло, а из горла жгучее абстрактное пламя распространяется дальше, сжигая не только лёгкие, но и другие внутренности.
Дышать тяжело, дышать сложно, дышать нечем.
Дышать нужно.
Сандроп кашляет сухо, жалко, кашляет так, что из серых глаз брызжут слёзы, невольно пустившись бежать по горячим щекам.
Дневной воспитатель прижимает руку ко рту, душераздирающе кашляя, и вдруг раскрывает свои большие глаза ещё шире, посмотрев вниз, на нижние этажи «Пицца Плекса».
Да.
Он горит.
Весь.
В небо бьёт дым, слышен треск пламени, грохот невыдерживающих и рушащихся внизу конструкций.
Огнём объято всё.
Вроде так логично, понятно, а всё же…
— Солнышко…
— Что? — сухой, хриплый голос с трудом выбивается из сандроповой груди, которая по ощущениям будто бы была целиком набита смолой и пеплом, будто сгоревшее дерево. Сандроп поражённо смотрит вниз, не в силах отвести взгляд. Чернющие зрачки пронзительно смотрят на пожар, до-страшного сузившиеся. — Что?
Мундроп ёжится, хотя здесь более чем тепло, поднимая плечи, будто пытаясь нахохлиться, как птичка.
Почему-то виновато отводит взгляд в сторону. (Это не твоя вина!)
— Что? Что?
— Мы не спустимся отсюда, Санни.
Сандроп наивно поворачивает голову в сторону коллеги.
Смотрит тоскливо, трогательно, как уличный котёнок.
А потом натягивает на свою очаровательную заплаканную мордашку мягкую, нежную улыбку, и у Мундропа снова, как и всегда, в груди что-то отзывается.
А может, это абстрактное пламя добралось.