Он разлепляет веки и не сразу понимает, что на него в упор смотрит Ваня. Просто лежит и смотрит. Но Данила, к счастью, пока ещё под влиянием утреннего похуизма, поэтому лениво зевает и параллельно тянет:

— И давно проснулся?

Ваня со странным восхищением ловит каждое его движение, а потом мечтательно вздыхает и выдаёт:

— В девять-десять. Не помню.

Даню как кипятком окатывает. Он быстро садится на кровати и оглядывается на дверь.

— Ты дурак? Почему меня не…

— Успокойся, они ещё не приехали, — всё тем же тоном отвечает Ваня, не двигаясь с места.

Данила внимательнее смотрит на него. Причёсан, в чистой футболке, спиртом не пахнет. Как новенький. Успел искупаться, видимо. Его умиротворение невольно передаётся и Дане, и он медленно ложится обратно. Голова всё равно напряжена, и Даня бесконтрольно хмурит брови.

Какая-то недосказанность. И исходит она от Вани, но тот молчит. Пока что. Он медленно ведёт пальцем по руке Данилы, и она покрывается мурашками.

— Тебе холодно? — неожиданно спрашивает Ваня, и Данила замечает, что весь дрожит.

— Наверное, — бормочет он и прячет руки под одеяло.

Ваня замолкает. Данила очень явно чувствует, что тот сейчас скажет что-то серьёзное и важное. Но сбоку вдруг слышится смех, запоздало маскируемый под кашель. Даня невольно поднимает взгляд.

— Что?

Они встречаются взглядами, и у Данилы на секунду перехватывает дыхание. Чистые расчёсанные волосы переливаются под тёплыми лучами, а глаза светлые-светлые на солнце. Плохо подавляемая улыбка очень быстро заражает.

— Да я просто вспомнил, — он смущённо поджимает губы, — кое-что. Могу спросить?

По Ване видно, что он сдерживается, чтобы не захохотать. Но его смущение вводит Даню в заблуждение. Если это просто шутка, почему он чувствует себя неловко? Почему просит разрешения спросить? Спросить что? Это что-то интимное, что-то, о чем Даня забыл и нечаянно дал тему для подколок?

Данила отводит взгляд куда-то за Ваню. Если тот помнит хотя бы треть вчерашнего разговора, то не поступит так. Пора прекращать параноить на его счёт, или хотя бы пытаться. Но сначала, конечно, надо будет поговорить ещё раз.

— Да, но что?

Ваня прокашливается.

— Ну чё, со мной лучше спится, чем с дедом?

Теперь понятно, почему ему было неловко. Данила чувствует зародок раздражения и неожиданно сам для себя его устраняет.

— Я скажу, что лучше всего спится на диване, — с паузой отвечает Даня и отворачивается к потолку.

Похоже, его мозг очень быстро перестроился(или это разовая акция?) и теперь пресекает бессмысленные перепалки ещё до их начала. На самом деле, Даня уже давно устал огрызаться и язвить в ответ на провокации Вани, но он не знает, почему продолжал тратить себя на эти каждодневные нервотрёпки. Тоже что-то из разряда традиций, но конкретно эта могла только отравлять изнутри. И вот, Даня всё-таки достигает этой точки развития их отношений, когда, кажется, всё должно налаживаться. И теперь он постарается не просрать возможность, а сдерживать себя от приевшихся грубых ответочек — пока меньшее, что он может сделать.

Они лежат в неловкой тишине, и Даня буквально ощущает дискомфорт Вани. Ему жаль, шутка могла бы быть смешной, но почему-то не окупилась. А смеяться уже поздно и глупо.

— Вань, — негромко зовёт он. Голову не поворачивает, но чувствует взгляд Вани и то, что он слушает.

Даниле страшно это спрашивать, и голос его звучит испуганно.

— Что мы делать будем?

Ваня долго молчит. Он не притворяется дурачком или глухонемым, нет, он осторожно переплетает свои пальцы с пальцами Дани и вдумчиво поглаживает их. Этот вопрос словно выбивает из них чувство времени и пространства — они просто лежат и думают.

О мамах. О Кате. О деде. О папах.

Даня почему-то вспоминает, как они с Ваней впервые кормили рысь. Он тогда был настолько зажат, что не мог даже нормально рассмотреть Ваню. Помнит смех и улыбку, и руки. И особенно чётко расписанную тарелку с кусками сырого мяса, в которую вцепился до белых костяшек.

А сейчас Ваня лежит рядом, совсем близко, и гладит его предплечье. Кажется, что прошла целая вечность — или одна минута? Или одна минута.

Даня поворачивается на бок, лицом к лицу, встречается взглядом с Ваней и касается носом его носа. Трётся, прикрывает веки. Сердце почему-то сильно щемит. И глаза щиплет. Даня прижимается своими губами к чужим, тёплым, и всё тело тянется в желании соприкоснуться каждым сантиметром. Он обхватывает Ваню руками, прижимает к себе крепко-крепко, водит ими по спине, давит, и ногу закидывает, подтягивая Ваню ещё ближе. Цепляется за него так отчаянно, и чувствует, как по щекам течёт. Ваня зарывается пальцами в его волосы, мягко притягивая к себе.

— Что-то хорошее, — выдыхает он прямо в губы, не касаясь мокрых дорожек.

— Ч-что? — Данила не сразу приходит в себя, всё ещё крепко цепляясь за плечи Вани.

— Делать будем что-то хорошее, — отвечает — и улыбается. Даня смотрит — и больно становится. Он вытирает щёки и шмыгает носом, избавляясь от этого недоразумения.

— Каждый «что-то хорошее» видит по-разному, — мрачно замечает он. — Боюсь, у нас с родителями взгляды не совпадут, как думаешь?

Он говорит это так холодно, что пугается собственного контраста. Ваня, на удивление, восстанавливает баланс.

— Так же думаю, — соглашается он, и сейчас обязательно должно последовать «но». Его нет.

— И что? — не выдерживает Данила.

Он смотрит на Ваню, и тот улыбается. Тепло.

— Вот смотрю я на тебя, — непонятно куда уводит тему он, — и прям хочется сделать вот так.

«Сделать что?» — не успевает спросить Даня, когда Ваня берёт его в захват и начинает ерошить волосы. Он пытается вырываться и лихорадочно чешет пальцами по рёбрам Вани, стараясь достать до подмышек. Шутливая возня продолжается ещё пару минут, пока Даниле не удаётся вытащить подушку и придавить ею Ваню, наваливаясь на него.

— Я сверху, я выиграл, — запыханно, но гордо произносит он.

Из-под подушки слышится бубнёж, и Данила приподнимает её, наблюдая, как Ваня пыхтит и отплёвывается от волос. Даня смеётся, так громко и искренне, на всю комнату. И пытается вспомнить, когда последний раз смеялся вот так, без причины. Но резко замолкает, потому что осознаёт — радоваться нечему. Очень скоро эта идиллия будет разрушена родственниками, перед которыми придётся притворяться неопределённое количество времени. Становится очень не по себе. Ваня сразу замечает это.

— Дань, — зовёт он — так же, как звал его Даня. — Не бойся. Ты не один.

— А как же волчья мудрость? — вдруг некстати вспоминает Данила. Ваня смотрит вопросительно, и теперь надо договорить необдуманную глупость до конца. — Ну, не бойся, когда ты один. Бойся, когда ты два.

Ваня воет протяжное «ааа» и жмурится, очень мило улыбаясь.

— Ну вот видишь, по этой мудрости ты можешь ещё и не бояться, когда один, — он выхватывает из фразы только выгодный смысл, и Данила задыхается от этого блеска ума — Ваня не только провёл анализ, но ещё и озвучил его. Разрыв шаблона.

И поэтому Даня не отдаёт себе отчёт, когда произносит ещё более глупую фразу:

— Мне так нравятся наши разговоры… — задумчиво, — ты такой умный дядька…

Откуда он только этого понахватался?

Ваня смеётся слегка истерично.

— Ну спасибо, дядькой меня ещё никто не называл. Только папочкой, — он ухмыляется. — Хотя в дядьке определённо что-то есть… Ну-ка, скажи ещё раз.

Данила бросает на него гневный взгляд и хорошенько напиздячивает ему подушкой.

Снова укладываются. Смотрят в потолок. Теперь Даня вслепую нащупывает руку Вани и сжимает её. Вслушивается в дыхание.

— Ты не боишься?

— Смерти? — неожиданно уточняет Ваня.

Данила вообще-то имел в виду явно не смерть, по крайней мере он надеется, что папа Антон не кинется на них с топором, если(когда) узнает. Но, кажется, Ване есть что сказать, да и вчера он заметно триггернулся, когда Даня сказал что-то на тему суицида. Ему интересно послушать, поэтому он коротко кивает. Ваня сглатывает.

— Боюсь.

Данила чувствует, что тот готов спокойно рассказать ему что-то ужасное, но самостоятельно он не начнёт.

— Почему? — осторожно подталкивает Даня.

— Потому что я уже однажды чуть не умер, — произносит Ваня. — Только родителям не говори, а то они могут легко исправить это недоразумение, — он улыбается.

Данила думает — не смешно. Данила думает, что Ваня больной псих, у которого на самом деле беды с башкой, но он очень удачно это скрывает. Данила думает, что все, абсолютно все его собственные мысли — чушь. Все.

Он слушает Ваню.

— Было где-то года полтора назад, не помню. Или даже два. Охуеть, теряюсь во времени, — он действительно на секунду охуевает, видно по лицу. — Ладно, в общем, когда-то по школам снюсовая волна прошлась. Закидывались все, кому не лень, а кому лень, друзья протягивали руку помощи за щёку, — Ваня говорит равнодушно, но в формулировках всё-таки слышится пренебрежение. — И в этой мешанине долбачей легко прятались коренные наркоманы, я когда начал во всём этом вертеться, прям знатно прихуел, сколько их оказалось в нашей школке. В общем, ты короче знаешь, что я конченый, да и с родаками тогда срался уже, так что как только выпала возможность закинуться кое-чем поинтересней, я ссался от радости, лез самым первым. Мы собрались на хате у одного мутного чела, он прям бесил меня ещё до всей этой движухи, но мне было похуй где, главное — употребить. Блять, ну и переборщил, — последние слова Ваня выплёвывает быстро.

Данила не успевает это обмозговать, когда тот так же быстро продолжает:

— Короче, чё-то долгое вступление, — он виновато улыбается, — я очнулся, футболка вся в блевотине какой-то мокрой, валяюсь на полу, все меня обступили, не успели просто принять, я раньше них вырубился. Меня откачал какой-то чел, не из нашей школы. До сих пор не понимаю, чё он там забыл, выглядел адекватнее всех остальных вместе взятых, — Ваня тяжело вздыхает и непонятно хмурится. — Короче, я какое-то время ещё закидывал снюс, потом всеобщая лихорадка закончилась и я с радостью завязал с этим. И пообещал себе, что больше не буду… наркоту принимать. Я… знаешь, я не мог полностью осознать, я ж в отключке был, но просто сам факт, что я вот так ещё раз отрублюсь и просто подохну, даже не поняв это… пугал и пугает меня.

Данила поворачивает к нему голову, и Ваня делает то же самое.

— Я боюсь умереть и не осознать. Не иметь возможности повлиять на это. Типа стою на переходе, мне в бошку неожиданно прилетает камень, я вырубаюсь, падаю на дорогу, и какой-нибудь спорткар на всей скорости расплющивает мне голову. Лежал бы я так же, радостно ожидая шины на лбу, будь я в сознании? Конечно же нет, блять!

— Но а если ты будешь в сознании, но не сможешь встать? Спасти себя? — осторожно интересуется Данила.

Ваня задумывается на несколько секунд.

— Но я хотя бы попытаюсь. И если не получится, то значит я был недостаточным качком и сам виноват, что не смог спасти себя от смерти. Заслужил. — Логично. И Ваня, кажется, верит в эту логику, но в голосе всё равно слышится неуверенность.

— Ладно, так и быть, — наигранно снисходительно соглашается Данила, — я оттащу твоё безвольное тело с дороги, если тебя неожиданно вырубит камень. Потом скажешь спасибо.

— Могу сделать спасибо, — говорит Ваня и как-то странно улыбается.

Данила старается максимально явно отобразить на своём лице огромный знак вопроса или лаконичное «Чё?», какими-нибудь бордовыми буквами. Ваня улыбается ещё шире и «незаметно» подползает ближе.

— Хотя конечно сомневаюсь, что ваше жопосиятельство принимает благодарности в таком виде. Но кто знает, — его губы оказываются в сантиметре от губ Дани, и он шепчет: — Как говорится, в тихом омуте… — а руки скользят с талии на бёдра, медленно подбираясь к паху.

Данила как ужаленный резко выгибается, уходя от прикосновений, но лица остаются всё так же близко.

— Я тебя даже не укусил, — обиженно подмечает Ваня и тут же кусает его за нижнюю губу, оттягивая её. Даня со звуком втягивает воздух.

Слишком, слишком быстрая смена настроений.

Данила всё-таки перенимает инициативу, напирает на Ваню, заставляя лечь на спину, и садится сверху. Противоречий он не видит, или не хочет видеть, и глаза закрывает, самозабвенно и с языком целуя Ваню. Кружится голова, и Дане мерещится шум.

Вдруг Ваня зависает, удерживая Данилу на расстоянии за плечи. Тот нехотя открывает глаза и уже хочет возмущённо узнать, что не так, но громогласный крик доходчиво объясняет, что.

— А чего это нас никто не встречает?!

У мамы Лиды словно врождённое умение говорить так, чтобы слышал весь дом. И совсем неважно, какого он размера.

Внутри всё холодеет, и Данила невольно застывает, округлившимися глазами впиваясь в Ваню. Спустя секунду в атрофировавшийся мозг приходит идея — инсценировать в таком положении драку. А что, зато можно убить двух зайцев сразу — никаких подозрений и железобетонное доказательство их вражды и ненависти. Натуральная и естественная драка между братьями, ничего необычного. Даня неосознанно тянет руки к шее Вани. Тот нечитаемо смотрит на него в ответ и быстро скидывает с себя, в два прыжка оказываясь у дивана.

— Я встречу, — громко шепчет он и направляется к двери, когда Данила успевает перехватить его за руку.

— А я что, буду ожидать их в твоей кровати? — таким же громким шёпотом возмущается он.

— У меня есть харизма, умение врать и невозмутимость, — с оттенком гордости, но всё равно напряжённо перечисляет Ваня. — Твои аргументы?

— Ты сколько раз по своей воле встречал родителей? Ноль?— скептично уточняет Данила.

У Вани всего на секунду дрогает лицо, но он в то же мгновение возвращает себя на место, снисходительно улыбаясь.

— Я легко подстраиваюсь под ситуации. А ты — нет, — Даня давится воздухом, — так что посиди пока здесь. Не завянь, цветочек, — бескомпромиссно отрезает Ваня и, встряхнув головой, выпархивает из комнаты.

Данила вяло подтягивает к себе руки, смотрит в одну точку, а в голове пульсирует только «палевно-палевно-палевно». Ладно Ваня, любую его выходку могут списать на дурашливость (мягко говоря), а Даня? Послушный здоровый мальчик вдруг не бежит радостно к родителям, хотя с режимом сна и совестью у него в порядке. Палевно. Данила проколется.

Он, охваченный паникой, обнимает себя руками и прижимается коленями вплотную к груди. Сжаться в точку.

Снизу слышатся громкие разговоры, грубый смех, всё взахлёб. Даню трясёт. Он ничего не может поделать и пытается слиться с одеялом. Сильно-сильно зажмуривает глаза, до боли и стрёмных расплывчатых кругов.

Он вздрагивает, когда кто-то тормошит его за плечо.

— Ты так увлёкся книгой, что совсем ничего не услышал, — Ваня торопливо старается его расшевелить, — и я, как самый лучший братишка, пришёл за тобой.

Честно, Даниле до пизды, что сейчас сказал Ваня, он не понял и половины. Ему бы плотно обмотаться одеялом и, может, уснуть…

Ваня берёт его лицо в свои руки и подносит к себе, упорно заглядывая ему в глаза. Твёрдо и умоляюще.

— Я могу сказать, что ты послал меня нахер, или начал есть бумагу и я на всякий случай запер тебя в комнате, но ты потом заебёшься разгребать последствия. Ты не сможешь. — у Дани непроизвольно слезятся глаза. Он ненавидит быть слабым, ему так мерзко от себя сейчас.

— Пожалуйста, вернись сюда, — тихо просит Ваня и гладит его пальцами. — Давай, я научу тебя, как клоуна играть. Или гетеро, на выбор.

Данила морщится, выдавливая влагу из глаз. И дрожаще кивает.

<center>***</center>

Они ошиблись с датами мини-отпуска Кати, и поэтому та приехала только к обеду, когда ей сообщили, что сегодня не выходной. Всё семейство сидело за столом, ожидая еду и привычно переговариваясь.

Данила, как ни старался, выглядел неестественно, и надеялся на то, что родители спишут его состояние на подростковые перепады настроения. Мамы периодически задавали вопросы, на которые Даня отвечал односложно, слишком погружённый в свои мысли.

Страх ответственности настигает его, когда Катя ставит в центр стола запечённого цыплёнка.

Зачем он позволил затянуться этой глупости между ним и Ваней? Почему вообще допустил её? Данила косит взгляд влево, на брата — всё так же улыбается и болтает с набитым ртом. Всё тот же. Данила смотрит и пытается понять, что чувствует.

На фоне играет до тошноты приевшаяся мелодия из граммофона. В голове играет полумёртвая мартышка с тарелками.

Даня неожиданно вспоминает про историю Вани и сопоставляет это с Элей. Забавно. Неужели Ваня сказал, что тогда прихуел от количества наркоманов в школе, потому что в их числе оказалась и Эля? Да не. Не может этого быть. Надо поговорить с Элей.

Ваня громко смеётся над ухом и это сильно режет слух.

— Да не выспался Данёк, ну чё вы, — он почти невесомо треплет его за плечо, — он же без родителей ни один глаз не сомкнёт, — папа Лёша, как всегда, ржёт и тут же получает подзатыльник от мамы Лиды. Та, в свою очередь, нахмуренно смотрит на Данилу и пытливым тоном уточняет:

— Сыночек, а у тебя не болит ничего? Смурной такой, Поль, ну ты посмотри на него. Может у вас случилось чего, и вы нам не рассказываете? — она сурово смотрит на обоих. — А ну, Вань, обижал Данечку? Чего он молчит-то всё время?

— Я не молчу, мам, — тяжело вздыхает Данила. Он не уверен, что хочет, чтобы Ваня ляпнул что-то оправдывающе тупое. Он ни в чём не уверен. — Всё нормально.

— Да вижу я, как нормально! — ещё громче прежнего возмущается мама Лида. — Полин, ну хоть ты скажи!

Ваня с Даней переглядываются. Кажется, сейчас начнётся.

— Лидочка, — мама Полина коротко улыбается и опускает вилку, — мне кажется, нужно спрашивать об этом более деликатно. Посмотри, мы за столом, едим, а ты хочешь, чтобы Данила сказал что-то личное перед всеми нами. Поэтому я всё-таки предлагаю поговорить об этом после, наедине.

Тот самый снисходительный ласковый тон. Мама Полина говорит правильные вещи, это бесспорно, но она почему-то до сих пор не учитывает тот факт, что маме Лиде всегда есть что сказать. Либо мама Полина поняла и смирилась с этим.

— Полин, я чёт не поняла, ты что, хочешь, чтобы он от нас скрывал что-то? — завела мама Лида. — Да ты посмотри на их лица: натворили что-то, а ты и рада их за это поощрять!

— Доказательств нет, подозрения беспочвенные, — спокойно парирует Ваня. Он равнодушно перебирает в пальцах вилку.

— А ты вообще лучше бы сидел и молчал! — опять вставляет мама Лида.

— Так, — неожиданно(нет) подаёт голос папа Антон. — Пацаны, давайте признавайтесь сейчас. Сломали что-то, убили кого-то, где труп спрятали?

А вот это уже действительно неожиданно. Папа Антон, и шутки шутит.

— Да не, пап, ничё не убивали, никого не ломали, — расслабленно усмехается Ваня и таким же тоном уточняет: — Допрос окончен?

— Пока да, — хладнокровно отступает мама Лида и протыкает мясо вилкой до скрежета тарелки.

— Ну вот и замечательно. Данёк, ты поел? Погнали, по-братски поговорим, наедине, — кажется, Ваня немного передразнивает маму Полину, но Данила молча встаёт и медленно идёт за ним.

Он спиной чувствует на себе взгляды. Внутри накатывает волна.

— Ну чё, готовь жопу для мамки Лиды. Это будет жестоко и властно, — слова Вани доносятся словно через вату. Он закрывает дверь и садится на кровать, рядом с Данилой. Тот не помнит, когда успел сесть.

Слова не вяжутся, и это очень плохо. В таком состоянии слишком легко сказать что-то не то и после долго жалеть. А вот осознать, <i>что</i> ты говоришь— практически невозможно.

Ване стоит намного осторожнее подбирать выражения, и если у него получилось в первый раз, то не факт, что получится во второй. И он, похоже, действительно пытается.

— Как ты себя чувствуешь?

Данила не успевает за своим языком.

— Нормально, разве должно быть иначе? Ничего же не случилось, — резко выплёвывает он.

Интонация сама собой приобретает агрессивный оттенок, а мозг, урод, просто не включается, чтобы хоть разок подумать перед тем, как говорить.

Ваня пугающе терпелив. Он глубоко вдыхает и спустя секунду выдыхает. Безмолвно прощает и даёт второй шанс.

— Час назад было иначе, — напоминает он. — А мне важно знать.

Это звучит настолько же искренне, насколько и абсурдно. Абсурдно слышать эти слова от Вани. Жутко непривычно. Да кто такой этот Ваня и почему он считает, что имеет право допрашивать Данилу? Они просто пару раз целовались под влиянием безмозглого желания, а слова про влюблённость — враньё. Только зачем Ване обманывать Данилу, тот не знает, но мотивы у брата точно есть. Он так себя не ведёт, это какой-то хитроумный план, чтобы выставить Даню посмешищем.

Мысли слишком быстро, как паразиты, присасываются к мозгу. Данила неосознанно отползает от Вани. Тот замечает это и отползает тоже. Видимо, решил, что Дане нужно личное пространство. Это так глупо, в это просто не верится, но это единственное логичное предположение. Как же тяжело.

— Я не понимаю, что происходит, — всё-таки выговаривает Данила.

Ваня без слов соглашается.

— Как будто… — продолжает Даня, — как будто это всё нереально и я случайно выпил таблетки деда. — Ваня глотает смешок.

— Жиза.

Данила опять не успевает дать себе отчёт (уебать по голове).

— Жиза? Ты серьёзно? Какая нахуй… Я с тобой делюсь, а ты опять…

— Чё? — недоумевает Ваня. — Данёк, ты чё?

— Да ничё, блять! — срывается Данила.

Он пыхтит, обвинения уже в горле, как рвотные позывы, лезут наружу. Ваня не останавливает его.

— Чё-то опять не так? Ну скажи, давай, — он поворачивается к Дане корпусом и напрягается. Не заметно, но чувствуется.

— Ты думаешь, всё просто? Захотел и оно сделалось? Я, по-твоему, кукла бесчувственная, которая по щелчку пальцев может выключать тревогу? У меня такое чувство, что ты вообще не понимаешь масштаб проблемы.

Сильное заявление, и проверять его, конечно же, не надо.

Лицо Вани не отражает ничего, либо Данила не может разобрать.

Он глубоко вдыхает и улыбается. Даня застывает, разрываясь между гневом и шоком.

— Я тебя не обесценивал, — ужасающе тихо и твёрдо произносит Ваня. — Почему ты считаешь, что только твои чувства важны? Ты думаешь, у меня их нет?

— Я не знаю, — отвечает Даня и совершает огромную ошибку. — По тебе не видно.

Ваня улыбается ещё шире, до зубов, и в его глазах появляется блеск слезинок.

— О, правда? — он чуть ли не смеётся. — А что тогда по мне видно?

Данила опять наступает на грабли.

— То, что ты безответственный дурачок, которого ничего не заботит, — и «дурачок» звучит противно, теряя силу уменьшительно-ласкательного суффикса.

— Меня ничего не заботит? — уточняет Ваня, но у Дани не хватает духа ответить ему «да». До него начинает доходить, <i>что</i> он сказал. И Ваня на нежности не разменивается.

— Иди нахуй отсюда.

Данила всё ещё смотрит с вызовом, однако внутренний огонь резко потухает.

— Свали блять! Теперь твоя очередь! — голос Вани срывается, и он уже тише заканчивает: — Пошёл нахуй.

Данила, ни секунды больше не думая, разворачивается и выходит, громко хлопая дверью.

Он не видит перед собой ничего, слышит какие-то возгласы родителей, не разобрать. Он идёт и не знает куда. Только бы не оставаться в этом доме, не разговаривать ни с кем из них, не видеть их. Всё происходит быстро.

<center>***</center>

— Папа как раз уехал к друзьям. Мама на фитнесе. Заходи.

Даня переобувается в тапочки, которые Эля выделила ему ещё в прошлом году и смотрит себе под ноги.

Эля складывает руки на груди и вздыхает.

— Что случилось?

— Ничего, просто… — начинает мямлить Даня и сам себя останавливает. Тоже вздыхает. — Только давай не в прихожей.

Эля ничего не говорит и уходит к лестнице. Даня идёт за ней, и у него кружится голова. Разум всё ещё в мерзком тумане.

— Гату будешь? Или назук? — Эля вдруг останавливается.

— Э… — Данила тормозит. — Да нет, спасибо, я поел дома.

— Тогда я буду, — она направляется на кухню, а Даня остаётся стоять на лестнице. Его посещает смутное чувство, что что-то не так, но он сейчас не в состоянии понять, что, и кажется ли ему. Данила всё-таки поднимается в её комнату.

— Ты ведёшь себя странно, — выдаёт он, когда Эля появляется в проходе, за обе щеки уплетая какую-то булочку.

— Не фтраннее тебя, — парирует она и размеренными шагами доходит до стола. — Фидишь на моей кровати.

— Ладно, прости, я что-то… — Даня снова опускает голову и трёт лоб.

— Так что ты хотел? — Эля прожевала всё, что было у неё во рту и теперь кусала маленькими частями.

Действительно, что он хотел? Даниле стыдно говорить прямо, а как невзначай подвести тему он не знает. Ладно, главное — начать.

— В общем, Эль… Слушай…

— Да слушаю уже.

Почему-то у него никогда не получается чётко проговаривать свои мысли. Хотя нет. Иногда получается. Только это говно, а не мысли.

— Короче… это насчёт наркотиков, — всё-таки озвучивает Даня и поднимает на Элю взгляд. Её глаза округляются и она с паузой кашляет.

— Не смей даже думать об этом, — твёрдо отрезает она и сбивает весь свой серьёз последним кусочком гаты, который пережёвывает как милый хомяк.

— Да я не собираюсь употреблять, я ещё не потерял рассудок, — успокаивает её Данила и тут же получает уничижительный взгляд.

— Я в рассудке. И не употребляю, — ещё твёрже произносит Эля и складывает руки на груди.

— Ага, и поэтому ты всё ещё хранишь на ноуте контакты дилера и барыг.

— Я их блять удалила!

Они смотрят друг на друга, и всем становится понятно, что это наглый пиздёж.

— Я думаю, что никто разбираться не будет, если найдёт у тебя папку с травкой.

— Правильно думаешь. И смеешь этим пользоваться.

Даня старается утихомирить резко разыгравшийся интерес.

— Так Ваня не знает, что ты…

— Не знает, — всё так же резко отвечает Эля.

Однако спустя несколько секунд её тон меняется.

— Знаешь, а мне кажется, что даже если бы он узнал, это не стало бы катастрофой. По крайней мере, теперь я считаю так. Думаю, в этом ему можно доверять, — она задумчиво опирается руками на стол позади себя. — А ты, недодруг-перемразь, страх мне внушил. Это же реально из-за тебя я начала шифроваться в сто сорок раз сильнее! — Эля возмущённо дырявит взглядом Даню.

Ему стыдно.

— Мне стыдно. Прости.

— О, как мило, — она действительно улыбается. На миг. — Да в жопу засунь своё «прости»!

Данила уже осознавал, что он тормоз? Так вот, сейчас он осознал это снова. Эля со сникерской скоростью хватает подушку и метает ею прямо в лицо расслабленного Данька, да так сильно, что тот по инерции принимает лежачее положение. Она чем-то напомнила Ваню в это мгновение.

— Ладно, ладно, прости, что просил прощения! — поспешно выкрикивает он и прикрывается подушкой. Но слышит только тяжёлый вздох.

Эля медленно подходит, садится на край кровати и примирительно треплет Даню по голове.

— Ладно, у тебя что случилось? Ты же ко мне не за наркотой пришёл всё-таки. С Ваней поссорился?

Данила молча пялится на неё. Либо это очевидно, либо Эля гадалка в дохуиллионном поколении. Однако Даня пока отрицательно качает головой, вспомнив кое-что ещё. Немного сбитый вопросом и накатившим послевкусием ссоры, он пару секунд смотрит вникуда.

— Слушай… — Данила мысленно прокручивает диалог в голове и находит ещё одну открытую тему, — а когда ты начала употреблять? В смысле, это началось со снюсовой лихорадки в школе?

— Откуда ты знаешь про… ладно, неважно. И да, и нет. Закидываться я начала тогда, да, но на нормальных проверенных людей вышла намного позже. Это было трудно, вообще-то! Так что контактами я всё-таки дорожу, — она важно дует губы.

Данила смотрит скептично, хотя в глубине души может её понять — свой труд всегда жалко. Или почти всегда. Впрочем, теперь он может закрыть один загон с мыслями (анализ не в счёт), и перейти к другому, более важному.

Попытаться спросить в лоб? Даня чувствует, что у него получится изобразить невинность.

— Мне просто интересно ещё было, что ты хотела узнать у… Акакия?

Эля на глазах холодеет. Взгляд становится стеклянным, а губы сжимаются в линию.

Она резко отводит голову.

— Ничего. Какая тебе разница? — больше горько, чем зло, говорит Эля.

Даня запинается. Его неожиданно придавливает чувство, что он поменялся ролями с Ваней, и теперь лицезреет себя со стороны.

— Ну, может потому что ты моя подруга и меня волнует то, что волнует тебя? — он смотрит на неё, ожидая ответа.

Эля поднимает на него взгляд, долго рассматривая, и всё-таки слабо улыбается.

— Вот из-за этого тебе точно не надо волноваться. По крайней мере, теперь.

— Давай лучше ты скажешь, и я решу? — без давления предлагает Данила.

В голове противная липкая мысль, что он не хочет это услышать, и, скорее всего, Эля думает то же самое. Она вымученно вздыхает и раздражённо всплескивает руками.

— Не хочу это обсуждать, — зло выплёвывает.

Даня сковывается. Атмосфера наступает плотная и напряжённая, так, что не пошевелиться. Он не знает, что сказать.

Говорит Эля.

— Между тобой и Ваней что-то есть, — кажется, спрашивает она, но звучит слишком утвердительно. Слишком правдиво.

С языка желает сорваться тысяча вопросов. Откуда? Почему? Как? Мысль всё отрицать вообще не приходит. Даня в который раз за сегодня тяжело вздыхает.

— К чему ты? — без страха уточняет он. Он Эле доверяет.

— К тому, что это причина.

Данила соврёт, если скажет, что стало понятнее. В последнее время ему всё надо разжёвывать. Эля замечает это по его пустому взгляду и закатывает глаза.

— Я не собираюсь лезть в ваши отношения.

Вместо мыслей у Дани появляется резкое желание возразить, что это никакие не отношения, что из серьёзного и настоящего в этом всём только беды с башкой у них обоих, что Эля всё поняла неправильно. Но Эля в ответ может легко ответить, что это Даня понял всё неправильно, и поминутно ему расписать, кто где соснул хуйца.

Она может помочь разобраться.

— То есть, ты нормально относишься к…

— Нет конечно, ты что. Я ненавижу геев и при удобной возможности посажу вас на кол и подожгу, — с чересчур каменным лицом заявляет Эля.

— Ты же знаешь, что это сейчас прозвучало максимально реалистично?

— Нет.

— Ладно. Но я ещё имел в виду именно конкретно нас с Ваней.

— А что, вы какие-то особенные голубки? Ночью на крышу залазите и курлыкаете?

— Да нет! Ну, мы же твои друзья, и… парни, и, ну… как бы вроде братья…

Эля не сдерживает резкого приступа смеха.

— Пизде-ец, чувак, у тебя в голове насрано, ты уж прости, — она вытирает слезинки в уголках глаз.

Данилу неожиданно прорывает.

— Насрано?! Да я сам уже запутался, где говно, а где псевдоговно, блять! Я же весь прошлый год жил и воспринимал его, как брата! Сука, а родители? Скрываться от них, скрываться от всех, и ради чего? — Даня тяжело дышит. — Я же даже не уверен, что люблю его!

Последние слова звучат совсем голыми. Данила словно язык проглатывает, его обдаёт холодным потом. Он опускает и потупляет взгляд. Сердце бесшумно сходит с ума, и это пугает ещё больше. Дане страшно.

Эля тянет к нему руку и кладёт на предплечье.

— Если это не любовь, то что ты чувствуешь? — она на удивление не старается заглянуть в глаза и даёт время подумать. Гладит пальцами кофту, и Даня чувствует — она рядом.

Если не любовь, то что? Хороший вопрос, хороший вопрос. Интерес, временное влечение, последствие безотчётных действий, влияние желаний Вани. Что угодно.

— Я не знаю, — честно признаётся Данила.

Эля, несомненно, слышит в его словах искренность и задумывается на какое-то время. А потом уверенно отвечает:

— Если есть что-то положительное, то уже ради этого надо рисковать. А ты, я думаю, лучше меня знаешь, что ошибки потом можно исправить. Просто на разные степени запущенности нужно тратить разное количество времени. Всё решаемо. В крайнем случае, я могу пустить вас пожить в нашем подвале.

— Последнее очень утешило.

— Естественно, я же от души.

Тихо смеются. Данила поднимает на неё взгляд.

— Ты точно не хочешь говорить? Обсудить?

Эля опять тускнеет и серьёзнеет.

— Дань, — она кладёт свои ладони на его руки, — я тебе доверяю, ты хороший друг и всё такое, но про эту тему можешь вообще нахуй забыть.

Даня снова чувствует себя виноватым, но уже не так сильно, как в первый раз.

Эля выглядит почти нормально, левый хуй с горы точно ничего не заметит, но Даня, на удивление, замечает. Еле заметные синяки под глазами и тяжёлый блеск в глазах. И нет, это не признаки наркомана. Это огромная, слишком хорошо скрываемая боль. Но от чего? На этот вопрос у Дани ответа нет, и, скорее всего, не будет.

Эля с улыбкой хмурится и тянет его за нос.

— Может уже скажешь, кто тебя из дома выгнал? — намекает она.

Данила (опять) тяжело вздыхает, и, кладя руку на сердце, признаётся:

— Я выгнал себя сам.

— Раздвоение личности? — уточняет Эля, и Данила издаёт невесёлый смешок.

— Мы из-за меня поссорились.

— А нахуя сказал, что не поссорились? — несерьёзно возмущается Эля.

И в этот момент Даня вдруг ощущает, насколько он дурак. Всю степень и тяжесть его глупого поведения. И это почти физически невозможно вынести.

Почему, почему он ведёт себя так безмозгло? Почему сначала говорит, не думая, а потом жалеет? Почему Ваня уже прощал его? Почему?

— Потому что я дурак, — сипло проговаривает Даня, опустив взгляд.

— Не-ет, ты не дурак, — мило опровергает Эля, — ты долбоёб. Конченый, причём.

— Ну спасибо. Хоть ты и права, — кисло соглашается Данила.

Эля тут же лупасит его со всей силы по плечу.

— За что?! — Даня даже среагировать не успевает, как, впрочем, и всегда.

— Ещё не знаю, но точно заслуженно, — сражает своей логикой Эля. — Что ты ему успел наговорить?

И тут желание что-то рассказывать окончательно покидает Данилу. Во-первых, стыдно, потому что он чересчур полно осознал свою вину. Во-вторых, Эля может снова его ударить и пристыдить ещё сильнее. Этого, конечно, не хочется. Но молчать тоже нельзя. Даня с удовольствием выбрал бы таблетку с ядом.

— Ну… — он пытается придумать, как бы аккуратно уйти от ответа, — если кратко… Я обесценил его.

— Что. Конкретно. Ты. Ему. Сказал, — очень (очень) членораздельно спрашивает Эля.

— Да, я долбоёб, я уже понял это! — беспомощно признаёт Даня.

— Ты мой вопрос слышал? — подозрительно спокойно переспрашивает Эля.

— Да, — тихо.

— Ну так отвечай, блять! — неожиданно ожиданно орёт она.

— Я сказал, что он поверхностный дурачок! — выпаливает Даня. От каждого только что произнесённого слова рвотный позыв.

Эля задумывается. Данила не рискует что-то определять по выражению её лица.

— Да, я могу в принципе понять, — приходит в умозаключению она, — но, блять, не всерьёз же это говорить. Ты уже, я думаю, успел догадаться, что он тоже живой человек со своими ёбаными чувствами. Молодец.

— Пожалуйста, только ты меня не души этим осуждением, — кривится Даня больше из-за себя, ведь Эля права.

— О нет, только я и буду душить, потому что больше некому это сделать. Хотя, — она окидывает его оценивающим взглядом, — наверное, ты и сам прекрасно справишься. Ваня же по-любому растечётся лужицей и простит тебя.

— Круто, что ты в это веришь, — Даня не успевает разныться, как Эля тут же прерывает его.

— Я сейчас пну тебя ногой, если ты не поднимешь свою жопу сию секунду и не пойдёшь унижаться перед Ваней.

Звучит действительно угрожающе и Даня непроизвольно сжимается.

— Нет, постой, — Эля хмурится и с прищуром осматривает Даню снова. — Этого будет недостаточно, — она щёлкает пальцами словно в озарении, — ты должен не только осознать свою ошибку, но и использовать это осознание, чтобы исправить её. И теперь я сомневаюсь, что ты сможешь, — она не врёт, её лицо принимает искренний разочарованный оттенок.

Данила и сам в себе сомневается, но именно сейчас чувствует что-то похожее, что мог чувствовать Ваня.

В него не верят. Ему до слёз обидно и вина начинает душить ещё сильней. От безысходности хочется лезть на потолок.

Он снова не понимает, что делать. А Эля снова кладёт руку на его предплечье. Сжимает сильнее обычного.

— У тебя есть навык мыслить на несколько ходов вперёд, правда? — она не спрашивает. Она напоминает. — Ты умеешь анализировать, принимать решения, — в её словах невольно прорезается неуверенность. — Ну, не всегда правильные конечно, — выкручивается она, — но тем не менее, кто-то и этого не способен сделать. Но откуда тебе знать, что Ваня не способен? — она подводит к ключевому вопросу. — Ты судишь о нём, опираясь на своё устаревшее восприятие… Я права?

— Права… — тихо вырывается у Данилы.

— Он ведь показал себя с какой-то неожиданной стороны?

— И снова в точку, — соглашается Даня.

— Я просто тоже заметила, — смущённо признаётся Эля, — мне кажется… Он действительно в чём-то изменился. Стал серьёзнее будто. Я редко видела его таким, очень давно, и причиной была уж точно не любовь. Для него это важно. Ты важен.

Данила слышит слова, и что-то внутри переворачивается, кружа голову. Он не замечает на секунду посеревшего взгляда Эли.

— Поэтому относись к нему поуважительнее, дурень, — строго бурчит она и смотрит исподлобья, но не сдерживается и улыбается, отчего становится слишком смешной и Даня закашливается от хохота.

Непроизвольно сравнивает с тем, как смеялся утром, и понимает — не то. Но правильно ли сравнивать эти совершенно разные ситуации и людей, он не знает.

— Иди. Ещё не поздно.

Но уходить почему-то неловко, словно Данила перевернул комнату вверх дном и накакал на кровать, как глупый котёнок, а Эля устало машет на него рукой, даже не ругая. Просто аккуратно выпроваживает. Но что Даня сделал не так, и не ложное ли это чувство, он тоже не знает.

Встаёт медленно, топчась на месте, и какой-то сконфуженной походкой покидает комнату, уже в проёме оборачиваясь на Элю. Она только утвердительно кивает и без слов желает удачи.

— Я дверь прикрою, — нелепо уточняет Даня и скрывается в коридоре, быстро спускаясь по лестнице и стараясь избавиться от этой липкой неловкости.

Эля сидит неподвижно ещё пару минут, пока дом не погружается в тишину.

— Блять, и угораздило же меня, — устало жалуется в пустоту она. Легче не становится.

<center>***</center>

По дороге в комнату ему, на удивление, не встречается никто. Ну, как не встречается — от деда, выходящего из туалета, Даня спрятался за дверью и остался незамеченным, а мимо кухни пробегал, как ниндзя. Кажется, успешно.

Зависнув в мыслях, он не замечает, как подходит к приоткрытой двери комнаты. И слышит голос.

— Нормально? Конечно блять нормально! — громко возмущается Ваня, и его возмущение возмущает Даню.

Кого он успел позвать? Вот стоило Даниле уйти всего на пару часов максимум, а этот уже кого-то привёл. Недолго он грустил, понятно. И Эля ещё говорила, что надо уважать его. Да хуй теперь там плавал.

Данила делает пару твёрдых шагов и неожиданно замирает, словно по-настоящему наступил на грабли, которые треснули его прямо по лбу.

Он сделал преждевременный вывод. Может там никого и нет? Но с кем тогда разговаривает Ваня? Вспыхнувшая ревность и злость по щелчку пальцев не исчезнут. Но Данила пытается их усмирить, тихо вдыхая-выдыхая. После всей этой самолично устроенной драмы он точно сможет давать уроки по дыхательным практикам.

Даня уже тише подкрадывается к двери и аккуратно заглядывает через немаленькую щель.

— Ну вот чё ты такой долбоёб? — резко вбрасывает Ваня, и Данила чувствует, как по спине прокатывается холодное цунами, а голова начинает кружиться. Он замирает.

Ваня, до этого, видимо, меряя шагами комнату, теперь устало садится на кровать, лицом к окну, и это пиздец на руку Дане.

Похоже, Ваня разговаривает сам с собой. И это ни капли не радует Данилу, потому что это уже звоночек, беды с башкой, все дела. Хотя, признаться честно, он и сам иногда, чисто в научных целях, практикует диалоги с самим собой. Только кого Ваня назвал долбоёбом, Даню или себя, остаётся загадкой.

Данила открывает дверь пошире и проскальзывает внутрь. Но как теперь обозначить себя и не испугать Ваню?

Всё решается за секунду, потому что Ваня без сил откидывается на кровать. Волосы волшебно рассыпаются вокруг шеи и головы, Даня видит безумно красивое расслабленное лицо. А потом Ваня открывает глаза.

— Ёп твою мать блять! — резко вскрикивает он и дёргается. — Когда ты вошёл? — спрашивает уже тише.

— Минуту назад, — так же тихо отвечает Данила и встряхивает руками, не зная, куда их деть.

Неловко переминается с ноги на ногу, но внутри его заполняет радость после разлуки. Он не отводит глаза, а наоборот, жадно разглядывает чужое лицо. И Ваня, кажется, смущается. Но тут же берёт себя в руки и встаёт с кровати, равнодушно садясь за стул. Спиной. Ещё и компьютер включает.

Данила понимает, что с распростёртыми объятиями его тут никто не ждал. Сказать сразу «прости за всё», или подвести тему так, чтобы звучало более искренне и не резко? В любом случае, сейчас у Дани что-то поперёк горла стоит и выдавить из себя хоть одно слово он не может. А ноги делают вид, что приросли к полу.

В голове очень быстро придумывается первый вариант развития событий.

<i>— Я пришёл… Встань, мне комп нужен.</i>

<i>Ваня молча встаёт и, не глядя на Даню, направляется к двери.</i>

<i>Данила перехватывает его запястье. Они стоят посреди комнаты, близко, Ваня дышит чуть ли не в ухо и смотрит сверху вниз, прямо в глаза. Очень близко. Ждёт.</i>

<i>— Вань, мне комп не нужен. Мне ты нужен.</i>

<i>Страстный поцелуй.</i>

Очень красиво, настолько(насколько и тупо), что Даня забывается и неровно выдыхает.

Ваня делает вид, что не слышал.

«Ему не нужны мои извинения», — приходит к неутешительному выводу Данила.

Ну конечно, дурак. Если Ваня любит, то это не значит, что он не может послать. Очень даже может. И больше никогда не простить. Произносить эти слова даже в голове страшно.

Блять.

Данила злится на самого себя за отвратительно пессимистичный настрой. Обосраться легко, а подмываться не очень, и что теперь, руки опускать?

Ваня запускает сапёра. Либо в нём проснулся дедушка(не дед), либо это очень тонкий намёк. Даня собирается с духом, недособирается, тихо подходит и присаживается рядом.

Ваня кликает по полю.

— Вань, мне очень жаль… — еле успевает выговорить Данила, потому что комнату оглушает взрыв.

Заново.

Данила судорожно глядит в монитор и быстро мнёт губы.

— Ваня, прости, пожалуйста… — снова взрыв. Он что, колонки на полную включил?

Заново.

Данила не успевает сделать вдох.

— Я сказал хуйню и не подум… — он давится слюной и кашляет синхронно со взрывом.

Заново.

— Ваня, ты выслушаешь ме… — ушные перепонки лопаются, как и сосуд терпения размером с мизинец(или член, ха-ха, done).

— Да ты специально на мины нажимаешь! — всплескивает руками Данила и указывает ими в монитор.

Ваня медленно отводит курсор мыши от значка мины и буквально без слов говорит «Да ла-адно, братан, тебе показалось». И неожиданно расплывается в хулиганской улыбке. Неимоверно тёплой, так, что жжёт глаза, и Даня хочет протереть их, чтобы убедиться, что не глюк. Слишком нереалистично.

Он улыбается тоже. Раскусил. Раскусил?

— Ну смешно же, — возражает Ваня и у него на щеке появляется ямочка.

— Смешно, — соглашается Данила и ощущает, как лицо трескается от смертельно сильной улыбки.

— Ты смешной, — вырывается у него. Ясно, треснул ещё и мозг.

— Я притворяюсь смешным, а ты поверил, — просто признаётся Ваня, и непонятно, шутка это или нет. — Пойду теперь актёром работать. Или клоуном, ещё не решил.

Кажется, что никакого злого подтекста нет, да и сам Ваня, похоже, не злится на Данилу, но тому всё равно становится так гадко после этих слов. Он хочет провалиться под землю, желательно по пути переломав себе все кости. Пока что ломается только что-то внутри, но всё равно очень больно, и Даню, в принципе, устраивает.

— Вань, я…

— Да знаю я.

— Нет, — упрямится Данила. Если Ваня и простил его, то он себя — нет. Эля, как назло, дважды оказалась права. — Я правда так сильно виноват и мне пиздец…

— Хорошо.

Что?

— Что?

— Ты страдаешь? — интересуется Ваня.

Данила пялится на него и поджимает губы.

— Ладно, я вижу, что страдаешь, — он улыбается и по-дружески хлопает его по плечу. — Мне достаточно знать, что тебя мучает то, что ты сказал.

А Ваня случайно не видит ещё и то, что Данила знатно охуел сейчас? Он просто не верит своим ушам. И не зря.

— Да ладно, я прикалываюсь! — смеётся Ваня.

Вот теперь он ведёт себя совершенно непредсказуемо.

Непонятно, что следует говорить. Данила чувствует себя расколотым и глухим. Словно лишняя часть пазла, которую некуда пристроить. И он перекладывает эту обязанность.

— Вань, что мне сделать?

— Спляши чунга-чангу, — звучит следом.

Очень смешно, хочет огрызнуться Данила, но что-то не даёт. Будто он вообще не имеет на это права. Однако позволять вот так над собой издеваться тоже нельзя.

— Ладно, тогда скажи прямо, чего ты хочешь. Ты же этого от меня добивался раньше? Ну так покажи пример, — требовательно выдаёт Данила.

— Я могу сказать, чего я <i>не</i> хочу, — Ваня делает ударение на частице, — а не хочу я, чтобы ты доёбывался до меня, как будто я тебе чё-то должен. Я могу справедливо послать тебя нахуй ещё раз…

— Но теперь я не хочу, чтобы ты меня посылал, я же пытаюсь загладить вину, блять! — объясняет Даня и горько сглатывает.

— Да может я не хочу тебя прощать! — срывается Ваня. — Думаешь, твои извинения помогут? Нахуя ты суёшь их мне в горло?! А я знаю, зачем, — он в отвращении поджимает губы. — Ты просто понял, что обосрался и хочешь, чтобы я побыстрее забыл про это. Чтобы тебе снова комфортно было. На меня тебе похуй.

У Дани что-то взрывается внутри с такой силой, что он непроизвольно заваливается назад, сидя на стуле. Всё тело немеет. В горле пересыхает. В мозгу тоже. Глаза щиплет. Даня не чувствует языка и не может сказать ничего. Тошнит.

Неужели это правда? Сознание окутывается пеленой.

Похоже он действительно эгоист, раз везде искал намёк на то, что Ваня уже простил его. Или это Ваня несёт хуйню? Кто виноват?

— Это не так, — пытается убедить Даня. Как он убедит кого-то, если даже себя не может?

— Мне неинтересно, как, — обрывает Ваня. — Гуляй.

Данила чувствует резкое освобождение от онемения.

— Да что с тобой случилось? — недоумевает он. — Разве не ты всегда лез мне в душу и пытался разобраться в проблеме?

— Да ну, дурачки так не умеют, — колко напоминает Ваня. — Это слишком глубоко, я обычно на поверхности плаваю.

— Я так не считаю, — твёрдо заверяет Данила. — Я осознал свою ошибку, правда. И я хочу исправиться… — он жмурится.

Блять, это звучит так убого. Но слова уже сказаны.

Ваня медленно поворачивает голову к нему, подпирая её рукой, и так же медленно разворачивается на стуле в его сторону. Смотрит прямо в глаза, и Даня ещё никогда не видел такой стеклянной тоски в его взгляде.

— Зачем? — коротко спрашивает он и прикрывает пальцами рот. — Зачем ты это всё делаешь? — он поджимает губы и быстро выдавливает из себя:

— Зачем тебе я? Ты думал об этом?

Первая мысль Данилы — Ваня выводит его на признание.

— Ты хочешь, чтобы я сказал что-то конкретное?

Первая мысль не всегда верная.

— Я хочу, чтобы ты сказал то, что думаешь, — сквозь зубы проговаривает Ваня. Зато не «я ничего не хочу», уже хорошо.

Но Данила не может. Он всё ещё не уверен в своих чувствах, а говорить не рискнёт никогда, потому что Ваню это явно не порадует.

Молчание его тоже не радует.

— Ясно.

Он встаёт и отходит от стола, пропадая из поля зрения. И произносит то, что вводит Даню в ступор:

— Так даже лучше.

— Почему? — он поворачивается к Ване и пытается поймать его взгляд. Труда это не составляет, потому что Ваня прожигает Данилу глазами, всё так же горько.

— А сам как думаешь, умник, что сделали родаки, когда ты пробкой вылетел из дома?

По лбу стекает холодная капля пота. Они допросили Ваню.

Но ведь он ни разу не ссыковал насчёт того, что родители что-то узнают или будут догадываться. Это же он как огурчик танцевал перед ними, лишь бы только отвлечь внимание от Данилы, который был скорее протухшим овощем. Разве могли провокационные вопросы добить Ваню до такого состояния?

— Что они сделали? — прямо спрашивает Данила. В голове как назло возникают только глупые абсурдные ситуации вроде привязывания к батарее и избиения железной трубой. Нет, это уже что-то в стиле «Почини меня, Нолик».

Ваня болезненно поджимает губы. Хмурится, желая придать лицу отстранённости.

— Ты ведь был у Эльки? — тихо, но чётко спрашивает он.

— Как это связано? — не понимает Данила, но тут же исправляется, — да, а в чём проблема?

— В ней, — быстро выговаривает Ваня. Однако поправляет себя тоже, — точнее, во мне.

Он опускает взгляд. Даня чувствует, как стена внутри рушится, и незамедлительно подскакивает к Ване. Он врывается в его зябкое, почти растворившееся личное пространство, тянет руку к чужому плечу — и останавливает себя. Всё-таки что-то не позволяет просто сгрести Ваню в крепкие отчаянные объятия.

Данила замирает перед ним, вытягивая голову, чтобы заглянуть в глаза. Похоже, это единственный плюс их разницы в росте: Ваня не может спряться, просто опустив голову, но и запроникуть её тоже нельзя — шея становится уязвимой. Блять, о чём Даня думает?

— Что с ней не так? — возвращает себя к разговору он.

Ваня неожиданно усмехается. Уголки губ дрожат, он пытается сдержать смех, но безуспешно — истерический гогот заполняет комнату. Данила может понять — иногда срыв может случиться из-за любой мелочи.

— С ней как раз всё так, — отдышавшись, улыбается Ваня. — Думаю, вы правда созданы друг для друга. На свадьбу потом позовите старого друга, любимого братишку, ага? А то забудете, и...

— Ты что несёшь? — Даня наконец хватает его за предплечья и несильно встряхивает.

Ваня снова разражается сумашедшим смехом. В глаза не смотрит.

— Скажи уже нормально, где я опять проебался?! — беспомощно требует Данила.

— Ты любишь её, — твёрдо заявляет Ваня. — Ну и она тебя, естественно. Так что так даже лучше, как я и говорил.

Он настолько уверенно произносит слова, что Даня теряет дар речи и челюсть на долгие секунды.

— С чего... С чего ты... Кто тебе сказал эту чушь? — растерянно бормочет он и хмурится.

— Это не чушь, это твоё счастливое будущее, — Ваня продолжает что-то доказывать, напрочь лишившись слуха, — разве ты не этого хотел? Она и девушка, и не брат, и ваще секси чика, у вас всё взаимно, чего тебе ещё не...

— Хватит, хватит, остановись! — кричит от безысходности Данила. — Я не хочу этот бред слышать! Просто скажи, блять, что случилось?! Почему ты впутываешь Элю?!

— А я тебе скажу, мой истеричный мальчик, — кажется, Ваня сглатывает ком. Он берёт большую паузу.

Данила осознаёт, что они случайно придвинулись ближе, и сейчас он дышет Ване в ключицы. Тот опустил голову очень низко, так, что его вьющиеся волосы спадают прямо перед лицом Дани. Оба тяжело дышат, изо всех сил сдерживаясь. Даня боится убирать руки с чужих предплечий. Он стоит и не шевелится, прикрывая глаза.

— Эля — лучший вариант для тебя, — шёпотом давит Ваня. — Никакого риска, никто не против. Не пизди мне только, что у вас ничего нет. Пожалуйста, — он опять тяжело сглатывает, — просто признайся, я больше ничего не требую.

Данила не спешит ничего говорить. Почему Ваня так убеждён в том, что между ним и Элей что-то есть? Поэтому ли Эля сегодня была какой-то странной? Они успели поговорить до того, как Даня пришёл к ней? Что всё-таки высрали родители?

— Тебе Эля сказала? — осторожно спрашивает он. По самому краю лезвия, и это можно считать за косвенное признание, но Даня не считает. Он верит, что Ваня тоже.

— Да по ней и так видно, — отвечает не-отвечает тот. Понятнее не стало.

— А родители что, благословили нас? — совсем без инстинкта самосохранения выдаёт Данила.

— Ещё как, — Ваня неожиданно ломается, — ты бы слышал, сколько этой тошнотворной сладости они навалили, я чуть все органы не выблевал на месте, — он меняется в лице. — Значит, они не просто пиздели.

— Ваня! Я не люблю Элю! — Данила хватает его за щёки и поворачивает к себе. Глаза в глаза. — Я не знаю, что за хуйню тебе втирали, но, блять, это всё полная выдумка! Мы просто...поговорили сегодня. Она мне очень помогла.

— И в будущем тоже обязательно поможет. Детишек нарожает, — ерничает Ваня, но Данила слабо хлопает его по щеке, чтобы отрезвить.

— Прекращай. Мы говорили о... Я был вынужден рассказать о том, что обосрался. А она, походу, приняла меня. Ну и тебя.

Ваня не говорит ничего — по его сложному выражению лица видно, что в мозгу у него сейчас происходит огромная перестройка. Данила предпринимает ещё одну попытку.

— Зачем ты придумал эту чушь про Элю?

— А ты сам не видишь, что это проще? — непонятно, Ваня защищается или нападает.

Он опускает глаза на ладони Данилы, которые всё ещё лежат у него на щеках. На очень тёплых щеках. А потом поднимает взгляд на Даню. Тот чувствует, как кровь приливает к ушам и лицу. Однако всё равно старается абсолютно невозмутимым движением убрать руки.

— Так, ладно, — Ваня неловко кашляет в кулак и упирает руки в бока. — Для ясности, у тебя с Элькой ничё не было?

Данила честно изо всех сил сдерживается, чтобы не посмотреть на Ваню как на дурачка.

— Для ясности, откуда ты вообще это взял? — в который раз спрашивает он.

— Я был уверен, что... — Ваня запинается и с паузой чешет затылок.

— М-да, неловко вышло конечно, — и лыбится по-дурацки. И как бы Даня сейчас не негодовал, эта улыбка нагревает его изнутри на тысячу градусов. Такая амплитуда температур, конечно, выбивает из себя.

Однако баланс довольно быстро восстанавливается, и Данила чувствует... Радость? Необоснованную лёгкость? У него потекла мозга. Руки чешутся сделать что-нибудь.

— Но если тебе даже Элька не нравится, то во мне ты что нашёл? — как будто недоверчиво спрашивает Ваня, но Данила хорошо знаком с его самооценкой. Он знает, что тот просто выделывается для вида.

— Дурак, — шепчет Даня и всем телом подаётся вперёд, легко впечатываясь губами в чужие. Всё его существо тянется к Ване, как к магниту, теперь уже заряженному противоположными частицами. Но Даня умудряется не напирать.

Ваня отвечает на поцелуй так тепло и желанно, что у Данилы всё дрожит внутри и коленки подкашиваются. Дорвались. Они гладят друг друга руками по спине, бокам, плечам. Ваня опускает ладони на ягодицы Данилы и прижимает его к себе. Это раскаляет до предела, и Даня слабнет в ногах, передавая весь свой вес в чужие руки. Ваня тянет его на себя, усаживая их на диван и отстраняясь.

Он переводит дыхание, не отводя взгляд — Данила делает то же самое. Это безумно распаляет и туманит рассудок, всё тело начинает желать только одного. Где-то на краю сознания Даня чувствует очень сильное огорчение, ведь если так реагировать на один поцелуй, то можно и с ума сойти.

Ваня остужает его пыл. Как говорится, сам завёл, сам и заглушил.

— Ты же понимаешь, что это всё не так просто, — удивительно складно говорит Ваня и всё-таки откидывается на спинку дивана, устремляя взгляд в потолок. А Даня опускает взгляд и тут же жалеет.

— Не зырь так, у самого как будто не встал, — цокает Ваня, но всё-таки скрещивает ноги. Невиданная стеснительность.

Данила с трудом отводит глаза, ощущая, как пышут жаром щёки.

— Мы как дебилы, — неловко подмечает он и переглядывается с Ваней, — разговаривать нормально не умеем.

— Ну не знаю, говори за себя, — задрав нос, шутит тот, и ему стоило бы промолчать, а Дане стоило бы осудить его, но оба молчат. Пора уже принимать свои ошибки и исправлять их. Исправляться самим.

Данила вспоминает сказанные Ваней слова.

— И что, ты всё-таки хочешь меня простить? — стараясь сохранить спокойный тон, произносит он. Однако фраза больно звучит в памяти, искривляя выражение лица. Наверное, то же самое чувствует и Ваня.

Тот неожиданно давится смешком и беспомощно прикрывает рот рукой. Но Даня смотрит на него недоумённо, они встречаются взглядами и Ваню разрывает.

— Прости, прости, — булькает он, — это очень некрасиво, да, но спроси ещё раз без «простить», — кое-как выговорив, он давится новым приступом смеха.

Шутка совсем не в тему, но смех Вани слишком сильно заражает, и Даня давится тоже, только более скромно.

— Вообще-то правда некрасиво, — стараясь придать себе серьёзности, хмурится он, но Ваня уже открывает рот.

— Да, — выдыхает он и лукаво ухмыляется, — вот теперь и думай, что «да».

Даниле думать не хочется, ему хочется просто завалиться с Ваней в большое белое облако и лежать высоко-высоко, оставив всё лишнее и ненужное внизу. Он откидывается на спинку дивана и смотрит на Ваню.

— Почему ты влюбился?

Вопрос формулируется странно, Данила сам не до конца понимает, что закладывает в него, но между пазлами в голове неприятное расстояние, и он пробует как-то исправить эту пустоту.

— Потому что ты мне понравился сразу, — каков вопрос, таков и ответ, Даня помнит. Ваня усмехается. — Ладно, конечно же не поэтому. Просто… Я что-то почувствовал, и назвал это так. Это не любовь до гроба, но, просто, я пытаюсь нормально это как-то раскрыть. Понимаешь?

— Не знаю, — честно признаётся Данила.

Они соприкасаются пальцами, и Даня рассматривает их, чувствуя, как что-то шевелится в мозгах.

Они, словно устало, лежат без движения, слышно только размеренное дыхание.

Давно не было так спокойно рядом друг с другом. Когда можно, раскатывая на языке слова, сказать что угодно без риска быть осуждённым или обвинённым. Тебя примут. Это определённо новое чувство в их с Ваней отношениях, но оно ощущается так правильно, что Данила воспринимает его, как что-то само собой разумеющееся.

— Хотя сейчас я думаю, что у меня так же. Просто мне казалось, что раз ты, ну, раньше понял, то у тебя по-другому и ты больше… чувствуешь.

— Я просто хочу попробовать и ничего плохого в этом не вижу. Это не предложение руки и сердца, ёпта, — он расслабленно улыбается, — но, наверное, я недостаточно понятно это донёс. Точнее, вообще не донёс. Как-то по-еблански быстро и тупо всё это было.

— Полностью согласен.

Ваня обхватывает его за пальцы, тянет на себя и отпускает. Даня безвольно болтает рукой, только немного увеличивая амплитуду, чтобы задеть Ваню. Ваня перестукивает пальцами по его ладони, оттягивает поочерёдно каждый палец. Даня чувствует смысл в этих бессмысленных касаниях.

— Просто я не понимаю себя до конца. То есть, почему я это делаю, и что действительно мной движет.

— Ты загоняешься, — аккуратно замечает Ваня, — типа, не надо думать. Надо делать то, что хочешь.

— А я не знаю, что хочу.

— Тогда подумай.

Оба смеются, накатывающе, с оттенком истеричности, но всё же не напряжённо.

— Сложно, — почти синхронно, но с разным тоном, выдыхают и усмехаются.

— Я определиться не могу, — с досадой и будто виновато признаётся Даня.

— Ну когда определишься, скажешь, — обязует его Ваня и ёрзает, укладываясь поудобнее. — А пока, — тут же продолжает он, — если твоего внутреннего натурала не воротит из-за слюней мужика, то можем…

Он не договаривает, лениво играя бровями. Даня кусает губы. Он хочет, но не может не сомневаться.

— Я… нет, никого не воротит, я имею в виду… к этому легко привыкнуть, я думаю, ну, ты понимаешь, к чему. И, если мы продолжим… то тогда я уже вряд ли смогу отделить собственное желание от приятной привычки.

— Бля, тебе это так важно понять? — вопрос Вани звучит с намёком на претензию, но, скорее всего, это неудачно сыгравший тон голоса, за которым не всегда уследишь. Хотя построение слов тоже так себе.

— Я не знаю, мне так кажется, — произносит Данила неувереннее некуда.

— Понятно, — скомкано выдавливет Ваня и сам поджимает губы, но видно — старается держаться ровно. — То есть мы как бы…пока всё? И возможно вообще всё?

Он неосозанно давит, и это ощущается неприятно, но Данила изо всех сил закрывает глаза и быстро исправляется.

— Нет, я… нет. Мы не всё, и возможно вообще не всё. Кто-то сказал, что надо делать то, что хочется, а я точно не хочу притворяться, что ничего не было.

Он ловит взгляд Вани — и улыбается скромно, сдерживая уголки губ. Ну а Ваня не тормоз, Ваня сникерс, и он улыбается быстрее и ярче. Данила ощущает крохотные слезинки у себя в глазах, но перестаёт себя ругать за это.

Эмоции — это эмоции. Он рад, что они есть.

Глаза в глаза, ещё секунда — и они тянутся друг к другу, и непонятно, кто на кого наваливается, руки напористо гладят торс, обвивая его. Лица ласкают губами, хаотично, но неспеша касаясь щёк, скул, линии челюсти, носа. Веки прикрываются, позволяя отдаться прикосновениям.

Ваня целует его, так тепло, и Данила, пусть не полностью, но понимает, что хочет чувствовать чужие губы, чужие руки, и главное — чужой взгляд. Хотя какой же он чужой?

Даня отстраняется на пару сантиметров и распахивает глаза, ожидая, когда то же сделает и Ваня. Тот немного растерянно осматривает его и замирает. Данила вспоминает, сколько раз они ловили взгляды друг друга и тут же их отводили, словно смотреть дольше секунды было запрещено, и не может вспомнить. Слишком много. А сейчас он видит, как же много можно было найти в этих глазах, и сколько ему ещё навёрстывать.

— Ну и чего ты смотришь? — неловко смеётся Ваня и рассматривает его в ответ, так близко, что сердце сумашедше избивает грудную клетку. А потом, с дрожащими ресницами, опустив взгляд на губы, совсем тихо добавляет, — целуй меня-а, пока не пучит…чё-то там…

Даню распирает от смеха, и он валится на Ваню, хохоча и зарываясь пальцами ему в волосы.

— Пока ещё мы что-то чувствуем.

Добавляет чисто для галочки. И делает то, что точно хочет в это мгновение — целует.

Боишься — делай. Нет, не так. Хочешь — делай.