Тим весь исполосован шрамами, причем при Барсе появились всего два-три, все остальные Тим получил до того, как появился в их племени.
Акр притащил его на себе больше десяти лет назад. Уходил в лес за мясом с охотниками, а вернулся один с этим пареньком на плечах. Тогда у племени шаманом была сморщенная старуха, которая прожила больше, чем кто бы то ни было на их памяти. Она курила у хижины, к принесенному полумертвому чужаку отнеслась спокойно, даже когда Акр свалил окровавленную тушу на ее чистую подстилку. Опустилась на колени и, приоткрыв глаза раненному, предупредила:
— Я смогу вылечить тело. Но не душу. Ты к этому готов?
— Жить будет? — спросил Акр, вытираясь от чужой крови.
— Как сказать… Человек может выжить с больным телом, но с больной душой загнуться. Я лечу раны, дальше сам.
Тогда казалось, что Акр притащил себе интересную игрушку из лесу, как дети, приносящие домой диких щенков или котят и воспитывающие в них подчинение. В конце концов, Акру и самому тогда было не больше шестнадцати.
Но больше всего находкой заинтересовался Барс. Старая шаманка гоняла его от хижины крапивой, грозилась проклясть его, чтобы он сдох как папаша, но тот все равно лез посмотреть, как там добыча Акра.
— Нашел, — пожимал плечами Акр на обычный вопрос: “Откуда?”. — Там был пожар. Он лежал у подножья скалы. Наверное, выпал.
Как и выпавшего из гнезда птенца, Тима нельзя было вернуть обратно.
Барс был другом Акра с самого детства и часто бывал у того дома. Вся ситуация казалась ему не особо серьезной: сбежал Тим из своей деревни из-за пожара. Очухается и пойдет обратно — подумаешь. Впервые о серьезности ситуации его заставил задуматься отец Акра, спросив с порога в их очередное возвращение от шаманки:
— Как белый?
— Дышит, — почти безразлично отозвался Акр.
— Но еще не просыпается? Тебе бы рядом быть, когда он оклемается. Кто-то должен будет ему рассказать, что возвращаться некуда. Я слышал, беловолосые были лучшими воинами. Он может пригодиться тебе живым.
— Почему возвращаться некуда? — спросил Барс, остановившись.
Акр помедлил, бросил взгляд на отца исподлобья, то ли осуждая его за то, что он рассказал, то ли просто недовольный тем, что тот услышит.
— Мы пришли туда на дым. И крики. Беловолосые хорошие воины, и я не хотел встречаться с тем, что могло их вырезать. А он… просто лежал там. Его бросить я тоже не мог.
— Это хорошее решение. Правда больше похоже на решение падальщика, — с ухмылкой заметил отец. — Приручи его. Он нам нужен, тем более, если остальных вырезали.
Находиться у хижины постоянно оказалось плохой идеей. Не потому, что Акр и Барс мешались шаманке, а потому, что первым, кого Тим попытался убить, проснувшись, был сунувшийся помочь ему Акр.
Даже при том, что никакого оружия рядом не было, Тим, который, пролежав без движения столько дней, и ходить должен был с трудом, левой рукой разбил стоящую рядом глиняную тарелку с водой, правой перехватил Акра за шею, навалился, прижал его к полу и кольнул осколком в беззащитную шею. И все-таки сразу не убил — рассмотрел Акра, потом зыркнул на замершего у двери Барса и снова вернулся к сыну вождя. Первым, что он сказал, был даже не вопрос, утверждение:
— Никто не выжил, — и потом уже более жалкое. — Совсем никто?.. — и уже совсем жалкое, севшим голосом, — пожалуйста.
Акр не говорил отцу о том, что его питомец очнулся. И не предупредил о том, что они вместе с Барсом и Тимом отправились на пепелище его селения.
Барс даже обрадовался, когда услышал голоса оттуда, где должна была располагаться деревня. Он не понимал, почему надо прятаться в кустах и почему мрачнел Тим, слушая чужой смех и голоса. Казалось, там все было в порядке, даже запах гари выветрился. Акр понимал, потому пристально следил за Тимом, а не за деревней.
— Значит, все в порядке? — решился подать голос Барс. — Есть выжившие, и жизнь вернулась в…
— Это не мое племя, — оборвал Тим, пальцами распутывая обмотку ножа. Говорившие где-то там не были похожи на воинов, голоса большей частью женские и детские. Тим замер на секунду-другую, даже пальцы его над обмоткой остановились, а затем выдохнул. Он разом стал прямым, решительным.
— Ладно, вам обоим надо возвращаться. Вам эти люди ничего не сделали, так что…
И тогда уже Акр свалил его в грязь, прижал лицом к земле, заставив и замолчать, и не дергаться.
— Кого убивать собрался? Женщин и детей? Я слышал про беловолосых. Племя наемников, которые убивали за плату кого скажут. Даже запасы на зиму делать не умели — этим кормились, а если еды не хватало — выбирали самого слабого из племени и его жрали.
Тим молчал. Он мог скинуть Акра и перерезать ему горло, но он молча лежал лицом в грязь с заломленной за спину рукой и слушал так, будто и не слышал.
Не сказать чтобы в жизни Барса было все так уж спокойно и хорошо. К семнадцати годам он уже успел побывать в двух битвах. Но все же он делил мир на плохое и хорошее и умел делать вид, что все хорошо и тогда, когда все становилось плохо. Он не знал, как вести себя в этой ситуации. Но он тоже не хотел, чтобы Тим уходил кого-то убивать. Ему хотелось забрать Тима обратно в племя, познакомить с хорошенькими девушками, показать водопад дальше в горах и прирученного лиса.
— Они вырезали всех ваших. Даже притом, что вас считали лучшими, — произнес Барс, усаживаясь удобнее на траву. — Я не думаю, что у тебя хватит сил…
— Я убью сколько успею, — бесцветным голосом ответил Тим. — Потом меня остановят и сожгут, как остальных.
— Тебя учили только убивать, — улыбнулся Барс совсем не к месту. — Это, знаешь… Не самое важное в жизни. Но умение жить они из тебя тоже не вытравили… Ты же совсем не хочешь туда.
— В нашем племени тоже были дети, — говоря, Тим губами зачерпывал землю, но его это, кажется, совсем не волновало. Поморщившись, он добавил:
— Непослушные сидели в клетках… Всё хотели сбежать. Я сам в такой клетке до четырнадцати рос. Всем казалось, что в племени нет женщин, потому что женщин растили похожими на мужчин. Поэтому говорили, что мы крадем чужих женщин, а потом забираем рожденных от нас детей. Но у нас не было родителей, все дети принадлежали всем.
— Я спас тебя, — напомнил Акр. — У нас в племени полагается, что ты должен отплатить за спасение. Остаться со мной и защищать как брата.
— Я не просил меня спасать, — выдохнул Тим, завозился и едва не скинул Акра. — Все должны были умереть.
Тогда Акр взял нож и впервые срезал волосы Тима. Конечно, под корень не получилось, но все же тот притих, наблюдая только, как падали в траву светлые пряди.
— Все, ты больше не из беловолосых, — довольный своей работой, заключил Акр. — Ты из нашего племени, а в нашем племени…
Уже после этого Тим скинул его. Если бы он захотел убить их обоих — он смог бы, вместо этого терпел, когда Акр и Барс тащили его обратно в деревню связанным, как дичь.
Окончательно убедил Тима остаться в племени вождь — они долго говорили о чем-то с беловолосым одни в доме, небо успело потемнеть, пока Акр с Барсом ждали. Тим вышел с подбитым глазом, разбитым носом и губой, но выглядел спокойным и не пытался покинуть деревни. Но даже тогда он поддерживал Акра, а не его отца.
***
Праздник по случаю появления на свет дочери Акра устраивают на третий день после рождения; Кай появляется в доме раньше всех гостей и проходит, не забыв поздороваться с главой племени, прямо к его супруге.
При виде него Гида только на локтях приподнимается, улыбается, но уже не так бодро, как раньше. Она выглядит уставшей и больной, а спящий рядом ребенок — будто мертвый. Кай даже на всякий случай осматривается в поисках колдовства, но не обнаруживает ничего подозрительного.
— Ничего, что вы устраиваете праздник? Все же весна еще не полностью укрепилась.
— Ничего, — кивает Гида. — Не забывай, что мы едим мясо. Мы не зависим от того, что дает только теплое время года. Я попросила приготовить для тебя отдельно, потому что мясо — основное из того, что мы можем предложить. Барс и Тим загнали дикую свинью.
Кай отдает ей небольшой глиняный сосуд — такие обычно вешают на шею, чтобы не потерять в походе, — и Гида принимает, принюхивается.
— Это ведь не навредит ребенку?
— Разве я похож на идиота, который не знал, для кого готовит? — в словах Кая слышится насмешка, но маски он не снял, и не понять, улыбается ли. — Ничего не бойся. Это поможет восстановить силы и… появиться молоку.
Последние слова он произносит смущенно, старается смотреть в сторону. Гида пытается смеяться, чтобы не было так неловко, выпивает содержимое маленького сосуда, морщится от горечи.
— Всё-то ты знаешь, — пытается упрекнуть Гида. Кай отрицательно качает головой:
— Не так много. Духи говорят мне о том, чего я не знаю. И то… не всегда.
***
Жители племени собираются к закату, сигналом к началу праздника им служит разгорающийся во дворе костер. Это обычный праздник с угощением, с песнями и танцами, хмельными напитками и поздравлениями. Кай редко бывает на таких, интуитивно сохраняя дистанцию с жителями, но он сидит на пороге дома Акра с Гидой, и ему не так скучно на этом празднике. К тому же, Гида отдала ребенка ему в руки, и Кай принял девочку, как святыню, и с тех пор молчит, не шевелится и, кажется, даже не дышит.
Он видел, что Хас пришел на праздник со своим учителем. И пока ему не отдали ребенка, считал чарки хмельного напитка, что опрокидывал в себя Хас, решив, что уйдет, когда их число превысит дюжину.
— Я рада, что ты с такой осторожностью относишься к моему ребенку, но дышать не забывай: они не простят мне, если лишатся из-за меня шамана и покровительства Элара, — смеется Гида, и Кай, делает вид, что понял ее, и шевелится слегка, только для видимости, напряженно наблюдая за тем, чтобы не проснулся ребенок. Он уже слышал, как громко умеет плакать этот комок жизни. Сейчас у него в голове не укладывается — как может быть, чтобы он вырос из такого же слабого существа? И Кай представляет свою маму с ним на руках. В детстве ему не давали на руки брата и сестру: ему не доверяли. И сейчас особенно остро ощущается, что у самого Кая никогда не будет собственного такого же живого комочка. И, честно сказать, он думает об этом с облегчением: ему кажется, что выгонять из деревни живых мертвецов проще, чем успокоить такого человечка, когда не знаешь, почему он вообще плачет.
За этими наблюдениями Кай пропускает тот критический момент, когда Хас от выпитого становится слишком смелым, чтобы вторгнуться в некую зону отчуждения, где сидят Гида и шаман. Но стоит Хасу ступить на эту запретную территорию, и Кай будто оживает, оборачивается, поймав его взглядом, но не может остановить, только вызывает улыбку на лице Хаса. И то не добрую, какую-то нагло-злую. Настолько тревожную, что Кай отдает ребенка Гиде, поднимается, будто ее придется защищать. Но ведь Хас не дурак, он пришел не к жене Акра, а к шаману, останавливается на расстоянии вытянутой руки от него и почти шепотом зовет:
— Как насчет танца.
— Шаман не танцует, — напоминает Кай.
— Да? А я помню что-то совсем другое. Лжец.
Около Хаса снова появляется вездесущий Тим, заводит ему руку за спину, прижимает как-то по-особому больно, шипит что-то на ухо.
— Да я же… Я же к Каю. Ладно-ладно, понял, пусти!
И Тим отпускает и снова исчезает, вскоре появляясь уже в свете костра. Будто его и не было тут.
— Надо короче… — уже не так уверенно продолжает Хас, оборачивается к наставнику и, получив от него еще один грозный взгляд, продолжает уже быстрее, торопясь:
— Пойдем погуляем. Ночь хорошая, а ты все равно не пьешь и не танцуешь. Кажется, тебе нужно немного тишины.
— Мне не скучно, — отрицательно качает головой Кай. — Я сижу со своим другом…
Но прежде, чем он договаривает, Гиде становится не до того, потому что просыпается и начинает плакать ребенок, и Кай с его проблемами для нее сейчас несущественный и лишний, как и весь этот праздник. Детский плач будто отрезает Кая от друга, и он, бросив мимолетный взгляд на нее, шагает к Хасу.
— Хорошо. Думаю, неплохо пройтись.
Ребенок успокаивается не скоро, и тогда оказывается, что на месте Кая сидит с довольной улыбкой всезнающего Барс.
— Хас знает о том, что его может ждать? — спрашивает Гида обеспокоенно, не разделяя этой радости. Барс фыркает:
— Шаман принял венок. Ты знаешь, мне все время казалось, что не такое уж это и страшное проклятье… Что шаман просто очень не любит людей и хотел себя оградить от всех.
— Как же я?
— А как ты думаешь, позволил бы Акр вам так хорошо общаться, если бы вся деревня не знала, что тот, кто попытается вступить с шаманом в более близкую связь, будет проклят? Тоже очень удобно получается.
— Кай не влюблен в меня. Мы просто друзья.
— Да я-то верю. Но я говорю о том, как ситуацию мог бы увидеть Акр. Как он видит ее. И вот мое слово — раньше его успокаивало проклятье шамана. Теперь его успокаивает то, что за шаманом охотится Хас. Он готов разрешить их брак, даже если они оба парни, лишь бы шаман уделял тебе меньше времени.
— Это не честно. Ему просто одиноко, а Акр из ревности готов и юного воина отдать духу на съедение и Каю напомнить, что он навсегда будет один.
— Ну, я тебе сказал, как я это вижу, — разводит руками Барс. — Не забывай, что Хаса повело. Ему сейчас не страшен ни шаман с его духами, ни сам Элар. Тут не мы решаем, тут сам Хас уже все решил. За всех. Если ему сейчас сказать, что он сдохнет, только коснувшись шамана, он ответит, что уж лучше так сдохнуть, чем никогда его не касаться.
***
— И зачем нужно было вытаскивать меня с праздника? — первое, о чем спрашивает Кай, когда они оказываются вдали от шума и света костра. Хас идет глубже в лес, но не к хижине. В том направлении берег реки и сети.
— Ты поел? — остановившись, спрашивает воин. Кай кивает, и тот продолжает путь, приходится догонять.
— На праздники ходят не только для еды.
— Ты не танцуешь, не пьешь спиртного, не присматриваешь себе пару. Зачем тебе там быть?
— Меня пригласили, и я должен был выразить свое уважение.
Кай видит в темноте не хуже охотников, но не из-за такого же острого зрения. Просто дорогу ночью ему подсвечивают запутавшиеся в ветках деревьев призраки. Они как перегной, почти разложившиеся и похожие на рой шевелящихся червей. Кто знает, кому раньше принадлежали эти души — животному или человеку. Кай не чувствует себя тут наедине с Хасом — крадется параллельно с ними дух волка, вслед за ними осторожно бегут, держась на приличном расстоянии, другие мелкие души зайцев и енота.
— Да ладно. Не похоже, что тебе там было весело, — ворчит Хас. Он выходит вовсе не к реке — к перекинутому через глубокий ручей дереву, и идет вроде бы на другой берег, но почти на середине останавливается и резко садится. Кай остается на берегу.
— А похоже, что мне весело сейчас?
— Но ты пошел со мной, — напоминает Хас. — Снимай маску, тут тебя никто не увидит.
Поразмыслив и осмотревшись вокруг, Кай и правда снимает маску вместе со шкурой, оставляет на берегу, сам проходит по дереву и садится рядом. Даже если они упадут — только испачкаются.
— Ты играешь с огнем, — произносит Кай, но прежде чем успевает объяснить свои слова, Хас наклоняется ниже, вдыхает запах у его лица, раздраженно цыкает:
— Не твой запах. Запах волчьей шкуры и краски.
Кай едва не падает, когда Хас перехватывает ворот его рубашки и лезет носом к шее, под ткань, ближе к ключицам. Это щекотно и отчего-то очень смущает, хотя Хас и не делает ничего неприличного. Он отпускает, успокоившись.
— Пахнешь весной и дымом… Наверное, солнце пахнет так же, — довольно сообщает Хас. Кай оттягивает ворот, принюхивается к своему запаху, неуверенно спрашивает:
— И чем же пахнет весна?
— Тобой, — без запинки отвечает Хас. У него немного рычащий голос. Когда он начинает говорить отрывисто, то голос становится похож на рык собачьих и волчьих духов. Растерявшись поначалу, Кай в ответ на такую детскую прямоту смеется.
— Шаман, ты и в самом деле проклят?
Так бывает, когда во время песни рвется струна и наступает та мистическая, насильственная тишина. Кай так же резко перестает смеяться, улетучивается хорошее настроение. Чего он хотел? Довести Хаса до беды, откладывая этот разговор на потом? Но все должно решиться сейчас.
— Элар — эгоистичный дух, — начинает Кай, сложив руки лодочкой. Меньше всего ему хочется рассказывать о том, как дух утверждает свою власть над ним. — Он не говорил, что будет с тем, кого я выберу… Он просто говорил мне не выбирать.
— Хм. Значит, может и пронесет? — предполагает Хас.
— Вряд ли, — честно отвечает Кай. — Элар один из тех духов, что почти боги. Он может взять и не простить… К тому же, я думаю, что для него важно, чтобы меня не отобрали, так что тут еще и личная обида…
— Но я отдал тебе венок, — напоминает Хас. Кай уже и не смотрит на него, потому что так проще подобрать слова.
— Это не страшно. Элар не понимает в человеческих обрядах.
— Тогда, когда он меня проклянет? Я сижу тут с тобой, но цел и невредим. Только мир немного кружится, но это ж не Элар. Я гонялся за тобой по лесам несколько ночей, и как обычно утром просыпался…
Кай едва не падает, почувствовав прикосновение к своему боку, — обхватив его рукой, Хас пробегает пальцами по ребрам, тянет к себе ближе.
— Что бы я ни делал, Элар не проклинает меня.
— И ты собрался испытывать его терпение? — Кай ловит его руку, но от себя не отрывает, только придерживает, потому что от этого ерзанья щекотно, но не противно.
— Нет. Собрался урвать сколько смогу, пока не сдохну от его проклятья… Надеюсь, это будет больше, чем сидение под луной.
Кай все еще держит его руку, но настолько слабо, что его ладонь лишь опускается с ладонью Хаса ниже, к бедру. Но вместо того, чтобы защищаться, Кай спрыгивает в ручей, оказавшись по колено в воде.
— Я только принял первый дар! — обернувшись, напоминает он. — Почти всегда первый дар принимается.
— Хорошо, — неожиданно спокойно соглашается Хас, глядя сверху вниз. — Тогда будем соблюдать ритуал.
***
Утром, когда после большого праздника все племя, кроме караульных, еще спит, Хас появляется на пороге дома Тима. Тот трет сонно глаза, смотрит на небо, на туман вокруг, еще более пристально щурится на Хаса.
— Я поживу тут недолго? — спрашивает тот. Тим повторяет ритуал — посмотреть на небо, на туман, в бесстыжие глаза Хаса. — Да ладно! Я же сказал, недолго! До свадьбы! Потом я отправлюсь жить в его хижину.
— За что на этот раз? — часто моргая, спрашивает Тим. Хас принимает это за разрешение, подхватывает свой узелок и вбегает в темный дом.
— Снова мать. Отца дома нет, ушел меняться в другую деревню. Да и он вернется — не пустит. Мать боится, что, если Элар меня проклянет, то это и на них перекинется. Я что-то тоже подумал — ну нафиг, еще их подставлять. Кормить их еще буду, а вот ночевать там — уже нет. Да и тесно там уже! Младшие-то выросли. Кстати, Тим, ты как, готовить умеешь? Ну, хлеб печь? А то к матери тащиться придется.
Тим снова смотрит на небо, на туман, зевает и закрывает дверь. Барс и Хас знают: если Тим против того, чтобы кто-то входил в его дом — Тим это действием покажет, а раз впустил, значит ему удобно.
***
За окном давно сгустились сумерки. Обычно, Кай в это время уже спит, но последние события совсем сбили его с привычного ритма. А может, виной не ночные бдения, а случившиеся в них события.
Каю не одиноко, его хижина почти всегда полна духов. Они разговаривают между собой и с Каем, ему приходится жить в этом гомоне. И сегодня он затихает с первыми словами Кая за этот вечер:
— Я не хочу навредить ему.
Духи переглядываются, этим жестом единодушно выбрав для переговоров с хозяином волка. Тот садится напротив, почти вплотную, смотрит в глаза сидящего на месте для сна Кая.
— Хас — сильный духом. У Элара не получится серьезно навредить ему. Потому что дух Хаса сильнее даже Элара.
— Но Хас человек, простой охотник, — напоминает Кай.
— Вот и насладись этим, пока он человек, — почти рычит волк, но тут же смягчается.
— Я слышал твое сердце. И мы все знаем, чего ты хочешь. Но у вас, людей, видать, так принято. Хотеть, но не брать. Хас ближе к своему волчьему прошлому. Так что он заберет то, что захотел, и тут ни проклятье его не остановит, ни Элар, ни даже ты. В этот раз он вырос из щенка в настоящего волка.
Прежде, чем Кай успевает ответить, уши духа дергаются, уже после этого слышится собачий лай. Пес шамана почти никогда так не лает, за исключением тех случаев, когда чует чужих.
Кай вспоминает о том, что у него где-то есть могущественный враг, и даже если Гиену не слушает ее дух, ей все еще подчиняются жители деревни.
— Шестеро… — подсчитывает волк, — нехорошо…
Кай подхватывает маску, надевает, прежде чем выбежать из хижины. Сначала он освобождает пса, хлопнув по спине. Собака у Кая не отличается смелостью, и шаман отвязывает ее в надежде, что тот убежит в деревню, приведет на помощь кого-нибудь. Но старый темный лохматый пес, живший у Кая три года, бежит в лес с рычанием. Этот звук обрывается жалким, страшным скулежом, а затем и вовсе тишиной, не слышно даже, чтобы кто-то пробирался по лесу.
Кай не сможет справиться с шестерыми, против воинов он всегда был слабым. Но первое, что он освоил, — умение прятаться.
***
Тим первым замечает следы, цыкает недовольно, указывает на них Барсу с Хасом, которые тут же замолкают, наклоняются посмотреть.
— Не наши, — сообщает Тим. Менее опытный Хас предполагает:
— Может, заблудились? Может, охотились и хотели попроситься к нам или где-то тут устроились на ночь. Уже не зима же, можно уходить от деревни дальше.
— Нет, — тяжело вздыхает Барс. — Шли так, чтобы как можно меньше следов оставлять… Видишь, еловыми ветками заметали. Враги?
— И куда они? — тут же изменив свое мнение и готовясь к драке, Хас извлекает свой охотничий нож. — В деревню? К вождю? Кто сегодня охраняет?
— Не в деревню, — отрывисто сообщает Тим и показывает в ту сторону, где на отшибе, слишком далеко, чтобы можно было что-то услышать, стоит хижина Кая. Хас срывается с места вслед за этим жестом, будто Тим стрелу из лука пустил.
В хижине горит костер, и дверь распахнута настежь, на привязи нет дружелюбного пса шамана, и откуда-то пахнет кровью. Именно запах этот окончательно выводит Хаса, ему кажется, что чужаки внутри, в тесной хижине, просто притаились, услышав его шаги. И Кая нигде нет. Хас перехватывает нож, уверенно идет к открытой двери, не пытаясь ни как-то маскировать свой визит под дружеский, ни определить, со сколькими противниками ему придется иметь дело.
И едва не вскрикивает, когда на него обрушается попавшаяся по пути елка, схватив своими разлапистыми ветками и свалив с ног.
Лежа на холодной земле под теплым и живым телом, Хас припоминает запоздало, что такой ели там не было. Была месяц назад, но шаман срубил ее на дрова.
И тогда из светлой хижины начинают появляться люди, сначала трое. Они слышали его, а потом он для них куда-то делся, как сквозь землю провалился, и это тем более заставляет их быть настороже.
Наверное, нужно подняться и просто убить всех чужаков, что, скрываясь, пришли в хижину Кая. Но шаман так долго бегал от него, а сейчас лежит на нем, прижимаясь теснее, чтобы спрятать их обоих под мороком на одного. Хас помогает ему, положив руку на поясницу и прижав к себе сильнее, но это вызывает только возмущенный тычок под ребра. И тут же оба замирают, потому что один из чужаков проходит совсем рядом с их ногами. Тогда Хас вспоминает, зачем он здесь, и что где-то рядом и Тим с Барсом, которые в стороне не останутся. Он пытается подняться, но тело Кая становится тяжелее, он придавливает Хаса обратно к холодной земле, без слов просит лежать и не шевелиться, не выдавать их. Ведь и правда, если они пришли убить Кая, то кто-то может сделать это, пока Хас будет драться с остальными.
Он дожидается, когда чужаки, разойдясь в разные стороны, их с Каем оставляют за спинами, быстро выскальзывает из-под шамана и уже заносит нож, когда по его руке что-то больно бьет. Ножа он не роняет, но перед ним стоит Барс с обломанной палкой, и хотя чужаки обернулись — они не атакуют, они замирают в нерешительности.
— Блин, у вас обоих мускулы вместо мозгов. Тим, и ты тоже спускайся!
Шелестит крыша хижины, Тим приземляется перед распахнутой дверью, заглядывает внутрь.
— Слушайте, вы что не видите, что они сами вас боятся?! — продолжает Барс. — Ну пришли тайком, но ведь они не нападают. Они никого не собирались убивать!
— Но убили мою собаку.
Барс и сам шарахается, когда замерзшая лужа поднимается, оборотившись шаманом в уже привычных им маске и шкуре.
— Я чувствовал запах крови, — рычит Хас, снова поднимая нож, хотя никто по-прежнему не собирается на него нападать. Тим кивает молча, тоже держит оружие наготове.
— Собака выскочила на нас из леса… Большая, лохматая… Мы приняли ее за духа-охранника, — нерешительно начинает парень слева от хижины, выглядящий младше своих спутников. — Я убил собаку. Шаман может проклясть меня, но выслушать остальных. Мы проделали долгий путь и…
— Это наш шаман, — резко произносит тот, что стоит ближе к Барсу с Хасом. — Он из нашего племени, был похищен вашим!
Тим захлопывает дверь в хижину и приставляет нож к горлу того, что к нему ближе, оборачивается к говорящему.
— Мой друг хочет сказать, что вы ошибаетесь, — вздохнув, объясняет Барс. — Шаман сам решил остаться в нашем племени. Теперь, когда это разрешилось и вы к тому же его обидели, я придержу проклинательный посох шамана и нож Тима, а вы бегите отсюда подальше.
— Не уйдем! — снова вмешивается молодой. Дверь приоткрывается, но ее резко с ноги снова закрывает Тим. — Нашему племени нужен шаман! То, что вы украли чужого…
— Понял-понял! Последующий разговор будет проходить у вождя! У меня тут только полномочия держать Тима и его ученика! — сдается Барс.
— Почему не спросить Кая? — пожимает плечами успокоившийся Хас. Он знает, что Кай не покинет их, и тот не обманывает его ожиданий — шумно выдохнув, отвечает:
— Они убили мою собаку. Я не хочу иметь с ними никаких дел, даже если они из моей деревни.
— Даже если они твоя кровная родня? — раздается из-за двери хижины женский голос. Из-за маски не видно, как это влияет на Кая, но голос его такой же уверенный, когда он отвечает:
— Даже так.
***
Им все равно приходится идти на совет к Акру, и хотя справиться с гостями хватило и троих, у его дома собираются почти все взрослые мужчины племени, кроме тех, что остаются в дозоре. Происходящее — что-то вроде маленькой войны. Шестеро пришли, обидели шамана, а теперь требуют его себе. И это при том, что дело для Кая в селении находится каждые три-пять дней.
— Как шаман и сказал, он добровольно остался с нами. Дух вывел его к нашему селению, потому что нам нужен был шаман и потому что в вашем ему было опасно, — Акр говорит быстро, раздраженно. Да, конечно, Кая оставил тут его отец, и сам Акр тогда настаивал на том, чтобы отпустить мальчика домой, но решение давно принято, и отговариваться теперь тем, что оно было не его, нельзя. Из другого селения к ним пришли шестеро, и среди них девушка, совсем ребенок, почти не похожая на Кая: и волосы темные, и разрез глаз другой. Но Барс успел сказать — шаман признал в ней свою.
— Мы и не собирались выносить это на обсуждение вашего племени, — к вождю обращается старший из пришедших, со шрамом через глаз, больше похожий на охотника и самого опытного в собравшейся компании. — Мы хотели поговорить только с шаманом.
— Я давно знаю шамана, чтобы понять, насколько он разозлен, — вздыхает Акр. — Мне рассказали про собаку. Это ужасно, потому что это был подарок шаману от моей супруги. Насколько я знаю, шаман был очень сильно привязан к псу. Он и раньше не хотел к вам возвращаться, а теперь и помогать не будет. Так, шаман?
Кай, сидящий от вождя справа, только кивает. Лицо его по-прежнему закрывает маска. Но после такого отказа поднимается девушка из гостей.
— Совсем зазнался, Кай. Ни своему племени, ни семье помочь не хочешь. Случившееся — досадная ошибка. Ты уж прости, принесем тебе другого щенка, если хочешь. Но для нас это вопрос жизни и смерти, а ты даже выслушать не хочешь.
Акр на всякий случай оборачивается, но Кай сидит изваянием, кажется, что и не дышит. Тогда вождь кивает:
— Расскажите, в чем проблема. Может, и мы сможем помочь.
— Не сможете, — отказывается девушка. — В селении мор. Мы прокляты. И у нас нет шамана, чтобы снять его.
Акр снова оборачивается к Каю. По сути, вся эта толпа тут для того, чтобы гости не задавили шамана числом, все зависит от того, что решит он сам. Но, конечно, если Кай скажет, что покидает селение, потому что его семья в опасности, разговор будет другой, и вот тогда Акр действительно растеряется.
— Я никуда не пойду, — спокойно произносит Кай, эта новость больше всего поражает гостей, девушка хватается за нож, но шаман продолжает:
— Двое из вас пусть останутся. Кто угодно двое, но не женщина и не тот, кто убил моего пса. Я позову своего духа, чтобы спросить, что вам делать.
***
Конечно, дом Акра им освободить не могут, да Кай и не настаивает на доме. Выбирает добротную постройку, в которой хранилось зерно, но к весне, конечно, опустела, рисует по стенам углем те символы, что вырезаны в его хижине, разводит огонь по центру, и гораздо больше времени тратит на то, чтобы вырезать из дерева волка, оставляет его у костра. Только после этого внутрь зовет двоих из гостей, одним из которых, оказывается воин со шрамом через глаз, и закрывает плотно дверь.
Хас вместе с остальными остаются снаружи, здесь же и гости, только суеверных женщин не видно, и детей попрятали по домам. Из щелей постройки выплывает густой, как утренний туман, дым, и слышится спокойная песня.
Хас и раньше слышал, как Кай поет, но сейчас впервые так заворожен этим. Прикрыв глаза, он чувствует себя так, будто уже наступило лето, самый жаркий его день, а он, воин, раздевшись, до самого носа погрузился в прохладную воду. После всего, что произошло, Хаса накрывает невообразимый сейчас покой.
А потом голос Кая обрывается.
***
Элар стоит у двери, за спинами двоих людей напротив Кая, осматривает их с интересом, большие глаза без зрачков то шире, то уже, будто дух фокусируется. Почти не глядя он забирает деревянного волка, но цыкает недовольно:
— Ты не старался.
— У меня было мало времени, — произносит Кай. — В их деревне мор. Они хотели узнать…
— Это ведь из твоей деревни? — узнает Элар. Кай кивает, сбившись с мысли, но дух продолжает сам:
— Мор? А они не догадываются, почему? А ты не догадываешься?.. Ну да, конечно, ты же не можешь знать. Они убили своего шамана, Кай.
Кай сглатывает образовавшийся в горле ком. Все происходящее для него на грани, и больше всего теперь хочется отказать и выгнать гостей. Кай не скучает по семье, даже по матери, но в то же время не хочет обрекать ее на смерть. Ему достаточно знать, что с ней все в порядке, и вполне устраивает никогда ее не видеть. Слишком дороги были той женщине более младшие дети.
Элар оказывается с ним вплотную, ловит руку Кая своей, теплой и, заглядывая в глаза через прорези маски, предлагает:
— Позволишь побыть тобой? Я хочу сам поговорить с ними.
Кай сглатывает снова, кивает, но Элар ждет, когда он достанет обрывок ткани, чтобы завязать прорези для глаз в маске. Люди не должны видеть глаз шамана, в которого вселяется дух. Кай становится похож на посаженную тряпичную куклу: опускается голова, расслабляются руки, ноги. Но в следующую секунду выпрямляется резко, разминает плечи, встает с колен.
Двое гостей все это время молча наблюдают, заметно нервничая, хотя и пытаются сохранить лицо. Особенно когда шаман поднимается со своего места и, тяжело ступая, идет, казалось бы, к двери. Первым дергается остановить его человек со шрамом, и он же оказывается лицом в пол с вывернутой за спину рукой. Шаман смеется, но не своим прежним мягким голосом, совсем другим, незнакомым.
— Люди, — рокочет этот голос. — Погубили своего шамана и пришли за моим. Вам нужно больше, да? Вы не можете остановиться… Кто вам разрешал забирать моего шамана из места, куда я его сам привел?
— Это шаман нашего племени, — напоминает второй без твердости в голосе, и его тут же отбрасывает сильным ударом к стене. Шаман, отпускает второго и стоит, спрятав руки в рукава, между ними.
— Конечно, и вам понадобилось девять лет, чтобы его отыскать. Это мой ответ — Кай останется тут. Я не хочу доверять его людям, убившим своего шамана потому, что тот не мог уговорить духов помочь ему справиться с неурожаем. Я бы вам и говорить не стал, как снять проклятье вашего шамана, но вы же не уйдете. А я не смогу быть с ним постоянно.
Со спрятанными руками и глазами кажется, что перед ними ожившее чучело в маске и вздыбленной волчьей шкуре, так неестественно движется его тело. Нападать на него не смеет даже воин.
— Сами могли бы догадаться, — продолжает издеваться Элар, проходя вокруг костра. — Похороните шамана с его посохом и прочими вещами, предназначение которых не поймете. И тогда ждите нового. Вы заслужите прощения от мертвого шамана, и в то же время духи перестанут бояться идти в ваше селение в поисках нового шамана. Говорю же, все просто.
— Вот так? — недоверчиво спрашивает воин и шарахается, когда маска с завязанными глазами резко поворачивается к нему.
— А раньше вы пытались предать тело шамана земле? Попросить прощения у его костей? Вот видишь — не пытались. Закопать его и оплакать вы можете и сами, моему шаману не обязательно к вам идти.
***
Хас прислушивается настороженно к происходящему внутри сарая, вздрагивает, когда что-то ударяется о его стену, и уже бежит к двери, но Тим ставит ему подножку, поднимает за шкирку и возвращает на прежнее место, бросив только:
— Шаман позовет, если что.
Девушка, что пришла с чужаками, сидит у стены на корточках, воткнув в землю нож, будто готовится к драке. Тим случайно или с умыслом ставит Хаса в паре шагов от нее. Хас тут же принимает это за знак, и с того, что происходит внутри, переключает внимание на гостью.
Заметив это, она фыркает, как выбравшаяся из воды собака, спрашивает нагло:
— Они все называют его шаманом. А ты зовешь брата по имени. Вы хорошие друзья?
— Мы почти женаты, — хвастает Хас, но в ответ получает только брезгливое: «Гадость какая». Тиму снова приходится сбить его с ног и приставить к стене, не дав напасть на гостью.
— Это не мерзость, — рычит Хас, получает под ребра от Тима, но продолжает:
— Не мерзость, ясно?!..
И неизвестно, чем бы все закончилось, если б не открывшаяся дверь. Хас тут же переключает внимание, бежит туда, оттолкнув выходящих из сарая.
Кай лежит на полу лицом вниз, угли костра, разведенного совсем недавно, дотлевают.
— Его дух вселялся в него, — спешит объяснить один из гостей, пока их не обвинили в этом. — А когда дух вышел, он просто упал.
Хасу и хотелось бы не поверить, или сделать вид, что не поверил, что так же ошибся, как чужаки, убив собаку Кая, но поверх маски тканевая повязка. Вторым рядом оказывается сам Акр, приподнимает Кая, и Хас, поняв его намерение, помогает взвалить шамана на спину Акра.
— Что дальше будете делать? — не выходя из темного сарая и стоя над потухшим костром, спрашивает вождь.
— Возвращаться, — отвечает человек со шрамом. — Одни.
***
Акр сам относит Кая к хижине, и все это время Хас идет за ним следом. Не без ревности видит, как шаман просыпается, поправляет маску, снимает повязку и говорит о чем-то с вождем. Конечно, Хас хотел сам отнести Кая, но могли возникнуть проблемы, пойди он против Акра — даже не с селением, фиг бы с ним. А вот Тим бы, конечно, принял сторону вождя. А Кай, похоже, в таком состоянии, что ему все равно, кто дотащит его до его лежанки.
И уже у хижины, когда Хас рвется внутрь, его ловит у двери сам вождь.
— Шаман сказал оставить его одного.
— Я не считаюсь, — качает головой Хас. — Я нужен ему. Вы все будете спрашивать, что случилось, что он сделал и не жалеет ли он. Я — другое. Он еще не привык к такому, он еще не знает о таком.
— Возможно. Но я не хочу с ним ссориться. Возвращайся в селение, — командует Акр, все еще не пуская его. Вождь ростом с Тима, и оба они выше Хаса на голову. И все же в Акре Хас не чувствует той силы, уступает лишь его статусу, уходит обратно вместе со всеми. Ему везет — Барс и Тим заняты. Один хоронит собаку шамана, другой следит, чтобы их гости правда ушли обратно, а не сделали крюк. И, оказавшись один, Хас идет не домой — сворачивает в лес и там, бегом, скатываясь кубарем в овраги, поднимаясь и снова переходя на бег, добирается до хижины Кая и распахивает закрытую наглухо дверь.
Хас замирает, запыхавшийся. В хижине нет ни костра, ни Кая, тут только чудовище, которое непонятно как помещается в таком маленьком пространстве. Сначала Хас видит только лохматый комок, который шумно вздыхает и разворачивается, согнувшись, чтобы не разрушить потолок. У монстра волосатая голова без лица, но на Хаса смотрят два алых огонька глаз. И тогда Хас принимает его за Элара, которого никогда прежде не видел, и злоба жжется внутри него. Это и ревность к этому жуткому, уродливому духу, и раздражение за то, что всегда находится тот, кто не пускает его к Каю.
Не думая о том, что его действие не повредит духу, или о том, что может оставить селение без защитника, Хас всаживает охотничий нож куда-то, где должно находиться горло у духа. Но это и рассеивает морок.
Кай не спит, он сидит на подстилке, вытянув одну ногу, согнув в колене другую и наблюдая, маска с него снята.
— Да, ты был прав, — говорит он куда-то вправо, в пустоту, а потом уже обращаясь к Хасу:
— Я просил оставить меня в покое.
— Ты просил вождя, — Хас убирает нож, лезвие его чистое, без следов крови, он и сам понимает, что лишь развеял собственные иллюзии. Иначе Кай не был бы так спокоен.
— Я слышал, как он говорил об этом и тебе.
— И мой ответ слышал, — Хас не трогает его, забирается на твердую ткань, покрывающую солому, на которой Кай обычно спит. Он немного возится, распределяя солому более равномерно, и ложится на бок.
— Ты наглеешь, — спокойно замечает Кай.
— Нет, — в тон ему отзывается Хас. — Я не пытаюсь залезть к тебе под одежду. И ничего сделать не пытаюсь. Я просто полежу рядом.
— Зачем? — Кай немного откидывается назад, повернув к нему голову. Хас едва не забывает о том, что обещал ему секундой раньше, тянется к краю рубашки, но опускает руку обратно, на подстилку.
— Потому что я тебе нужен. Тот, кто не будет спрашивать, а просто побудет рядом.
После этого Хас уже не может обмануть и попытаться сделать что-то из того, что так хочется. Кай принимает его, укладывается рядом, лицом к нему, устало прикрывает глаза. Шерстяным одеялом закутывает их обоих уже сам Хас. Лежать рядом для него ценнее, чем сейчас обмануть доверие Кая. Шаману не до этого, и при попытке удовлетворить свои желания Хас может оказаться за дверью, и на этот раз обратно его уже никто не пустит. Он только осторожно, будто боясь спугнуть, перекидывает руку через Кая, прижав его чуть сильнее к себе за поясницу тем же жестом, каким прижимал, когда они прятались от чужаков под мороком. Вместо тычка под ребра он получает внимательный взгляд серых глаз. Но снова успокоившись и почувствовав себя в безопасности, Кай закрывает их.