Нынешний остров смутно напоминает Иккингу его старый, самый первый, из которого его сослали в море. Он был совсем маленьким, но картины громадных рыжих сосен и лазурного неба над ним запомнились слишком ярко, чтобы исчезнуть из памяти. Здесь такие же густые и зелёные леса, как в воспоминаниях, и они особенно красиво золотятся от солнечных лучей на закате и рассвете. Погода в целом приятнее, чем на предыдущем острове охотников: теплее, солнечнее, без штормов и бесконечных дождей. 

Они также в безопасности от других кораблей и людей, ведь остров находится на крутой возвышенности, на которую можно только залететь. Для этого у них есть смертохваты, но Иккинг уже думает над протезом для Беззубика. Что если создать идентичный хвостовой плавник из кожи и механизм, который бы поворачивал его? Может сделать такой, который бы цеплялся за живой элерон и поворачивался в зависимости от его движения? В любом случае Иккингу не придётся скучать здесь.

А ещё они здесь одни и парень наконец-то может избавиться от липкого ощущения чьего-то взгляда на себе. Его больше не осуждают, он больше не читает в прохожих жалость, презрение, ненависть. Те глаза, которыми на него смотрит Гриммель не выражают ничего, кроме облегчения и мягкого удовольствия. Мужчина тоже рад, что они улетели и теперь сами по себе. Возможно, внимание чужих людей было таким же неприятным и для него, но у Иккинга нет желания спрашивать. Он просто помогает мужчине в постройке дома, чертит искусственный плавник, ходит на рыбалку по розовым утрам и встречает закаты.

Единственное, что всё ещё тяготит его – яд, струящийся по венам. Каждый раз когда он прокалывает кожу иглой, взгляд Гриммеля становится горьким и тяжёлым.

* * *

— И о чём же ты хотел поговорить со мной? — Иккинг неловко потирает вспотевшие ладони о бёдра.

Гриммель встречает его в кресле с задумчивым видом, но не таким, когда он планирует что-то жестокое. Нет, всего лишь глубокие раздумья, терзавшие мужчину несколько ночей (если судить по его тёмным кругам под глазами).

— О твоём драконе. 

— И…что ты хочешь обсудить о моем драконе? — Иккинг заметно нервничает и садится на кровать мужчины, вспоминая при этом все возможные оплошности Беззубика.

Гриммель не смотрит на него, отворачивается к какому-то углу и глядит сквозь него, как будто внимательно подбирает слова и мысли. Парень уже начинает нервничать, но мужчина подаёт голос:

— Как ты его приручил?

Это вводит в ступор, и Иккинг поначалу даже теряется, хотя Гриммель остаётся невозмутимым. Словно бы это не он опровергал любую мысль (даже её зародыш) о приручении драконов. 

— Ну…Это было довольно долго, я даже не знаю, как это описать. Я полагаю, я просто заслужил его доверие? Уважал его и заботился о нём? 

Мужчина смотрит на него совсем нечитаемыми глазами, но не перебивает. Даже не хмурится, просто внимательно слушает, опершись щекой на одну ладонь. Иккинг забывает слова от давящей неловкости, он всегда так много хотел сказать о драконах! Поделиться! Изменить мнение Гриммеля и племени, и сейчас ему дали эту возможность: его слушают с открытыми, ясными глазами и вниманием. А он что? Парень делает несколько вдохов и всё же начинает:

— Когда я увидел его в первый раз я почувствовал, что не смогу убить, — Иккинг немного жмется, но решает говорить как есть. Сегодня у них шанс услышать друг друга, — Он лежал там связанный, напуганный и я увидел в нём себя. Я не захотел убивать. Я решил отпустить его и разрезал верёвки, и вместо того, чтобы убить меня он ушёл. Ты постоянно говорил, что драконы всегда хотят убить. Тогда почему он не захотел?

Мужчина не дает ему ответа, только тяжело вздыхает и опускает глаза. Он немного хмурится, но это быстро сходит с его лица, когда Иккинг снова начинает говорить. 

— В тот день я начал сомневаться во всем том, что мне говорили о драконах. Мне стало интересно изучить его и я последовал за ним. У него было ранено крыло и он не смог улететь из оврага. Я таскал ему рыбу каждый день, лечил раны, просто иногда находился рядом с ним. В итоге, он принял меня, привык к седлу и мы начали летать вместе. А потом вернулся ты…И захотел научить меня убивать ночных фурий. 

Слова затихают и тишина как будто бы становится густой и горькой между ними. Гриммель не двигается, только опускает глаза. Если бы знал он о ночной фурии раньше, то убил бы? Помогло ли бы это им? А если бы Иккинг только возненавидел его сильнее и сбежал бы на каком-то змеевике? Может быть и хорошо, что Гриммель оставался в неведении, ведь Иккинг, кажется, очень близок к своему дракону и не простил бы его за смерть друга. Ведь он так говорит о ночной фурии, верно? Друг. Не дракон, не питомец, а друг.

— Я не хотел улетать от тебя, хотел поговорить и изменить твое мнение о драконах, но ты даже не дал мне возможности сказать. Даже слушать не захотел! — Иккинг обиженно смотрит на него и голос начинает дрожать, — Что мне ещё оставалось делать? Предать его? Он был единственным кто принял меня таким какой я есть! Без каких-то наград, трофеев и достижений! Он любил меня просто потому что я был другом. И что я должен был сделать в ответ? Убить его? Убить его, чтобы снова попытаться выслужиться перед тобой? Получить одобрение? От кого? От племени, которое меня пыталось убить?

"Выходит я хуже твоего дракона? Разве я тебя любил меньше чем он?" – эта мысль так обижает, что мужчина начинается злиться.

— А я тебя не любил? Ты думаешь я никогда не переживал о тебе? 

— Ты всегда был холоден! Я никогда не мог понять доволен ты или нет, я всегда был недостаточным для тебя и твоей любви, твоего одобрения! — глаза начинаются становиться мокрыми.

— А чего ты хотел от меня? Чтобы я хвалил тебя за любой ровный выстрел? — мужчина нехорошо хмурится, его голос негромкий, но бьет в грудь как меч, — Ты вырос бы слабым и глупым! Этот мир жесток и я говорю не только о драконах, а о людях! Тебя бы убили стоило бы мне отвернулся. Как я мог этого допустить? 

— Но Беззубик же не убил! 

— Он – дракон! А если бы там был кто-то другой? Змеевик или ужасное чудовище?! — Гриммель уже порывается, чтобы встать с кресла и швырнуть свои перчатки на пол, но прикусывает язык, — Ты мог погибнуть! Я бы не пережил этого! А потом ты улетел! Я всю жизнь защищал тебя и от драконов и от людей с их злыми языками и взглядами, а ты выбрал фурию вместо меня! Как я должен был себя чувствовать?

— Я не говорю, что ты не должен злиться, — Иккинг глубоко вдыхает, чтобы успокоиться и трёт глаза руками, — Я просто…Просто хочу объяснить почему я улетел и почему остался с ними. 

Разговор вот-вот оборвется, если они буду кричать друг на друга, но эта рана в груди слишком болезненная для обоих, чтобы говорить спокойно. Гнойник, нуждающийся в ноже. Кажется, сама комната становится слишком чёрной и тесной, в ней не хватает воздуха. Гриммель распахивает шторы ещё сильнее и открывает окно нараспашку. Свежий ветер охлаждает нервы, но от этого не становится легче. 

— Я всегда боялся, что сделаю недостаточно для тебя и ты вырастешь неподготовленным к миру, потому что любил тебя, — охотник не отходит от окна, предпочитая смотреть на лесные виды, чем на встревоженное лицо сына, — Я пытался выразить свою любовь тем, чтобы научить тебя всему, что сам знаю, чтобы потом после моей смерти ты мог защищаться и жить самостоятельно. Таков мир, не мы придумали его правила, но мы вынуждены жить по ним.

— Мир изменчив, пап, правила меняются, — мужчина вздрагивает от того, как жалостливо и умоляюще звучат слова.

Гриммель мотает головой и тяжело дышит. Нет, мир всегда был жесток и таким останется, это – закон. Никто никого не спасет, только мы сами.

— Наше племя охотилось на драконов для выживания, для пропитания и для торговли с другими племенами. Тебя бы убили если бы ты привёл живого дракона в племя, — кажется, мужчина успокаивается, а потому складывает руки за ровной спиной и дыхание его становится умеренным, — Они слишком суеверны и упрямы, чтобы менять своё мнение.

— А ты тоже слишком суеверен и упрям, чтобы не менять своё мнение, когда живое доказательство стоит прямо перед тобой?

— Не смей со мной так разговаривать, — Гриммель даже оборачивается, чтобы пригвоздить всадника к месту одним только взглядом.

Иккинг — своенравный и упрямый, и не боится показывать клыки, но он не будет мириться с его нападками. Он не его ровесник, чтобы позволять такое.

— Разве я не прав? — парень продолжает, но без прежней пассивной агрессии, — Я жил с драконами три года. Три. Без людей, только в драконьем гнезде. 

Это даже звучит невозможно, но Гриммель знает, что Иккинг ему не лжёт. В конце концов, он сам видел, как ночная фурия спасла Иккинга. Он жил с ней и другими драконами три года и остался жив и не поменял о них своего мнения. Это ли не доказательство?

— Я знаю, что тебе очень сложно это принять, но пожалуйста давай я тебе покажу и ты сам во всем убедишься. 

Мужчина устало трёт глаза, как будто бы они начали болеть от повышенных тонов в голосе, а затем трогает лоб. 

— Мне нужно подумать, всего слишком много.

Иккинг заметно расслабляется после этих и его губ касается улыбка. Он хочет обнять охотника со спины, но боится переборщить с нежностями и открытиями для мужчины сегодня. В конце концов, тот факт, что Гриммель сам поднял этот разговор и выслушал его говорит о многом. 

— Тем более, что я хотел поговорить с тобой не совсем об этом.

На лицо возвращается удивление и Иккинг хмурится. А о чем же тогда? Мужчина сам поворачивается, медленно подходит и с очень задумчивым и ровным видом берет чужие запястья в ладони. Его привычная холодная маска такая толстая и умелая, что Иккинг не может обнаружить чужие чувства или желания, несмотря на то, что Гриммель кажется ему неуверенным. Как будто бы он решается на что-то нелегкое. 

— Что случилось? — встревоженный вопрос игнорируют и от этого становится ещё более непонятно.

Мужчина гладит большими пальцами запястья и когда поднимает на него глаза, Иккинг видит всю его уязвимость. 

— Я знаю, что виноват перед тобой, что не показывал свои чувства правильно, — щелкает первая застёжка на браслете, — Но я могу только извиниться и попросить тебя не улетать во второй раз. 

Железные застёжки расходятся, разжимают свои пасти и браслет свободно сходит с руки, обнажая бледную и истерзанную кожу. То же самое происходит и со вторым, и после этого Гриммель поднимает на него глаза. 

— Ты-?

— Да. Я больше не хочу травить тебя ядом. 

Его отпускают. Та цепь, за которую Гриммель хватался изо всех сил и страха, сейчас растаяла и исчезла. Иккинг может раскрыть крылья и улететь. Ему останется только сделать хвост Беззубику и они смогут улететь, и его никто не остановит. Иккинг видит это. Видит смирение в чужих глазах, некоторый страх быть покинутым; но если мужчина решился снять с него оковы, то, возможно, внутри себя он готов принять любой выбор.

— Ты можешь лететь, — он впервые выглядит таким грустным и вместе с этим смиренным, а потом с надеждой добавляет, — Или можешь остаться. 

— Тогда…— всадник немного жмется, неуверенный в словах, — Нужно убрать яд и с Беззубика тоже.

По мужчине видно, что ответ ложится на него тяжёлым камнем, но он всё же соглашается и кивает. В эту ночь Гриммелю наконец-то может нормально поспать и ему снится как над ним летают драконы под розовым кристалльным небом. Весь мир такой огромный и причудливый, он искрится и мерцает драгоценными камнями, как один целый разноцветный самоцвет. Под сапогами золотится песок, вокруг возвышаются древние огненно-рыжие грибы и краем глаза Гриммель видит ночную фурию, летящую в стае. Драконы его не трогают и он бродит по драгоценному миру до рассвета.