Лань Цзинъи так зевнул, что едва не вывихнул челюсть, и открыл глаза. Сверху на него во все звёзды пялилось небо. Судя по урчанию в животе, ужин он пропустил, а по тому, что поблизости ворчали и храпели собаки, он был не в Облачных Глубинах. Лань Цзинъи покосился налево, направо. Собаки обнаружились направо, а Цзян Чэн — налево. Он лежал, закинув ногу на ногу и покачивая сапогом. Со сна Лань Цзинъи соображал не очень хорошо, но, кажется, он уже это всё видел, исключая собак.
— А, проснулась, спящая красавица? — насмешливо спросил Цзян Чэн, тоже скосив на Лань Цзинъи глаза. — Лани так дрыхнут, что их и с собаками не добудишься.
Лань Цзинъи поиграл бровями, соображая, что бы на это ответить.
— От вашего храпа проснулся, — сказал он и, заметив, как свирепо на него зыркнул Цзян Чэн, поспешно добавил: — То есть я думал, что это ваш храп, а это, оказывается, собаки храпят. Я и не знал, что собаки храпят, как заправские мужики!
— Это ты обо мне? — уточнил Цзян Чэн.
Лань Цзинъи задумчиво крутил глазами из стороны в сторону, пытаясь вспомнить, как и почему он здесь оказался. Он приехал в Пристань Лотоса, они обедали и всё такое — он предпочитал не вдаваться в подробности «и всё такое», — а потом… Кажется, они прогуливались по Пристани Лотоса, а потом Лань Цзинъи решил вздремнуть: после сытного обеда, не по правилам Гусу Лань, но по здравомыслию, полагается принять горизонтальное положение… А потом объявились небесные чиновники!..
— Ой, — сказал Лань Цзинъи, совершенно всё вспомнив, — глава клана Цзян, как же хорошо, что вы решили остаться!
— Не главакланацзянкай мне тут! — предупредил Цзян Чэн. — Сколько раз я тебе говорил?.. И о чём это ты? Разве я куда-то собирался?
— Ну как же, за вами приходили небесные чиновники и приглашали вас стать богом войны, — объяснил Лань Цзинъи, несколько удивлённый, что Цзян Чэн об этом спрашивает. Видимо, тоже ещё не совсем со сна проснулся.
— Что-что? — протянул Цзян Чэн, садясь и округляя глаза.
«Странная реакция», — подумал Лань Цзинъи. Цзян Чэн потребовал объяснений, и Лань Цзинъи пришлось ему обстоятельно рассказывать о незваных гостях и их возмутительном предложении. Цзян Чэн, не дослушав, захохотал и повалился навзничь, взбрыкивая ногами.
— Вы что? — обиделся Лань Цзинъи.
— Цзинъи, тебе приснилось, — сказал Цзян Чэн.
— Приснилось? — недоверчиво переспросил Лань Цзинъи. — Да у меня бы на такой сон фантазии не хватило!
— Видимо, хватает фантазии, теперь, когда ты расширил свои горизонты, — ехидно заметил Цзян Чэн.
— Или углубил, — машинально отозвался Лань Цзинъи и тут же покраснел. — Приснилось? Мне всё это приснилось?
— Ну, не всё, но да, — пространно ответил Цзян Чэн.
Лань Цзинъи сел и тут же понял, что «не всё, но да». Сидеть было больно. Лань Цзинъи покрутил головой, поглядел на деревья в отдалении.
— А «гусуланьский трунь» я вам тоже не показывал? — наморщив лоб, спросил Лань Цзинъи.
— Смотря что ты подразумеваешь под «гусуланьским трунем», — ухмыльнулся Цзян Чэн.
— Я о Смертельных Струнах! — воскликнул Лань Цзинъи, заливаясь краской.
— А, — отозвался Цзян Чэн, — нет, не показывал.
— А собаки?
— А что собаки?
Лань Цзинъи поглядел на мирно спящих собак, некоторые валялись пузом кверху.
— Клык тебя почуял, — сказал Цзян Чэн, — а остальные увязались за ним. Ну ты и спать, Цзинъи! Они же на тебя всей сворой накинулись!
Тут Лань Цзинъи обнаружил, что местами послюнявлен и пожёван и что на одежде полно собачьей шерсти. «Вот теперь точно вылитый Цзян», — подумал Лань Цзинъи. Несмотря на гусуланьское одеяние.
— А ведь я ужин проспал! — ужаснулся Лань Цзинъи.
— Кто о чём, а он о жратве, — фыркнул Цзян Чэн. — Не волнуйся, я распорядился оставить для тебя. Если ты не возражаешь против полночного перекуса.
— Ещё как не возражаю, — поспешно сказал Лань Цзинъи, и в животе у него опять заурчало.
Прежде чем получить вожделенный ужин, пришлось переодеться в юньмэнскую одежду, а родное гусуланьское одеяние отправить в стирку: собаки на славу постарались! И Лань Цзинъи подумал грешным делом, а не Цзян Чэн ли на него собак науськал, пока он спал? Но никакие обстоятельства не могли помешать судьбоносной встрече Лань Цзинъи и ужина!
— Цзинъи, — сказал Цзян Чэн, наблюдая, как Лань Цзинъи уминает за обе щёки, — в Гусу Лань скоро каникулы?
— А вы откуда знаете? — удивился Лань Цзинъи.
— Птичка на хвосте принесла, — ухмыльнулся Цзян Чэн.
— А эта птичка не павлин, часом? — уточнил Лань Цзинъи, припоминая не в меру болтливого племянника Цзян Чэна.
— Что скажешь? — спросил Цзян Чэн.
— О чём? — не понял Лань Цзинъи.
— О том, чтобы провести каникулы в Юньмэне? — прямо спросил Цзян Чэн.
Лань Цзинъи захлопнул рот так резко, что челюсти клацнули, но отвечать не спешил. У него были противоречивые чувства по этому поводу. С одной стороны, Юньмэн — это возможность хорошо поесть и долго поспать, а с другой — Цзян Чэн во всех смыслах. Конечно, Лань Цзинъи совсем не против, когда «иногда», но он же не Вэй Усянь, чтобы «каждый день»! Цзян Чэн ведь к выполнению — и взиманию! — супружеского долга подходит со всей ответственностью, а каникулы в Гусу Лань длятся целых три недели, то есть двадцать один день, а сколько в часах — и представить страшно! Лань Цзинъи планировал выбираться в Юньмэн, как обычно, пару раз в неделю, ему хватало, но у Цзян Чэна, видимо, на эти каникулы были свои планы.
— Что за молчание? — нахмурился Цзян Чэн. — Или ты не хочешь?
Лань Цзинъи прокашлялся и ответил как можно дипломатичнее:
— Каникулы в вашем понимании — это не совсем каникулы в понимании Гусу Лань. Домашнего задания целая куча и ночные вылазки…
— «Ночные вылазки»? — уточнил Цзян Чэн непередаваемым тоном.
— Я о ночной охоте, — быстро исправился Лань Цзинъи. — Там по-настоящему свободных дней — раз, два и обчёлся.
— Но разве ученики не возвращаются домой на каникулы? — возразил Цзян Чэн.
— Только не-Лани.
— Если подумать, то и ты уже не-Лань, — заметил Цзян Чэн, ухмыльнувшись.
Лань Цзинъи опять густо покраснел:
— Но ведь был уговор, что я прежде закончу обучение в Гусу…
Цзян Чэн закатил глаза:
— Вот же зануды эти Лани… Ладно, пусть так. Что там с каникулами?
— Как только появится свободное время, — сказал Лань Цзинъи. — Но на многое я бы не рассчитывал.
Лань Цзинъи, что называется, накаркал. Старый Лань, сердитый, что ученики напропалую нарушают правила, задал на каникулы столько домашнего задания, что ученики буквально взвыли! Лань Цижэнь сказал назидательно:
— Уж это научит вас дисциплине!
Задания были сплошь нудные: перепиши, выучи, напиши сочинение на пять тысяч слов…
— Чтобы их выполнить, и трёх лет мало будет! — простонал Лань Цзинъи. Сейчас, глядя на кипу бумаг и свитков, он думал, что каникулы в Юньмэне были несказанно заманчивой штукой, пусть и с грозящим его хризантеме испытанием в виде исполнения супружеского долга.
— Быстрее начнёшь, быстрее закончишь, — рассудительно сказал Лань Сычжуй.
— Не всегда, — ухмыльнулся Лань Цзинъи.
— Цзинъи! — покраснел Лань Сычжуй.
— Это вы о чём? — вскинулся Цзинь Лин. Он решил остаться в Гусу Лань, по крайней мере, пока не выполнит домашнее задание (надеялся, что удастся списать, если уж начистоту).
— О культивации, — сказал Лань Сычжуй, пристально глядя на Лань Цзинъи.
— Ага, о культивации, — подтвердил Лань Цзинъи, — о совместной культивации.
— Цзинъи! — яростно сказал Лань Сычжуй.
Лань Цзинъи сделал вид, что запечатывает себе рот Заклятьем Молчания. Цзинь Лин ровным счётом ничего не понял, но решил, что спросит у Вэй Усяня, когда представится случай.
Некоторое время все дружно пыхтели над сочинением. Лань Сычжуй перечитал написанное, покивал сам себе и продолжил писать. Лань Цзинъи с унылой физиономией тыкал пальцем в написанное, выискивая ошибки. Цзинь Лин считал слова.
— Только двести двадцать, — ужаснулся он. — Как можно растянуть сочинение на пять с лишним тысяч слов?!
— Предлоги тоже считаются, — сказал Лань Цзинъи, мусоля палец, чтобы стереть поставленную на лист кляксу. — Пихай побольше предлогов.
— И что это будет? — с сомнением спросил Цзинь Лин.
— Будет надежда, что старый Лань не дочитает и заснёт от скуки, — сказал Лань Цзинъи. — Пять тысяч слов на тему: «Добродетельное поведение как признак просветлённости благородного мужа»…
Он фыркнул и чуть покраснел, припомнив, как они с Цзян Чэном составляли «Дао благопристойного супружества».
— А у тебя сколько, Сычжуй? — спросил Цзинь Лин озабоченно.
— Сочту, когда допишу, — отозвался Лань Сычжуй, не отвлекаясь от письма.
— А откуда ты знаешь, когда дописывать? Может, не досчитаешься слов? — не унимался Цзинь Лин.
— У Сычжуя явно будет больше пяти тысяч слов, — мрачно возразил Лань Цзинъи. — Ему вообще считать не обязательно.
— Да кто вообще придумал измерять содержательность сочинения в словах! — выругался Цзинь Лин.
— Во-во, — покивал Лань Цзинъи, — вот и напиши об этом сочинение. На пять тысяч слов.
— Я бы написал, — с вызовом сказал Цзинь Лин.
— И ни одного ругательного, — добавил Лань Цзинъи.
— А, ну… — сник Цзинь Лин, — тогда не написал бы.
Лань Цзинъи многозначительно хмыкнул и принялся возить пальцем по кляксе, но она почему-то отказывалась пропадать с сочинения.
— Курлык, — сказал почтовый голубь, вперевалочку подходя к их столу.
Все трое посмотрели на голубя.
— Почтовый, — сказал Лань Цзинъи.
— Юньмэнский, — сказал Цзинь Лин.
— Голубь, — сказал Лань Сычжуй, поскольку все возможные варианты уже были исчерпаны.
— Курлык, — мрачно подтвердил почтовый голубь и остановился возле Лань Цзинъи.
— От муженька письмецо, — ехидно сказал Цзинь Лин.
— Ага, — рассеянно отозвался Лань Цзинъи, шаря по голубю в поисках письма, — глава клана Цзян приглашал меня в Юньмэн на все каникулы. Вероятно, хочет узнать, как продвигается выполнение домашнего задания.
— «Никак», — сказал Цзинь Лин, — очень содержательный ответ, дядя будет в восторге!
Лань Цзинъи перечитал письмецо, вздохнул и, нацарапав ответ на обороте, вручил постовому голубю.
— Какой-то он зашуганный, — сказал Цзинь Лин, глядя вслед голубю, который неохотно встал на крыло.
— Глава клана Цзян его наверняка настращал, — заметил Лань Цзинъи. — Гонцу с дурными вестями…
— …не повезло с костями! — радостно докончил Цзинь Лин.
— Пишите сочинение, — напустился на них Лань Сычжуй, — вы своей болтовнёй меня отвлекаете. А потом будут жаловаться, что все каникулы за одним сочинением просидели!
Лань Цзинъи издал страдальческий стон и опять принялся возить пальцем по кляксе. Цзинь Лин вымучил ещё несколько строк. Лань Сычжуй успел исписать всю страницу и взял ещё один лист бумаги.
— Дай списать, — наконец взмолился Цзинь Лин. — Сычжуй, будь человеком!
Лань Сычжуй строго на него посмотрел и, разумеется, списать не дал. Лань Цзинъи проявил смекалку и попросил:
— Дай почитать?
— Только не списывай, — предупредил Лань Сычжуй и дал ему первую страницу.
Лань Цзинъи победоносно поглядел на Цзинь Лина, тот показал ему язык. Списать Лань Цзинъи не мог при полном желании: не запомнил бы с двух-трёх взглядов, — но кое-каких идей нахватался, и его сочинение пополнилось ещё парой десятков слов. Он перечёл и протянул:
— Душераздирающее зрелище…
— Да уж, — фыркнул Цзинь Лин, подглядев ему под руку, — это курица в пляс пошла или ты писать разучился?
— Это стратегия, — важно сказал Лань Цзинъи.
— Какая ещё стратегия? — не понял Цзинь Лин.
— Чем неразборчивее написано, тем сложнее читается, — объявил Лань Цзинъи. — Всегда есть шанс, что не будут дочитывать или досчитывать слова.
— Или переписать заставят, — ядовито сказал Цзинь Лин, раздосадованный, что не первый до этого додумался.
— А толку? — пожал плечами Лань Цзинъи.
Лань Сычжуй между тем дописал ещё страницу.
— Надо попросить помочь с сочинением, — сказал Цзинь Лин.
— Кого? — удивился Лань Цзинъи.
— Кого-нибудь. Вэй Усяня, например, — подумав, предложил Цзинь Лин.
— Нет, спасибо, — категорично сказал Лань Цзинъи, — он мне уже один раз помогал.
— И что? — с интересом спросил Цзинь Лин.
— А ничего. Двадцать ферул за возмутительный ответ.
— Вэй Усяню? — недоверчиво спросил Цзинь Лин.
— Мне.
— Тогда надо было у дяди совета попросить, — вскинулся Цзинь Лин. — Не надо было почтового голубя отпускать!
— Да что глава клана Цзян знает о «добродетельном поведении»? — философски сказал Лань Цзинъи.
— Хватит болтать! — опять сказал Лань Сычжуй и очень недовольно посмотрел на приятелей. — Мы так никогда не закончим!
— «Мы»? — уточнил Лань Цзинъи.
Лань Сычжуй взял свои вещи и перешёл в другой угол учебного павильона, где никто не мешал бы ему писать сочинение.
— Ну вот, — сказал Цзинь Лин.
Лань Цзинъи одолел наконец-то кляксу, правда, на её месте осталась потёртость, но он рассудил так: это признак того, что над сочинением старательно трудились!
— Три дня! Три дня на сочинение убить! — сокрушался Цзинь Лин.
— Хм… да… — уныло отозвался Лань Цзинъи.
Перед ними нависла новая угроза — задание затвердить наизусть выдержку из любимого философского трактата Лань Цижэня. Цзинь Лин не поленился, сосчитал слова: три тысячи слов! Включая предлоги.
Лань Сычжуй зубрил отрывок в самом дальнем углу учебного павильона.
— Это бессмысленно, — сказал Цзинь Лин страдальчески, — за каникулы я всё равно забуду то, что выучил, так не лучше ли оставить зубрёжку до конца каникул?
— Три тысячи слов, — угрюмо напомнил Лань Цзинъи. Каникулы в Юньмэне всё отдалялись от него, прямо как мираж в пустыне. Затвердить три тысячи слов? У него это неделю займёт, не меньше! Отрывок был выбран, мягко говоря, просто отвратительный! Одно предложение — на двадцать строк!
— «Любит» же нас старый Лань, — с отвращением сказал Цзинь Лин. — Разве быть злопамятным не противоречит правилам Гусу Лань?
— Я половины слов не знаю, — пожаловался Лань Цзинъи.
— Слушал бы на уроках внимательно, знал бы, — отозвался из своего угла Лань Сычжуй.
— А что такое трансцендентный? — озабоченно спросил Цзинь Лин. — Что-то не припомню я такого слова…
— Это когда в транс впадают! — выпалил Лань Цзинъи.
Лань Сычжуй закатил глаза. Ему пришлось вернуться к приятелям и объяснять все непонятные слова, какие встретились им в отрывке.
Снова приковылял почтовый голубь. Вид у него был такой же страдальческий, как и у Цзинь Лина.
— Ишь, — сказал Цзинь Лин, пытаясь съязвить, — горит прямо-таки у дяди!
— Что горит? — не поняли Лань Цзинъи и Лань Сычжуй.
— Нефритовый, — выпалил Цзинь Лин.
— Тьфу!
Почтовый голубь пристроился под столом и сунул голову под крыло. Назад он явно не торопился. Лань Цзинъи перечёл письмецо, начиркал ответ и растолкал голубя. Тот одарил его нелестным взглядом, но лететь всё-таки пришлось: Лань Цзинъи взял голубя за хвост и вышвырнул в окно. Тот возмущённо закурлыкал и захлопал крыльями, набирая высоту.
— Две недели! Две недели ушло, чтобы вызубрить эту мерзость! — возмущался Цзинь Лин.
— Хм… да… — уныло отозвался Лань Цзинъи. От каникул осталось всего ничего, а он за это время ни разу в Пристань Лотоса не выбрался! Страшно даже представить, в какой ярости был Цзян Чэн. Впрочем, представить было легко, достаточно и одного взгляда на бедного почтового голубя, который явно лишился части оперения с их последней встречи.
— Курлык, — сказал голубь, и в его голосе была вся мировая скорбь.
— Не унывай, — сказал Лань Цзинъи, — с домашкой я покончил. Сейчас напишу…
В учебный павильон заглянул один из старших адептов:
— Вы ещё здесь?
— А где нам ещё быть? — осторожно спросил Цзинь Лин.
— Старейшина Лань велел всем ученикам собраться у него, — сказал старший адепт, — он распределит задания…
— Какие к Шинсяо ещё задания?! — опешил Лань Цзинъи.
— Полевая практика, — сказал Лань Сычжуй. — Ты что, забыл, Цзинъи?
— Не хочу! — истерично завопил Лань Цзинъи. — Хочу в Юньмэн! Хочу свиных рёбрышек и выспаться!
— И нефритовый? — коварно спросил Цзинь Лин.
— И нефритовый! Хоть каждый день! — завопил Лань Цзинъи ещё громче.
— Вот пробрало, — удивился Цзинь Лин.
— Курлык? — напряжённо уточнил голубь.
— Полный, — мрачно подтвердил Лань Цзинъи.