Вэй Усянь вопросительно выгнул бровь. Он не привык, чтобы его игнорировали.
Маясь от скуки, он вертелся на тахте, ворочался с боку на бок, перекладывался то так, то этак и… разумеется, свалился. Но Лань Ванцзи словно и не расслышал ни весьма крепкое словечко, которое Вэй Усянь пропустил, ни жалобное оханье, всё больше чтобы привлечь внимание Лань Ванцзи, и на привычное «Лань Чжань!» тоже не откликнулся. Вэй Усянь обиженно надул губы, встал на четвереньки, поленившись подняться на ноги, и пополз к столу. Лань Ванцзи что-то переписывал для библиотеки, но его кисть вдруг замерла, и после этого он словно выпал из реальности и перестал откликаться.
— Заснул, что ли? — проворчал Вэй Усянь, несильно боднув Лань Ванцзи в спину.
Лань Ванцзи вздрогнул и медленно повернул голову. Лицо у него было странное: отрешённое, будто и впрямь только что очнулся от долгого, глубокого сна.
— А, Вэй Ин… — проговорил он. — Что такое?
Вэй Усянь сунул нос в свиток, который переписывал Лань Ванцзи. Это была антология древней поэзии, стихи были громоздкие и сложные. За такими запросто можно заснуть! Вэй Усянь только пару строк прочёл, а уже почувствовал, что веки тяжелеют и в рот просится зевота. Он посопел, повозил языком вдоль дёсен, чтобы прогнать сонливость, и попытался прочесть до конца хотя бы одно стихотворение. Несколько строк в нём были отчёркнуты красным, а на полях было что-то приписано, тоже красным.
— Лань Чжань портит книги? — пробормотал Вэй Усянь едва слышно и потыкал пальцем в свиток. Подушечка пальца осталась чистой, значит, пометку оставили давно. Вэй Усянь сощурился, чтобы разобрать написанное. Нет, почерк был не Лань Ванцзи. Отчёркнута была следующая строка: «Мой личный ад всегда со мной, где бы я ни был и куда бы ни шёл». А пометка на полях гласила: «Каждый живёт в своём собственном аду. А каков твой?»
Вэй Усянь дважды перечёл отмеченное и приписанное, поглядел на Лань Ванцзи. Тот снова отрешился от реальности.
— Такая заумь, — сказал Вэй Усянь, приваливаясь к спине Лань Ванцзи спиной и вытягивая ноги. — С одной строки мозг напрочь вынесло! Нет, серьёзно, вот скажи мне, Лань Чжань…
— Это, быть может, написал мой отец, — проговорил Лань Ванцзи. — Красным. Напоминает его почерк.
— О… — только и сказал Вэй Усянь. Лань Ванцзи редко говорил о родителях. Вэй Усянь знал кое-что от Лань Сичэня, но у Лань Ванцзи об этом никогда не спрашивал, полагая, что нечего бередить старые раны.
— А каков твой? — без выражения сказал Лань Ванцзи.
— Это сейчас вопрос был или чтение вслух? — уточнил Вэй Усянь, попытавшись обратить всё в шутку. — Лань Чжань, лучше не читай мне таких сложных стихотворений: засну.
— А каков твой, Вэй Ин? — уже ясно повторил Лань Ванцзи.
— Значит, всё-таки вопрос… — цокнул языком Вэй Усянь и скосил на Лань Ванцзи глаза. Тот сидел, как сидел, смотря прямо перед собой, что Вэй Усяню было только на руку. Он хохотнул, стараясь, чтобы прозвучало естественно:
— Мой личный ад? Дай-ка подумать… Когда «Улыбка Императора» заканчивается, а из Облачных Глубин не выбраться и приходится пить чай? Адский ад этот ваш гусуланьский чай!
У Вэй Усяня неплохо работала фантазия, и он забросал Лань Ванцзи полушутливыми ответами в духе первого. Вэй Усяню было только на руку, что Лань Ванцзи на него не смотрел. Пусть рот его бесперебойно болтал, пусть губы улыбались… Думал Вэй Усянь совсем не то, что говорил вслух, и глаза его были мертвы сейчас.
Его личный ад? У него было слишком много адов… Гора трупов в Пристани Лотоса и залитые кровью полы… Шицзе, умирающая у него на глазах… Разве бы он стал говорить об этом? Лучше отшутиться. Ему не хотелось, чтобы в этом «личном аду» вместе с ним горел и Лань Ванцзи.
Вэй Усянь помотал головой и, толкнув Лань Ванцзи локтем в спину, спросил:
— А каков твой, Лань Чжань?
— Мой… — глухо повторил Лань Ванцзи.
— Дай угадаю, — похихикал Вэй Усянь, — когда у тебя нефритовый-нефритовый, а я тебе не даю?
Он ожидал, что Лань Ванцзи возмутится столь непотребному предположению, а может, даже заклятье молчания наложит, но Лань Ванцзи только задумчиво повторил:
— Гм… мой…
Лицо его не изменилось, было по-прежнему спокойным и едва ли не отрешённым, но глаза слегка потемнели. Его личный ад…
Он жил в нём все эти шестнадцать лет: повторяющийся каждую ночь кошмар, когда рука Вэй Усяня выскальзывает из его руки, пробуждение в холодном поту, день как во сне, ночь — такая же, как и все предыдущие, ни к чему не приводящие поиски, нагромождение сожалений, день за днём, день за днём, леденящие душу и сердце мысли, что не найдёт, что не вернётся, день за днём, ночь за ночью, снова и снова — все эти шестнадцать лет, долгие, мучительно долгие шестнадцать лет…
Но разве стал бы Лань Ванцзи говорить об этом с Вэй Усянем? Он и без того всё слишком остро воспринимает. Хватит ему винить себя и мучиться прошлым, разве он недостаточно выстрадал? Прошлое пусть остаётся прошлым, каким бы оно ни было. Разумеется, его не вымарать из памяти, но…
Не нужно было задавать ему этот вопрос, не нужно. Лань Ванцзи прекрасно понимал, что Вэй Усянь отшучивается, чтобы не вытаскивать на свет все эти кошмары. У него их не меньше, чем у Лань Ванцзи. «Не хочу причинять ему боль, — подумал Лань Ванцзи, поморщившись, — но причиняю».
Шутки давались Лань Ванцзи туго, их можно было по пальцам пересчитать (что Вэй Усянь нередко и делал, подшучивая над его серьёзностью). Сейчас самое время было отшутиться в ответ, как сделал это Вэй Усянь, и закрыть тему. Не стоит погружаться слишком глубоко: затянет — не выбраться! Лань Ванцзи напряг мозг. Шутка… подходящая шутка… Хорошо, что Вэй Усянь не смотрел на него сейчас, не то бы испугался лицевым судорогам Лань Ванцзи, пытающегося исторгнуть из недр памяти что-то похожее на шутку. Нет, ничего подходящего, разве только… Лань Ванцзи вздохнул.
— Лань Чжань?
Лань Ванцзи пересел иначе, взял двумя пальцами Вэй Усяня за щеку и оттянул её. Вэй Усянь возмущённо заверещал:
— Лань Чжань, ты что делаешь!
— Мой личный ад, — сказал Лань Ванцзи с убийственно серьёзным видом, — это когда ждёшь самое важное признание в твоей жизни, а тебя спрашивают, нравится ли тебе Мянь-Мянь!