Тепло, тихо и уютно. Только шелест страниц и чужое размеренное дыхание за спиной.
Бинхэ украдкой подглядывает в отражении зеркала за учителем. Он такой красивый. Тонкий, словно бамбук, изящный, как нефритовая статуэтка, но столь же холодный. А на языке столько яда, что ни одно самое ядовитое растение не сможет похвастаться таким арсеналом. И даже сейчас, с распущенными волосами и в небрежно накинутом на плечи верхнем одеянии, он кажется таким неземным. Протяни руку – растворится сизой дымкой, будто и не было никогда.
Демон вздыхает и возвращается к попытке расплести тугую причёску, от которой голова гудит. Непослушные мысли кидает от восхищения учителем до чего-то очень сокровенного. Фантомное ощущение косички в волосах так и не исчезло со временем и продолжает отдаваться глухой тоской в груди.
Вновь переведя взгляд на учителя, Бинхэ взволнованно прикусывает губу. Он хочет, хочет и боится. Он знает, что Цинцю никогда не был к нему добр. Он знает, что может очень больно обжечься. Но робкий росток надежды в сердце заставляет его губы двигаться:
– Заплети мне косичку. – Он замирает, боясь оглянуться. Но за спиной так тихо, что он не выдерживает и оборачивается, чтобы наткнуться на колкий взгляд и вопросительно приподнятую изящную бровь. Как же он несправедливо красив. Совсем не как тот. Пусть и лицо то же.
– Заплети. Мне. Косичку. – Настойчиво повторяет, глядя прямо в глаза и глупо надеясь увидеть в них…ну хоть что-нибудь.
– С какой радости мне заниматься такими глупостями? – едкие слова в смеси с холодным безразличием во взгляде вспарывают сердце лучше любого клинка. Цинцю фыркает и вновь переводит взгляд на трактат, закрываясь и уходя от разговора.
В Бинхэ бурлят обида и разочарование. А ещё совершенно детское желание получить своё. Он разворачивается и подползает на четвереньках к учителю, ребячески дуя губы и плюхаясь на живот. Лицом в ладони тычется и канючит:
– Ну пожалуйста, учитель. Этот ученик был хорошим. – Врёт, конечно. Но ему правда хочется быть хорошим. И много чего ещё. Например, тепла. Не телесного, – его он может получить в любой момент – а душевного. Чтобы человек перед ним посмотрел, наконец, на него. Посмотрел и увидел. И полюбил. Он всё готов отдать за это. Но вот этого каждый раз оказывается недостаточно.
– Это потому что он тебе её заплёл? – бросает сухо, так и не отрывая взгляда от чёртовых листов бумаги. А у Бинхэ сердце комом в горле стоит. Его губы так и замирают в сантиметре от тыльной стороны чужой кисти. Как и он сам, в прочем. Смотрит загнанно и сглатывает.
– Я не…
– Ты «не» что? – Цинцю, наконец-то, смотрит на него. – Тебе так нравится держать меня за идиота? Думаешь, я не знаю, почему ты меня вернул? – Бинхэ всем существом чувствует чужое презрение. Ему хочется зашить себе свой глупый рот. Он снова всё испортил.
– Прекрати держать меня за дурака, зверь. Я терплю твой гарем из трёх сотен склочных девиц, твою… – тут он морщит свой точёный нос – влюблённость в мою искажённую копию я тоже как-нибудь переживу. – И снова переключает внимание на трактат. Как хочется уничтожить эти бумажки!
Глаза щиплет от подступающих слёз горечи и обиды. Бинхэ душит их. Вот только выходит плохо.
– Я люблю тебя, а не его. – Получается глухо и как-то обречённо. Смотреть в чужие глаза не хватает духу, но Бинхэ всегда был упрямым. Он смотрит в упор и повторяет громче, твёрдо стоя на своём. – Я люблю тебя.
А в ответ только сухой, едкий смешок и ирония в изгибе красивых бровей.
Как же больно.
– Ты! Конечно, ты! Ведь всегда речь идёт о тебе. А спросил ли ты меня? Нужна ли мне твоя любовь? – трактат летит в стену, а в чужом взгляде такая обжигающая ненависть.
Бинхэ не знает, чего ему хочется больше: по-детски спрятаться или прижать чужое тело к себе и заставить.
Синьмо шепчет, что, по крайней мере тело уже принадлежит ему. Радужку окрашивает алый.
***
Цинцю чувствует совсем малую толику удовлетворения. Видеть снова, как гаснет в отчаяньи чужой ненавистный взгляд мерзких глаз крайне приятно. Но недостаточно. Этот ублюдок должен ему гораздо больше.
На теле ни одного шрама, зверёныш постарался. Но в кошмарах, – теперь уже новых – он до сих пор ощущает, как ему отрывают конечности. Хуже только осколки Сюансу. Эту потерю он в каждом кошмаре переживает каждый раз, как первый.
Шэнь Цинцю понятия не имеет как. Но. Его свихнувшийся ученик вернул его. И не только его. Он вернул всех. В свою новую реальность, где смешал три царства, разорвав в клочья само мироздание. Он вернул их всех и поставил перед фактом своего нового мира.
А ещё сохранил воспоминания. Перестраховался, ублюдок.
Все помнят о том, что Шэнь Цинцю – Цзю – не более, чем осуждённый преступник. А значит, он не может сбежать от зверя. Ему просто некуда. А из-за смешения царств его найдут даже на краю бездны быстрее, чем он предпримет свою жалкую попытку.
Юэ Цинъюнь помнит о том, что будет, если он попытается хотя бы подумать о спасении своего драгоценного сяо Цзю. На самом деле, за это Цинцю даже благодарен. Глупый Ци-гэ жив и больше не предпринимает попыток самоубиться. О большем он и мечтать не мог.
Школа Цанцюн стоит в своём первозданном виде, будто никто и не топил двенадцать пиков в крови. А ученики пытаются приспособиться вместе с Горными Владыками к новым реалиям, будто никогда не умирали.
Даже Цинцзин.
Он показал ему.
Цинцю потребовал больше никогда его туда не приводить.
Сам Цинцю тоже всё помнит. Чтобы не сбежал. Ведь теперь он знает, на что способен Ло Бинхэ. Цанцюн – Юэ Цинъюань – его заложники и ещё одна гарантия того, что Цзю останется рядом. Не попытается сбежать или сдохнуть. Ведь тогда огонь и смерть снова придут на Цанцюн и зальют чужой кровью горные хребты. А Сюаньсу снова окажется грудой осколков у его ног.
О подделке из другого мира Цинцю узнал случайно от девиц в гареме зверёныша. Какая-то визгливая курица надеялась задеть его этой информацией, даже не подозревая, что сама вложила в руки врага кинжал. Что ж, он использует этот незатейливый дар как следует. Выжмет всё, что сможет. А потом… А не всё ли равно? Он пережил худшее. Его нечем больше взять.
Так что ему остаётся лишь раз за разом втаптывать в пыль чужие чувства.
Малая расплата за всё пережитое.
Даже если это чудовище Шэнь Цинцю когда-то создал своими собственными руками.