Утро. Самое обычное, серое утро — привычное явление для конца ноября.
Листья виноградника уже давно приняли рыжеватый оттенок, будто все солнце, которого осталось так немного этой осенью, растеклось по ним, стараясь убежать от скорой зимы.
Порыв пьяного Мондштадтского ветра сорвал их, разнося по только-только подметенной дорожке.
Тоскливо.
Винокурня «Рассвет» просыпалась вместе со своим хозяином. Умывалась в рассветном свете, долго раскачивалась, постепенно входя в свой рабочий ритм. Мастер Дилюк всегда принимал работу на винокурне, как что-то обыденное, что-то, что он был обязан сделать.
Встать, обойти хозяйства, проверить целостность садов и дорог, поговорить с работниками, давая распоряжение на ближайшие сутки. Вернуться в дом, позавтракать, заняться столь нудной, но важной бумажной волокитой, возможно, немного почитать — и вот, на дворе уже полдень и пора отправляться в Мондштат, по пути разгромив очередной лагерь хилличурлов. Зайти в таверну и подменить на пару часов Чарльза, чтобы уж точно не быть связанным со слухами о Полуночном Герое, выслушать нытье пьяницы, которого бросила девушка, не дать барду напиться до беспамятства, немного помочь немощным рыцарям из Ордо Фавониус с охраной города, обязательно заготовив в голове множество колких оскорблений и только после этого можно вернуться обратно на винокурню, где и дождаться наступления нового дня.
Прекрасный распорядок дня, грамотно сконструированный список дел, что для мастера Дилюка стал чем-то на подобии ежедневной мантры. Были, разумеется, дни, когда все шло наперекосяк, например — 30 ноября.
До рассвета, когда даже птицы еще спят в своих гнездышках, кто-то очень аккуратно, почти бесшумно пробирается на винокурню, на цыпочках поднимается на второй этаж, немного задерживаясь перед дверью и садится в ожидании у изголовья кровати. Белый мех неприятно щекочет нос, отчего и без того чуткий сон Рагнвиндра прерывается. Пара алых глаз встречается с одним единственным ярко-синим, довольно прищуренным в полумраке.
— Доброе утро, — сладко растягивает слова вломившийся.
— Что ты здесь забыл? — голос Дилюка спросонья еще хриплый и прерывистый. Кэйа ухмыляется.
— То же, что и в прошлый раз, — шепчет он, наклоняясь к самому уху, заставляя Дилюка невольно вздрогнуть.
Спорить нет смысла, это хозяин винокурни запомнил давно.
Рагнвиндр лениво поднимается, сверху вниз смотря на нежданного гостя. Хмурится. Но спустя пару мгновений устало улыбается. Так тепло, без издевки и скрытого смысла.
Кэйа, кажется, вот-вот засветится от счастья — не каждый день можно увидеть такое, разве что…
Дилюк не ждет, когда сводный братец начнет скулить от нетерпения, привычными движениями открывает шкаф, доставая готовый комплект одежды.
Кэйа подходит сзади, накидывает тяжелый плащ на плечи — утром на винокурне холодно. Кладет голову на плечо, внимательно наблюдая, как тонкие, еще не облаченные в перчатки пальцы, одну за другой застегивают пуговицы шелковой рубашки. Последнюю застегивает сам, слегка касаясь ледяными руками раскаленной кожи.
В доме тихо. В доме пусто. Даже горничные еще не проснулись, не начали копошиться, ворча сколько пыли налетело за ночь. Рабочие еще не пришли, не начали смеясь и перекрикивая друг друга перетаскивать готовые ящики с алкогольными напитками. Мастер Дилюк, не издавая и звука, уходит. Кэйа уже успел совершить набег на кухню, захватив небольшую головку сыра, хлеба и ветчины, и стоял на пороге, дожидаясь брата.
Дорога заняла у них почти пол дня. Вероятно, виной тому были неожиданно размножившиеся лагеря хилличурлов и, то что Кэйа не обходил стороной ни один из них, постоянно нарываясь на драку.
Свежий воздух бодрит, опаляет холодом горло, заставляет невольно передернуться.
— Что? Неужели наш Полуночный Герой мерзнет?
— Тебе кажется, Снежная Королева, — огрызнулся Дилюк, поправляя плащ. Получив в ответ ядовитую усмешку, он только стряхнул с меча кровь, многозначительно посмотрев на трупы врагов.
— Полагаю, это можно принять за повышение в должности.
Когда-то давно, когда еще ничего не произошло, а им было по 12 лет, братья часто сбегали в сторону мыса Веры на весь день. Бегали по свежей траве, еще мокрой после вчерашнего дождя, собирали цветы-светляшки и одуванчики. Иногда, когда удавалось отыскать особо прочную палку, гонялись за белками, а потом быстро уносили ноги от разъяренных кабанов.
Солнце мягко освещало землю с последними клочками желто-зеленой травы. Дилюк, немного нахмурившись, всматривался в бушующее море.
Воспоминания не давали покоя, утягивая за собой, нахлестывая гигантскими волнами, по крайней мере не меньше, чем те, что Рагнвиндр видел перед собой.
— А раньше это место было моим, — неожиданно над ухом раздался шепот, — но раз тебе так нравится утопать в ностальгии, то я готов поделиться…
— Не нравится, — отрезал Дилюк и вопреки своим словам опустился на холодную землю. Кейя сел рядом, старательно нарезая тонкие кусочки ветчины охотничьим ножом.
— Не знал, что ты его еще хранишь.
Крио маг удивленно повернулся, но проследив за взглядом брата ухмыльнулся.
— А как же иначе? Это ведь.
— Подарок отца на пятнадцатилетие, да.
— Четырнадцать. Мне тогда исполнилось четырнадцать.
И вновь тишина. Шум воды, редкое щебетание птиц, громыхание грозы где-то вдали — через пару часов опять пойдет дождь. Странные разговоры о прошлом заканчивались также неожиданно, как и начинались.
— А помнишь, — вновь начинал Кэйа разрубая молчание, — как после уроков мы устраивали бои? Ты всегда выбирал роль рыцаря, оставляя мне магов бездны и хилличурлов.
Дилюк промолчал, вяло качая головой. В то время он и впрямь слепо верил в честность, отвагу и силу рыцарей Ордо Фавониус, даже не подозревая о темной стороне «защитников Мондштата». Но…
Только ли у рыцарей была темная сторона? Со временем владелец винокурни понял, что зло есть в каждом. Понял, что в Тейвате нет ни одного человека, что был бы воплощением чистого добра. Хотя и зла тоже не было. Даже треклятые маги бездны! хранили в себе каплю света. Он понял. Но слишком поздно. Эмоции полученные в раннем возрасте оставили неизгладимое впечатление, резко выдернули из розового мира, обращая в пучины реальности.
— Хорошо, что тогда ты остался там, — наконец произносит, Дилюк.
Небо темнеет. Тучи сгущаются, грозятся в любой момент обрушить на обитателей окрестностей Мондштата тонны воды.
— Пойдем, — вдруг встает Рагнвиндр, — не хочу промокнуть.
Не хочет. Вообще он много чего не хочет. Не хочет шлепать промокшими сапогами по осенней грязи, не хочет, чтобы дни становились короче, не хочет сражаться с бесконечными тварями — не только монстрами. Не хочет видеть чужие слезы и одни только разрушения, убийства и кровь вокруг себя. Хотя только ли этим он окружен?
Дилюку для душевного спокойствия нужно всего ничего: спокойствие в Мондштадте да благополучие дорогих ему людей.
Кэйа стоял под тяжелыми каплями дождя, устремив взгляд куда-то вдаль. На его лице не было привычной хитрой ухмылки — фальшивой вплоть до каждой сокращенной мышцы. И Рагнвиндр знал почему. Знал, но не подходил. Понимал, что ведет себя как последний трус Тейвата, но все равно не мог себя пересилить и сделать шаг навстречу.
Огонь костра в небольшом подобие пещерки не зажигался уже четвертый раз, и можно было бы подумать, что Дилюк разучился пользоваться Глазом Бога, но…
Как тут можно…
Капли стекали по лицу Альбериха, оставляя влажные дорожки, капали с подбородка на грудь, продолжая исследовать смуглую кожу, затекали под прилипшую полупрозрачную рубашку и… Дилюк понял, что уже минут пять залипает на не особо приличные виды, хозяин коих с неподдельным весельем следит за Рагнвиндром. Глаза Кэйи заговорщицки горят, когда он подходит к наконец разгоревшемуся костру, наклоняется, чтобы вобрать как можно больше тепла, прогибает спину.
И Дилюк вновь вне зоны доступа — сказываются давно закопанные где-то внутри вкусы. Вид сжимающих мокрую куртку рук наводит на давние воспоминания, когда эти же самые руки сжимали кремовые простыни, вдавливая их в матрас кровати. О, как прекрасно они гармонировали с темной кожей, выделяя все изгибы, подчеркивая каждый ее миллиметр.
Кэйа знает все слабости брата.
Сознательно давит на них, любуясь реакцией. Не отводит глаз от краснеющих щек, затем кончиков ушей, шеи и возможно немного плечей. Следит, как глаза все больше и больше расширяются от очередных неожиданных выходок, как огонек где-то внутри них разгорается с новой силой, как от неловкости сжимаются губы…
Кэйа помнит, как они с Дилюком таскали вино из погреба, а потом в удовольствии сидели на кровати, обсуждая какие-то банальные истины.
Помнит, что поцелуй — самый правильный и приятный — на вкус, как вино из лилий. Помнит, что нет ничего лучше свежего виноградного сока с утра пораньше, особенно если выспаться так и не получилось.
— Дождь закончился.
Тишина. Порой она душила получше любой веревки, давила сильнее пресса, а напоследок просто выбивала весь воздух из легких, оставляя ни с чем.
На обратном пути братья не обмолвились ни одним словом. Кэйа молча наблюдал, как Дилюк собирает какие-то цветы, погруженный в свои мысли, иногда помогая разобраться с встречными врагами.
— Мне пора, — бросил капитан и лениво побрел в сторону главных ворот Мондштата.
— Подожди, — импульсивно выкрикнул Рагнвиндр, хватая брата за плечо.
— Ты… — Кэйа с надеждой смотрел, как владелец винокурни пытается выдавить из себя слова, — будь… Осторожен.
Он снова не смог. Не извинился, не признался, не сказал, что больше не винит брата ни в чем.
Он слишком слаб.
Альберих слабо улыбнулся.
— Ничего, я дождусь следующего года.
Рагнвиндр проводил взглядом удаляющуюся вдаль фигуру брата. Опять.
Сегодня полнолуние. Рагнвиндр обогнул винокурню, поднимаясь на возвышенность. Солнечные листья виноградников остались где-то внизу, печально шелестя на пьяном ветру. Дилюк положил собранные цветы на каменную плиту, печально улыбаясь.
— В прошлый раз ты сказал мне то же самое.
Кэйа Альберих
30.11.**** -30.11.****
Заслуженный Герой Мондштадта,
павший в битве за Свободую