Самое печальное в том, чтобы быть роднёй Джунко заключается в том, что нужно постоянно выслушивать, как недостатки выпячивают напоказ, как сравнивают с абстрактной идеальной сестрой… Или в том, что приходится жить в соответствии до невозможности высокими стандартами человека, который весь мир видит, как на ладони.
А сама Джунко не замечает, что она словно фрукт, который кажется снаружи безупречным, сладким и гладким, а внутри оказывается насквозь гнилым и червивым. Кажется, что этот отравленный фрукт вот-вот отправит в мир пустых надежд и мечтаний сама богиня Эрида.
— Сиди смирно, — говорит гневно Джунко. Сегодня она не хочет распевать перед сестрой, о нет.
Пальцы сжимают подбородок с такой силой, что в челюсть до боли впиваются красные ногти — настоящие, не накладные, как у Мукуро, потому что у Джунко всё настоящее. А Мукуро давно поняла и приняла, что ей — легко заменимой фальшивке — такой никогда не стать.
— Господи, как же тяжело с тобой работать… ты так не похожа на меня. Всё равно, что с нуля начинать. Ну да ладно, — в её голосе слышится пренебрежение, но Мукуро не находит в себе сил на обиду. — Я ещё сделаю из тебя шедевр. Смотри вниз.
Мукуро смотрит на руки, и сгибает пальцы, любуясь накладными ногтями. Она морщится от резкого запаха сохнущего лака. Ей кажется, что этот цвет ей не совсем идёт, но, скорее всего из-за того, что она никогда не видела себя в красном. Это цвет крови, убийств, сражений… А ногти эти слишком длинные, а потому — нелепые и непрактичные. Но они идут Джунко, потому что она капризна, опасна и неуправляема, когда дело касается её желаний.
Но сестре не нравится превращение из Икусабы Мукуро в Эношиму Джунко. Не нравится маслянистая подводка на веках, не нравится тяжёлая тушь на ресницах. Джунко разбрасывает перед собой столько флаконов, что сокровища её косметички покрывают постель почти полностью.
— Сначала тени для век, — начинает перечислять, словно зачитывает заповеди, ведь порядок настолько важен — но если Мукуро собирается быть Джунко, то так, конечно, и есть. — Потом подводка и, наконец, тушь. Наноси не очень много вот этой слегка загнутой палочкой, чтобы ресницы не слипались. Ты же не хочешь выйти в свет неготовой? — хихикает она. — Господи, мне нужно потратить на тебя всё своё добро, чтобы хоть как-нибудь оживить твой пустой взгляд. Взгляд убийцы, — мурлычет она, проводя большим пальцем прямо под глазами. — Тако-о-ой холодный и тако-о-ой жестокий после всего, что ты сделала и увидела… Так грустно и мрачно, не правда ли?
— Правда, — только и отвечает Мукуро, подавляя желание отстранится. Ей не нравится, как пальцы Джунко скользят возле уголков глаз. Для неё нет разницы, какими будут глаза сестры — сидящими где-то в глазницах, или повисшими на нервах. «Когда-нибудь я сделаю что-нибудь с твоими мёртвым рыбьим взглядом, — однажды засмеялась Джунко, да так звонко, что могло показаться, что это шутка. — Может, мне их заменить чем-нибудь живым и приятным?».
(В итоге они решили, что контактные линзы смогут зажечь тусклый зеленовато-серый глаз. «Цвет речного ила, тьфу, какая же мерзость, — прокомментировала Джунко. — В них совсем не видно твоей души, не то, чтобы она у тебя была, ха-ха, я просто шучу». Мукуро согласилась с выбором Джунко, потому что она всегда с ней соглашается. И теперь Мукуро смотрит на незнакомку из зеркала с тонкими губами и задумчивым лицом глазами Джунко).
Мукуро привыкла драться, отбирать и не давать ничего взамен, но с Джунко, с Джунко всё иначе. Потому что это Джунко. Потому что её приказы требуют немедленного исполнения, а каждое слово её — закон. Если бы кто-нибудь другой дерзнул так обращаться с ней, то о сомнениях можно забыть. Мукуро знает, что такое боль, и как её доставить. Она знает, как один удар в печень может заставить тело повиноваться любым командам, или как удар тыльной стороной ладони в нос может загнать раздробленный хрящ в мозг. Она знает, как ломать один за другим пальцы и кости, как вывихнуть сустав за суставом — но это Джунко, и Джунко приказывает ей. А потому Мукуро остаётся лишь переступить через гордость.
— Ты вообще слушаешь? — спрашивает она, нанося левой рукой на скулы Мукуро тошнотворно-сладкий блеск для губ. Мукуро моргает и невольно сжимает челюсти, когда палец касается края губ. Джунко облизывает зубы, любуясь работой, наклоняется, и целует сестру, размазывая блеск для губ. Сегодня он блестящий, приятно-пастельного клубничного цвета. — Лучше послушать, — добавляет, отходят и вытирая рот. Мукуро инстинктивно облизывает губы и тут же морщится от привкуса восковых сахарных ягод.
— Ох, знаешь что? Не хорошо это — скрывать веснушки. Ты выглядишь с ними мило. Но милая — не значит великолепно красивая, так что их придётся убрать. Используй консилер и для татуировки в том числе.
Большой палец правой руки обводит запястье Мукуро, обводя контур волка.
— Даже если ты выйдешь из себя, — она тихо усмехнулась каламбуру, — у тебя никогда не получится стать мной. Так обидно…
Мукуро думает, что Джунко влюблена лишь в себя. Иначе она и не знает, почему Джунко скользит по своей короткой юбке, по колену Джунко меж её бёдер. Иначе она и не знает, почему Джунко скользит по рукам, запутавшимся в волокнах клубничного парика, заползает под рубашку и к животу…
Джунко любит Мукуро не так сильно, как себя. Мукуро убеждается в этом, когда они целуются. Джунко смотрит не на неё, но сквозь, вспоминая кого-то другого, кто, возможно, не разочаровывает её. Больше всего на свете Мукуро хочется застегнуть верхние пуговицы, снять дурацкий бюстгальтер, чтобы не порвать эту дурацкую обтягивающую рубашку, но чёрт возьми, если этого хочет Джунко, то так тому и быть. Мукуро слишком устала, чтобы спорить.
Однажды она уже бросила ей вызов, но она знает, как вернуть её к себе, как посеять в душе сомнения и как взрастить в сердце страх.
Если Мукуро знает, как калечить тело, то Джунко прекрасно известно, как разбить сердце и сломать разум. Из них получается прекрасная пара, думает Мукуро. Как две стороны медали.
— Тебе смешно? — без задней мысли спрашивает Джунко, ласково шепча на ухо. — Её прикосновение может быть как пощёчиной, так и похлопыванием — предупреждением, грядущей насмешкой. — Твоя волчья улыбка не идёт моему лицу. Что ты хочешь сделать? Сломать мне кости и сожрать живьём? Хочешь неожиданно предать меня и разбить мне сердце? Хочешь, чтобы я плакала? — но на самом деле её (пока) сухие глаза ярко блестят от эмоций.
— Нет, — отвечает Мукуро глухо. Она никогда не плачет, а потому, конечно, плачет Джунко, потому что она умеет рыдать крокодильими слезами и фальшиво смеяться, как гиена, громко и жестоко. — Никогда.
— Хорошо, — уже спокойно говорит Джунко, словно и не было в её голосе дрожи секундой назад. — Я потратила на любовь к тебе столько сил и времени… ты же не хочешь, чтобы любовь дорогой сестрёнки пошла даром, не так ли?
— Нет, — неосознанно повторяет Мукуро. Для неё не существует никого, кроме Джунко, говорит она себе вновь и вновь. О ней никто не позаботится, кроме Джунко. Она убеждала себя в этом долгие годы, а значит, это должно было стать правдой.