‘tis the damn season

«If I wanted to know who you were hanging with

While I was gone, I would've asked you

It's the kind of cold, fogs up windshield glass

But I felt it when I passed you

There's an ache in you, put there by the ache in me

But if it's all the same to you

It's the same to me»

Снег безжалостно царапал лицо и сухие руки, быстро терялся и исчезал в сигаретном дыме, но до этого все же успевал пару раз больно уколоть. Поэт в который раз поежился, подтянув плечи к самым ушам, сигарета истлела уже наполовину, а он успел сделать всего две затяжки. Переулок, что вел к одному из входов в “Зазеркалье” ничем не был освещен, со стороны он походил на темный провал в городской реальности (впрочем, практически так оно и было), зато улица впереди светилась ярко-ярко, почти ослепительно и не скажешь, что глубокая декабрьская ночь. 

Особенная ночь, нет, уже не святая (или еще не святая — это как посмотреть), ее некоторые люди отпраздновали несколькими днями ранее, но все-таки ночь не простая, а последняя в году. И по этому случаю практически весь Петербург высыпался на улицы, словно елочные игрушки из перевернувшейся коробки. Практически никто не шел один, как минимум - парами, но чаще всего в большой компании то ли родных, то ли друзей, но неизменно все создавали так много шума, что могли бы заглушить даже рев автострады, люди громко смеялись, переговаривались, просто кричали и поздравляли незнакомцев с наступающим праздником, кто-то держал в руках искрящееся бенгальские огоньки, кто-то искрился отблесками мишуры на шее. Многочисленные гирлянды, которыми продавцы украшали фасады своих магазинов и коммунальщики обматывали-обвешивали улицы слепили и могли довести до приступа эпилепсии. В соседнем дворе взорвался очередной фейерверк. Мальчишка лет двенадцати пронесся мимо, но при помощи какой-то дьявольской силы заметил Поэта во тьме переулка и на ходу бросил звонкое: “С новым годом!”. Пацан убежал слишком далеко, да и в сумраке все равно бы не заметил, как Поэт закатил глаза. Это было уже четвертое случайное поздравление за сегодня.

Истлевшая до фильтра сигарета упала в серый сугроб, попутно успев испачкать пеплом длинные пальцы. Поэт решил, что это сигнал свыше и пора уходить, и так зачем-то торчал в этом переулке добрых пятнадцать минут. Сунув руки в карманы, мужчина переступил черту, отделявшую мрак переулка от света гирлянд, и направился домой.

Мысленно Поэт ругал себя последними, но неизменно литературными словами. Что за черт дернул его высунуться на улицу в этот вечер? Не черт, а глупое сердце, но Поэт не признается в этом, проще сказать, что бес попутал, что зудела печать Гекаты и взывала к ее носителю, выманивая в ночной мрак. А ноги просто по старой привычке привели его в «Зазеркалье». Разумеется он не искал Володю… Кризалиса. Нет. Эта страница перевернута, история закончена и книга убрана во второй ряд стеллажа, чтоб не мозолила глаза. Ему всего лишь стало скучно коротать ночь в холоде и унынии старого чердака. Захотелось какого-то подобия праздника и выпивки получше, а как известно, в «Зазеркалье» подавали отличные коктейли.

Однако праздник не удался. Зеленый неон резал глаза, музыка как всегда громыхала так, что отзывалась в костях, в этот раз Поэту обстановка не пришлась по вкусу, как и выпивка - неприятно горчила на языке, хотя он точно заказывал сладкий коктейль. Клуб был практически переполнен, но Кризалиса в нем не оказалось, нет, Поэт не спрашивал и не рыскал по углам в поисках того-самого-лица, просто немного огляделся, сидя за барной стойкой. Однако, настроение мгновенно стало еще хуже, чем оно было до, осколок льда в сердце начал жечь холодом сильнее в десять раз. Так он и оказался закутанным во тьму переулка с сигаретой в пальцах, сначала с одной, потом - со второй. Их огоньки были практически полностью стерты мраком переулка с одной стороны и слишком яркими огнями улицы - с другой. Но где-то в глубине души Поэт рассчитывал, что они мистическим образом послужат маяком, пошлют во вселенную запрос и на их бледный оранжевый свет все же кто-то придет. Чуда не случилось, вторая сигарета сгинула в сугробе и теперь ее хозяин брел в сторону своего чердака.

Казалось, что эти праздники тянутся, как шлейф плохих духов, хотя они только-только начались. От их запаха у Поэта болела голова. От их огней двоилось в глазах. От их звуков звенело в ушах. И одурманенное всем этим сознание начинало подкидывать взору воспоминания, в которых встречались те же звуки, те же запахи и те же огни.

***

Тогда они еще не объяснялись друг другу - Поэт не мог подобрать достаточно точную строчку, Кризалис просто думал, что слова им не нужны. К тому же, чувство то было таким новым, таким юным и хрупким, что каждый из них боялся расколоть его неосторожным словом. Поэтому все решения принимались тогда интуитивно, молча, практически наугад. До нового года оставалось два дня, Поэт его не праздновал с самого приюта, да даже тогда он скорее отлеживался в постели, сказавшись больным, только пару раз его все-таки вытаскивали к ободранной елке в круг других детей. Повзрослев и сломавшись, мужчина так и не завел эту традицию. День как день, ничего особенного, даже выходные не радовали, потому что было невыносимо сидеть в тишине и одиночестве своей каморки. В тот вечер он, как всегда, покидал библиотеку последним, попрощавшись с охранником Поэт ступил на скользкое каменное крыльцо, а там его уже ждали.

Володя как всегда был без шапки, руки прятал в карманах спортивной куртки и улыбался как-то неловко и глупо - тоже как всегда. Из-за его плеча торчала зеленая ветка, которой быть там определенно не должно, до ближайших деревьев от порога библиотеки было довольно далеко. Пазл в уставшей голове никак не хотел складываться, поэтому Поэт просто нахмурился и неуверенно поздоровался.

- Привет, - Володя улыбнулся еще шире. - Ты сегодня опять задерживаешься.

-Новенькая вновь перепутала все на свете и мне пришлось переставлять книги, - пояснил он, глядя все так же за плечо мужчины.

- За такое усердие тебе определенно должны доплачивать, - говоря это Володя сдвинулся чуть в сторону, чтоб скрыть собой зеленую ветку, вышло у него не очень.

Поэт совсем ничего не понимал, с трудом он вспомнил, какое сегодня число, перед его внутренним взором встала исписанная страница из его ежедневника - никаких планов на вечер в нем не было. Или же он просто про них забыл?

- Володь, прости, но я что-то не могу вспомнить, - Поэт пальцем разгладил морщинку меж своих бровей. - Разве мы сегодня договаривались встретиться?

Взгляд напротив стал немного виноватым, но улыбка с лица не сошла, руки из карманов перепрятались за спину.

- Нет, мы не договаривались, - Володя покачал головой. - Просто я… Соскучился. Скоро новый год, не хочется ни одного дня провести в одиночестве.

Скучал. Они виделись буквально вчера, а Володя уже соскучился. Захотел быть рядом, опять. Но что самое для Поэта удивительное - Володя говорил о своих чувствах легко, может, только улыбка становилась немного смущенной. Этот парадокс Поэт пока что разгадать не мог - из них двоих именно он читал книги всю свою жизнь, именно его речь представляла собой лоскутный гобелен из чужих фраз и мыслей, но почему-то Володя всегда выражал свои чувства кристально ясно, предельно точно и просто. Своими словами, а не как в школе учили - цитатами. Поэту это умение не давалось совсем.

- Тогда зашел бы внутрь, зачем мерзнуть на пороге в ожидании меня? В библиотеке тебе всегда рады.

Володя потупил взгляд и замешкался - видимо думал, что стоит сейчас сказать, в итоге он вновь отступил в сторону и вытащил что-то из-за спины. Зелень слабо окрасила полумрак порога, Поэт наконец-то разобрал отчетливый запах хвои.

- Я, конечно, мог бы и зайти, но вот с этой красоткой меня б никто не пустил, - усмехнулся Володя.

Между ними, прислонившись к Володе, стояла небольшая елка, ветви ее были обтянуты тонкой сеткой, не давая им раскинуться. Дерево не доходило Поэту даже до талии, но даже сквозь эту сетку было видно, что оно пушистое. И вне сомнения - настоящее, а не пластиковое.

- Ты хотел притащить в библиотеку елку? - Это было все, что мог в данную секунду сказать Поэт.

- Что? Нет, - удивился Володя, а потом рассмеялся своим хриплым тихим смехом, уже таким знакомым и ласкающим слух. - Я купил елку тебе. И собираюсь притащить ее к тебе домой.

Взгляд библиотекаря скользит по несчастной елке, потом поднимается и скользит по счастливому Володе - и обратно. Пока осознание наконец-то не дошло до его уставшего и немного шокированного сознания.

- Я не праздную новый год, - наконец говорит он, чуть более холодно, чем рассчитывал, но собеседник этого холода не ощущает и не слышит.

- Я знаю, Гринч, но времена меняются.

- Так ты читал в детстве Доктора Сьюза? - Поэт искренне удивлен, но Володя в ту же секунду стирает это удивление.

- Я смотрел в юношестве фильм с Джимом Керри. И пошли уже, иначе весь вечер тут простоим, как два дурака.

Медленно они побрели в сторону метро, Поэт больше ничего не сказал только из-за того, что все это время пытался сформулировать более мягкий отказ. Все-таки Володя потратил на это дерево деньги (а живая ель стоит недешево), бог знает сколько ждал около библиотеки, а сейчас в своих руках несет эту елку к Поэту домой. Это было… Мило, Поэт не мог этого скрывать, но новый год он все еще праздновать не планировал.

- Может, ты заберешь елку себе? Она определенно тебе нужнее, ты все-таки празднуешь, - мягко предложил он.

- Зачем она мне? - Легко спросил Володя и столь же легко закинул ель на плечо, щеки его раскраснелись от мороза, а глаза сверкали так, как Поэту еще не доводилось видеть. - У меня дома уже одна стоит. Наряженная. Искусственная, правда, но мне и такая сгодится. А из тебя нужно изгонять дух Скруджа, поэтому елка нужна живая, н знаешь, чтоб пахла.

- Диккенс? - Неуверенно спросил Поэт, потому что не спросить он не мог.

- Мультик про уток.

Мускул на щеке Поэта непроизвольно дернулся. 

- Что ж, думаю, я продолжу жить с духом какой-то там утки, спасибо, - чопорно сказал он. - Поэтому забирай загубленное дерево, тебя оно определенно обрадует больше, когда будешь праздновать.

Володя замолчал. Сначала Поэт решил, что все-таки был слишком резок, он не привык сдерживать свое холодное раздражение, только учился этому. Определенно Володя такого отношения не заслужил, Поэт только хотел извиниться, как собеседник все-таки заговорил.

- Вообще-то я думал, что мы праздновать будем вместе, - он смущенно уставился себе под ноги. - Ну, у тебя, потому что ты не любишь незнакомые места. А какой же новый год без елки? Без нее нельзя. Вот… Думал, нарядим ее сейчас вместе. Но если ты настолько не хочешь, то ладно. Заберу себе, не пропадать же добру.

Поэт резко остановился, так, что чуть не упал. Теперь Володя выглядел расстроенным, но пытался это скрыть и в глаза не смотрел. Остатки прежней яркой улыбки поблескивали на его лице. Поэту захотелось удариться головой об лед под ногами. Все множество сказанных слов пронеслось в его голове, собралось в единый рассказ с одной самой важной подчеркнутой карандашом мыслью - Володя хотел встретить новый год вместе. А Поэт об этом даже не подумал.

- У меня нет игрушек, - только и смог пробормотать он.

Володя поднял на него взгляд, пытаясь понять, что именно он хочет сказать. Видимо, разглядев-таки на лице неподдельное сожаление он вновь заговорил:

- Да, об этом я как-то не задумывался. Откуда же у тебя будут украшения, если ты никогда не отмечал. Может, купим какой-нибудь набор шариков по пути к тебе?

- Давай, - кивнул Поэт, и улыбка наконец-то коснулась его лица. - Но раз ты выбрал елку, то игрушки выбирать буду я.

- Ты в курсе, что зеленое на зеленом не смотрится? -Усмехнулся Володя, когда они продолжили путь.

Тот новый год они действительно встретили вдвоем на тесном чердаке, который благоухал в тот раз не пылью, а хвоей. На ветвях дерева поблескивали редкие елочные шары - красные, а не зеленые, это сочетание Поэту тоже понравилось. Когда часы начали бить полночь, Поэт на миг даже поверил в чудо.

***

Но чудо не случилось. На следующий новый год они вновь были вместе, но в компании еще одного невольного гостя. То был редкий вечер, когда Поэт не валялся в забытие, вероятно, из-за того, что все медсестры торопились домой на праздник и не поставили ему и остальным последний укол. Возможно, спать было бы лучше, чем мутным взглядом смотреть на клетку и пытаться сосчитать ее прутья. Единственная лампа под низким потолком кое-как освещала помещение, поэтому даже дверь подвала было трудно разглядеть, да что там - даже соседние клетки покрывались густой штриховкой теней. 

Его мысли тонули в омуте, а затем всплывали из него уже чужими рифмованными строчками, путались между собой, слипались, застревали в горле комком. Мне кажется, что истину я знаю - и только для нее не знаю слов. Мысль вновь от него ускользнула, но он начинал сомневаться, что у него вообще была какая-то своя мысль. Он пытается сосредоточиться, направляет взор внутрь себя самого, чтобы найти то важное, что пришло ему на ум, чтобы обличить это важное в форму. Он брал слова и пробовал их: на вес, на вкус на запах, на цвет, на прочность… Ну вот, опять. Поэт хмурится и из последних сил фокусирует взгляд на темном бетоне пола, пытаясь уцепиться рассудком за что-то невзрачное и материальное.

В камере по одну сторону от него - тишина, скорее всего, Огонек не спит, а просто молча наблюдает за происходящим вокруг, как он любит делать обычно, даже если решительно ничего не происходит. В камере по другую сторону что-то шевелится, шуршат грязные простыни и слышится тихий рык, переходящий в такой же тихий всхлип. Поэт внемлет этому звуку, прислушивается, повторяет его в своей голове, затем слышится очередной низкий всхлип. Этот звук кажется ему смутно знакомым, даже не сам звук, а его интонации, его мелодика… Будто эти звуки могли складываться когда-то в слова и Поэт эти слова слушал… И вдруг один из кусочков реальности с глухим щелчком встает на место в его голове, воспоминания спутанным клубком крутятся в черепной коробке. Поэт резко садится на кровати и вглядывается во мрак камеры напротив. Кризалис. Володя… Или все-таки Кризалис? Да какая к черту разница, если и тот и другой - его. Его Кризалис. Его Володя.

Поэт поднимается на ноги и нерешительно делает шаг к прутьям, что разделяли его клетку и клетку справа. По ту сторону вновь шуршат простыни. Словно существо, живущее там почувствовало, что на него обратили внимание.

- Володя? - Тихо спрашивает Поэт, опускаясь на колени перед решеткой и замирает.

Человек, что до этого забился в угол кровати, осторожно сползает на пол, он даже не встает на ноги, а вот так на четвереньках подползает к прутьям. Свет лампы тускло очерчивает его лицо, когда мужчина цепляется исцарапанными пальцами за решетку.

- Женя? - Голос тихий, а интонация неуверенная, словно Кризалис не доверяет своим глазам. На самом деле никто из них троих уже давно не доверяет ни тому что видит, ни тому, что слышит или чувствует. Слишком уж часто реальность с ними играется, меняясь или исчезая в тот самый момент, когда ты только поверишь в иллюзию. И слишком уж редко в эти месяцы им удавалось встретить друг друга не в маниакальном состоянии.

Поэт аккуратно накрывает чужие ладони своими, пытаясь то ли доказать, что он здесь, то ли поддержать мужчину. И морщинка на лбу Володи правда разглаживается, когда он чувствует холод чужих пальцев, что касаются его шрамов. Долгие минуты они молчат, разглядывая друг друга. Володе, видимо, действительно сказать нечего, а Поэт прикусывает язык, чтобы ненароком не ляпнуть очередную бессмысленную, но рифмованную глупость. Лицо напротив исхудавшее, грязное, испещренное порезами и новыми шрамами, практически незнакомое, но интуитивно-узнаваемое. Поэт тянет к этому лицу узкую ладонь и осторожно прикасается к горячей щеке, Володя сразу же отзывается, мускулы его тела наконец расслабляются, когда он чуть наклоняет голову к чужой руке.

- Сегодня же праздник, - говорит Володя спустя долгие минуты тишины.

- И правда, - усмешка касается губ Поэта, когда он наконец вспоминает с чего начался этот вечер. - Видимо, это наш подарок - крупица сознания во тьме безумия.

- Врачебная халатность, скорее, - раздается насмешливый голос из третьей камеры, но в его сторону никто не оборачивается.

- С новым годом, Жень.

«И не страшно нам ложе смертное, и не сладко нам ложе страстное» - пронеслось в голове у Поэта, но произнес он:

- И тебя с новым годом, Володь.

***

А последний новый год утопал в боли и ярости. Кровь-строительница хлещет горлом из земных вещей, захребетник лишь трепещет на пороге новых дней. Снег Петербурга из серого превращался в алый, когда очередной несчастный бродяга попадался Поэту на глаза.

Он мало что помнит, кроме той самой крови, ее запаха, ее тепла на руках, что быстро исчезало, обращаясь льдом. Помнил горе, рвущееся из груди в мир, требующее, чтобы его услышали, чтобы его усмирили и утешили. Помнил одиночество, которое обрело очертания человека и безлико поселилось в груди. Не помнил имени, не помнил событий, смутно узнавал себя самого, но знал и чувствовал, что потерял нечто важное, утратил его безвозвратно. 

Стены лечебницы рухнули и покрылись сажей, но долгожданной свободы Поэт так и не почувствовал. У него появился дар очаровывать и внушать, вести за собой, но одиночество никуда не исчезло, казалось, что оно только сильнее болело. Он мог создать армию героев, о которой всегда мечтал, мог встать во главе ее или в центре, окружив себя пустыми, но верными последователями. Однако все это казалось ему неправильным, неуместным, словно страница из одной книги, что оказалась под обложкой другой. Все было чужим, совсем не тем, чего Поэт на самом деле хотел.

Поэтому тот новый год он встречал на крыше, сидел свесив ноги, совершенно не беспокоясь о том, что если сорвется, то уже никогда не встанет. Внизу плыли огни, что несли с собой люди или те, что люди после себя оставляли. Гул голосов доносился даже до него и Поэту периодически очень хотелось заткнуть уши или броситься вниз -то ли чтоб разбиться, то ли чтоб заткнуть всех, кто радостно смеялся и поздравлял окружающих.

Когда куранты отбивали полночь, а отмечающие запускали в небо сверкающий салют, Поэт не загадывал желание - почему-то точно знал, что оно все равно не сбудется.

***

И вот этот новый год ему предстояло встретить в одиночестве, среди своих пожелтевших книг и и пыли. Наверное, ему было бы проще, если бы он не вспомнил, как все было раньше. Или если бы он не мечтал о том, как все могло бы быть. За последние месяцы Поэту пришлось поверить во многое - в магию, например. И теперь он был уверен, что в холодных декабрьских ночах есть некая злая сила, которая с ледяным ветром проникает в человеческую грудь и скребется там, требуя тепла, требуя, чтоб ты упал в чьи-то объятия. Поэт этой силе противился всем своим существом.

Было глупо думать, что Кризалис окажется в «Зазеркалье» в новогоднюю ночь. Он давно собрал свою жизнь из осколков, аккуратно склеил и теперь осторожно существовал внутри нее, двигался дальше. Из них двоих Поэт больше нуждался в обществе и внимании, но Кризалис всегда был более открытым, Поэт бы даже назвал его мягким и теплым, как нагретая после сна подушка. Он не отталкивал окружающих, а осторожно подпускал их к себе, любил их, помогал им. Но не ему. Потому что Поэт сам от его любви и помощи отказался, как капризный ребенок. Наверное, сейчас Кризалис прячет под елкой подарки для Чумного Доктора и той девчонки в маске, благодарит их за дружбу и за все то время, что они провели вместе в этом году. Ну или делает что-то похожее на эту чепуху.

Лед под ногами хрустит. Сворачивая в свой двор, Поэт разбил очередную лужу, огни чужих окон отразились в ее осколках. На миг он останавливается, поднимает взгляд и смотрит на наряженную елку во дворе, вокруг нее носятся дети, шарики слабо мерцают в полутьме, словно серебро. Со стороны выглядит волшебно, думает Поэт. Все это кажется радостным, чудесным, полным надежд, пока не вернешься к себе, к своим мыслям и жизни. Он помнит, как Кризалис не давал ему купить зеленые шарики.

На чердак поднимается так, будто шагает по ступенькам к эшафоту. Он искренне надеялся не возвращаться сюда сегодня. Думал, что найдет Кризалиса, что тот согласится ему подыграть. И они сделают вид, что все хорошо, что никто никого не отталкивал, не бил по больному, что они все еще принадлежат друг другу. Хотя бы на этих праздниках. Даже если бы все вновь исчезло, оно бы того стоило. Никогда еще невыбранный путь не казался Поэту настолько заманчивым.

Белый конверт под дверью он замечает не сразу - только когда вставляет в скважину ключ. Бумага хранила знакомый запах, пальцы Поэта дрогнули, когда он обрывал край конверта. Внутри оказалась блестящая праздничная открытка: под наряженной елкой куча подарков, среди которых сидит мультяшный заяц. Поэт практически ее не рассматривает, а сразу переходит к посланию. На обратной стороне открытки грубым знакомым почерком выведено: «Если ты тоже один в этот праздник, я буду ждать тебя по этому адресу. С наступающим, Поэт».