Хвоя

Вьюга закручивает снежные потоки в воздухе и с силой кидает их в лицо, обжигая и без того обмороженную кожу. Каждый порыв ветра нещадно царапает щёки, а глаза приходится щурить, чтобы острые снежинки не вгрызлись своими краями в глазные яблоки. Руки отчаянно цепляются за деревянный посох, выставляемый перед собой, прежде чем сделать ещё один шаг. Походное тёплое пальто и плащ уже не помогают, холодное тело отчаянно требует привала с костром. Ноги в кожаных сапогах с каждым новым шагом утопают в снежном болоте, проваливаясь по колено, и каждый раз их приходится вытаскивать, дабы повторить цикл, что кажется бесконечным. Перчатки на руках давно перестали ощущаться, тонкие пальцы вот - вот сломаются, окончательно заледенев. Путница поднимает голову к едва видимому из под метели звёздному небу и вдыхает аромат хвойного леса вместе с промёрзлой землёй. До Гарлиц остаётся пара километров, которые кажутся сейчас дорогой в ад, а не в милую провинциальную деревеньку. Сознание просится прилечь прямо на снег, дабы дать немного отдохнуть уставшему телу, и это сейчас самое опасное искушение, ведущее не иначе как к летальному исходу. Девушка с сожалением вспоминает, как оставляла лошадь на прошлом постоялом дворе. Животное было измотано долгой дорогой и морозами, так что продолжать с ней путь было бы не гуманно. На другого коня у путницы денег не было, именно поэтому она сейчас с дорожной сумкой и двустволкой наперевес, вооружившись посохом для опоры, топает, как она считала, жалкие десять километров до Гарлиц. Десять километров, ставшие настоящим испытанием на прочность.

— Почему, как только мне нужно тащиться из столицы в какую-нибудь дыру, обязательно испортится погода? — девушка едва шевелит слипшимися сухими губами, что успели потрескаться от минусовой температуры и периодически кровили. В мыслях навязчиво возникают образы того, чем это всё может сейчас закончиться. Мраморная могила на мрачном Идгарском кладбище с чётким читаемым текстом - Джинн Гуннхильдр. 1856 - 1884. Любимая всеми, оставшаяся в наших сердцах, потомственная лекарь в третьем поколении. Вечный покой. - 

Из депрессивных мыслей девушку вырывает пронзительный возглас, прокатившийся гулом по тихому хвойному лесу. 

– Кто-то в опасности? – Джинн рывками начинает протискиваться сквозь сугробы на звук, окрикивая попавшего в беду человека.

— Эй!? Вам нужна помощь? Вы попали в беду? Идите на мой голос. Я лекарь и могу вам помочь, — Гуннхильдр готова тысячи раз проклясть свой альтруизм, но долг остаётся долгом, поэтому сейчас она отчаянно с силой раздвигает хвойные лапы деревьев, которые кажутся живыми и дают отпор, мешая протискиваться сквозь них. 

— Помогите! — голос, предположительно принадлежащий женщине, проносится уже совсем рядом и, делая последние несколько уверенных рывков, девушка вываливается на небольшую поляну. В центре происходит хаотичная баталия. Женщина в тонкой одежде старается оттолкнуть нависшего над ней молодого волка и единственное, что удерживает хищника от того чтобы вонзить свои клыки в незнакомку, это деревянный прут, который женщина видимо успела просунуть в его пасть и теперь удерживающая от укуса таким образом. От резких движений мышцы пронзает боль, которую Джинн игнорирует, вскидывая старенькое, но рабочее ружье на плечо, умело наводя прицел на волка. Нужно действовать осторожно, но быстро, поторопится - может промахнуться, что будет фатально, ведь перезарядка займёт пару минут. Промах ещё не так страшен, как вариант попасть по женщине, тем самым не только убив человека, но и натравив на себя животное. Если же будет медлить - позволит пруту в зубах хищника надломиться и тогда спасать станет некого кроме самой себя. 

Выстрел. 

В плечо прилетает удар отдачи, из дула струйкой выходит дым. Окрестности пронзает животных рык, смешанный с визгом, туша сваливается рядом со спасённой женщиной на снег, оставляя под собой быстро появляющиеся багровые пятна. Джинн решает не оставлять себе времени на раздумья, отбросив оружие она стремительно бежит к женщине, чтобы удостовериться не ранена ли она. Поднявшись на локтях, незнакомка, лицо которой скрывает капюшон, протягивает вверх руку, пытаясь обозначить, что с ней всё в порядке. Наученная горьким опытом врачебной практики Гуннхильдр знает, что многие раненые люди стараются убедить, что с ними всё в порядке, хотя сами получили серьёзные повреждения. Подобное можно смело списывать на болевой шок. Человек в такие моменты просто не чувствует боли, находясь в состоянии аффекта, поэтому стоит всегда проверять его, несмотря на данные им показания и личностную оценку своего состояния. Лекарь падает на колени, сначала визуально осматривая тело женщины, а потом и с помощью рук, прощупывая повреждения сквозь одежду. Незнакомка не сопротивляется, позволяя проводить осмотр, и Гуннхильдр случайно, бросая мимолетный взгляд на лицо, замечает улыбку, но тут же списывает это на то, что ей показалось. К сожалению, девушка находит глубокую рану от зубов на бедре женщины, сквозь ткань порванной штанины просачивается кровь.

— У вас рана на бедре, похоже волк успел укусить, могу я помочь вам с этим? — наконец Джинн обращает взгляд на лицо женщины и видит, как она слегка спускает капюшон, демонстрируя невероятной красоты лицо и притягивающие зелёные глаза, подобные окружающему их хвойному лесу. 

— Вы такая добрая. Как вас зовут? — девушка слегка тормозит перед ответом, понимая, что бесстыдно засмотрелась на внешность раненой. 

— Я Джинн Гуннхильдр, Идгарский лекарь. Вы истекаете кровью, могу я оказать вам помощь? И не смейте думать об оплате! — девушка всё ещё требовательно ждёт ответа, но уже понимает, что ждать его придётся до тех пор, пока незнакомка не потеряет то количество крови, которое необходимо, чтобы отключиться. Поэтому она молча поднимается и, схватившись обеими руками за воротник женщины, старается как можно быстрее оттащить её под одно из деревьев, создав тем самым хоть какую то защиту от ветра и снега, который кажется не думает прекращаться. 

— У вас очень красивое имя, такое необычное... — у Джинн создавалось навязчивое ощущение, что незнакомка до этого ударилась головой и теперь пребывает в состоянии бреда, игнорируя прямые вопросы и не оказывая ни сопротивления, ни содействия. Оставив раненую в лежачем состоянии, Гуннхильдр руками активно выгребает из-под дерева снег, создавая импровизированное укрытие, а затем переносит в образовавшуюся яму женщину. Порывшись в дорожной сумке, она достаёт огниво, немного топлива и разламывает несколько ближайших веток. Спустя пару минут появляется слабый костерок, который в скором времени должен будет разгореться. Лекарь возвращается к пострадавшей ноге, с вопросом заглядывая в хвойные очи. 

— Могу я слегка испортить одежду? Мне необходим доступ к ране, — глаза незнакомки не выглядят страдальческими или болезненными, они выражают неподдельный интерес к самой Гуннхильдр, плавно перемещаясь с её глаз на её губы и обратно. 

— Рвите её, Джинни, если это необходимо или если не необходимо, — только сейчас Гуннхильдр замечает то, насколько тёплое у женщины тело, и это бьёт тревожным звоночком по черепной коробке. Ведь в ближайших десяти километрах нет ни одного населённого пункта или укрытия, а запаха дыма и костра от этой женщины она не чувствует, при таком раскладе её температура должна быть не выше промёрзшей насквозь Джинн! Механическими движениями, доведенными до автоматизма, лекарь рвёт ткань, и рассматривает рану, после чего тянется к основным средствам обработки для обеззараживания.

— Вы так и не назвали своего имени. Как я могу к вам обращаться? — девушка льёт на рану спиртосодержащим средством и её брови ползут вверх от отсутствия любых звуков и реакции. Даже самые терпеливые мужчины при подобном шикают сквозь плотно сжатые зубы, а их ладони складываются в кулаки, пытаясь справиться с болевыми ощущениями.

— Ах, моё имя... Пусть будет Лиза, — ни капли тревоги или переживания на лице, только очаровательная улыбка, вызывающая волну мурашек по спине и начинающая тревожность подниматься внутри всё сильнее. 

— У вас тоже красивое имя, — лекарь давит располагающую улыбку, пока вдевает тонкую нить в крохотное игольное ушко. Замёрзшие пальцы как назло не слушаются, и Гуннхильдр несколько раз проводит краешком нити мимо, что вызывает у неё раздражение.

Лиза аккуратно накрывает своими руками заледеневшие ладони девушки, заставляя ту остановиться.

— Давайте я помогу, — она перехватывает предметы в руки и, щуря один глаз, с первого раза заводит нитку в иголку. Победно улыбаясь, она передаёт всё обратно в руки девушки. — Лекарем стали, потому что людей любите? — женщина продолжает наблюдать за искусной работой Джинн.

— Отчасти. Я скорее уважаю людей и считаю работу личным долгом. Невозможно любить всех, но защищать я обязана любого, несмотря на его положение, одежду и отношение к врачу, — Гуннхильдр затягивает последний шов, наклоняясь к бедру Лизы, чтобы оторвать нить зубами. 

— Как интересно... Знаете, хочется с вами пооткровенничать, я тоже не всех людей люблю, — Джинн, подняв голову, отчетливо видит, как в зелёных глазах отражаются языки пламени костра, а лицо незнакомки изображает что-то скрытое и коварное. Стараясь не подавать виду, Гуннхильдр как ни в чем не бывало перевязывает ногу, накладывая чистый стерильный бинт. Однако слегка трясущиеся руки всё же выдают старательно скрываемое волнение. 

— Я закончила, рана не такая глубокая, как я ожидала, так что с восстановлением проблем возникнуть не должно. Лиза, а чем вы занимаетесь по жизни? — отодвинувшись, девушка садится по обратную сторону костра и чувствует, как её желудок вот-вот прилипнет к позвоночнику. 

— Если можно так сказать, то я делаю вещи противоположные твоей работе, — есть больше не хочется к горлу подступает ком тошноты. Если отбросить так лезущую в голову мистику, то перед ней вполне вероятно наёмный убийца.

Язычки пламени резво потрескивают, пожирая подкинутые хвойные ветки, холод постепенно отступает, а между женщинами виснет пауза, позволяющая сознанию Джинн представить все возможные варианты того как её убьют. А ведь младшая сестра ей столько раз говорила, что альтруизм когда-нибудь её погубит. 

— Куда ты направлялась в такое время? — женщина, кажется, ничуть не смутилась повисшей паузой. Конечно, лекаря-то не испугаешься, в отличие от наёмника. 

— Шла до Гарлицы. Поступил вызов на тяжелобольного ребёнка, совсем кроха - пять лет. В письме было сказано, что местные врачи не справляются и только пожимают плечами. Решили попытать удачу в Идгарде, у лекарей семьи Гуннхильдр, по старой памяти и родству, — Джинн тяжело вздыхает, пододвигая к себе дорожную сумку. — Прислали вместе с письмом все свои деньги, вот, везу обратно, — ветки в костре, разломившись, издают громкий треск, сворачиваясь иголками внутрь. 

Как же сильно пахнет хвоей…

— Почему лошадь не взяла? Глупо идти пешком в такую метель. Страшный холод не самая опасная угроза, есть вещи куда серьёзнее, что обитают в этих местах, — глаза Лизы неотрывно следят за пламенем, она протягивает руки к нему, чтобы погреться.

— Её пришлось оставить на перевале, бедняжка была совсем без сил, а на вторую лошадь грошей уже не хватило, да и казалось, что десять километров не будут такими проблемными, — девушка слышит беззлобное хмыканье и чувствует, как женщина придвинулась ближе, сокращая расстояние. Руки сами собой прижали сумку к груди, будто медикаменты и деньги клиентов ценнее, чем сама Гуннхильдр. 

— Ты совсем без сил, Джинн. Тебе следует отдохнуть, перед тем как пойти к ребёнку и его родителям, они верят в тебя. Думаю, ты их последняя надежда, так что не смей подводить этих людей, — Лиза усаживает лекаря себе между ног на раскинутый плащ, и кладёт девушку на себя, накрывая сверху рукавами своего мехового балахона. Джинн старается сопротивляться, однако тонкие, но сильные руки удерживают её, заставляя расслабиться и смириться. Девушка чувствует, как навалившаяся за день усталость напирает на неё, веки становятся неподъемными, а в объятиях этой странной женщины становится так маняще тепло и уютно. Сознание всё ещё бьётся в конвульсиях, стараясь образумить молодого лекаря на сопротивление.

— Лиза, но вы же... Вы не будете забирать их деньги? Прошу вас, отпустите меня, мне надо идти дальше, мне надо в Гарлицы, — девушка старается говорить громко, но из пересохшего горла выходит только шёпот.

— Я не буду у вас ничего забирать, вы сами у меня уже кое-что забрали, — перед тем как полностью провалиться в небытие Джинн чувствует, как её щеки невесомо коснулись чужие тёплые губы, в невероятной нежности оставляя согревающий след. 

В сомкнутые глаза бьёт раздражающий свет от лампы, заставляя открыть их. Джинн видит перед собой деревянные стены и лампадку, закрепленную под потолком.

Больше нет запаха хвои.

Она приподнимается на локтях, оглядывая место, в котором оказалась. Хватаясь за голову рукой, она старается вспомнить, как добралась сюда, и единственное, что всплывает в её памяти это тёмно-зелёные глаза незнакомки и резкий свежий запах хвои. Она тут же вскакивает с постели, на которой лежала и с облегчением замечает рядом с собой на полу походную сумку. Перевернув её вверх дном, она высыпает всё её содержимое наружу. На белое одеяло рассыпаются предметы. Все бутыльки и колбочки с лекарствами на месте, кожаный кошелёк потрошится и в руки Гуннхильдр падают звонкие золотые монеты.

— Десять, двадцать, тридцать... — все сто грошей на месте. Лекарь в недоумении трёт ладонью подбородок. События прошедшей ночи кажутся ей теперь сном, пока её взгляд не цепляется за ещё один предмет, упавший из сумки. Маленькая веточка зелёной хвои невинно лежит на одеяле, заставляя Гуннхильдр безвольно опуститься на колени. 

— Мисс Гуннхильдр, Архонт вас храни, вы чего на коленях сидите? — в помещение вбегает пожилая женщина, которая с охами и ахами рассматривает лекаря, сложив руки на передничке красного фартука. 

— Я в Гарлицах? Как я добралась до вас? — девушка поднимается с коленей, в одной пижаме она нелепо разглядывает убранство деревенского дома, замечая у двери свою двустволку. 

— Дорогая, конечно в Гарлицах. Вы ничего не помните? Вас сегодня прям перед рассветом принесла такая высокая женщина. Прямо на себе вас несла, моя милая, прямо на себе, сказала, что уплачивает вам какой-то долг, — Гуннхильдр тупо уставляется на старушку без остановки рассказывающую видимо то, что её поразило. — Донесла вас прямо до кровати, Архонты её храни. Я лицо-то её пытаюсь посмотреть, а она всё капюшоном прикрывается, да видать торопится, ни на чай оставаться не хочет, ни просто погреться посидеть, морозы-то ныне какие стоят у нас.

Лекарь садится на кровать и пытается хоть как-то сложить в голове картину того, что с ней вообще произошло. Взгляд сам собой падает на веточку хвои, Джинн осторожно берёт её и подносит к лицу. Пахнет лесом, так пахнет Лиза. 

— Ох ты ж милая, совсем я забыла, старуха проклятущая, девица-то эта передать тебе просила странные слова такие: "Коль увидеть меня вновь захочешь, ступай в лес, где хвои растут, да дождись на небе месяца молодого". Ох нехорошо это, милая моя, нехорошо... — Гуннхильдр поднимает на старушку удивлённый и даже немного раздраженный взгляд.

— Что же тут нехорошего, бабушка, эта женщина, чтобы вы знали, мне жизнь спасла, — старушка, видимо не ожидавшая грубости, стала неловко топтаться на месте, переминаясь с ноги на ногу в шерстяных сапожках.

— Архонт тебя храни, деточка, не хотела я тебя обидеть, да только вот в краях дурное у неё значение, у хвои-то. Есть поверье только среди старожилов, пугают чай детей больше, будто бы в краях наших демон давно поселился, да и с тех самых пор люди в лесах зимой пропадают. Единицы выбираются из вьюги и метели. Прибегают обычно к нам в Гарлицы с огромными глазами, все синие, да только и твердят про хвойный лес, как проклятые.

Девушка молча смотрит в запотевшее окно, сквозь деревянную раму видно, как медленно кружась падает белый пушистый снег. Старушка тихо ретируется из комнаты, тактично оставляя лекаря наедине со своими мыслями.

Неделя в уютном маленьком поселении подходит к концу. Мальчик, благодаря Джинн, быстро идёт на поправку, принимая целебные отвары из растений с земель вокруг Изгарда. Время отправляться домой в столицу. Гуннхильдр собирает свои скромные пожитки и благодарит старушку за предоставленный кров. Седлая коня, подаренного семьей спасённого мальчика в благодарность, Джинн в очередной раз вспоминает о той самой ночи и улыбается своим мыслям. Ловко запрыгивая в седло, девушка ещё долго оглядывается на провожающую её семью, отец и мать с малышом на руках счастливо машут, прощаясь.

Гуннхильдр направляет животное поводьями в сторону леса. Спешить некуда. Солнце медленно садится за горизонт, скрывая свои жаркие пламенные бока. 

В нагрудном кармане лекарской жилетки, рядом с сердцем, так и лежит веточка хвои, всё такая же свежая и зелёная.