Они стоят друг напротив друга. Обнажённые души, рвущиеся на свободу в оковах безукоризненно выдрессированных движений. Совершенно разные, насколько только могут быть разными люди, выросшие бок о бок, объединённые одной идеей.
Всё началось тем же пасмурным субботним утром, когда мерную тишину особняка разрезал женский вопль. Невысокая девочка лет тринадцати, облаченная в школьную форму, в воинственной позе стояла посреди своей комнаты и на повышенных тонах спорила с худощавым парнем того же возраста. Тот держался ближе к выходу, готовый в любой момент улизнуть из-под горячей руки (или цветочного горшка) возмущенной сестры. Он снисходительно щурился, пока та выкрикивала всё новые обвинения.
— Это вообще не твоё дело! — надрывался высокий девичий голос с лёгкой хрипотцой.
Ему вторили короткие, но хлёсткие саркастические замечания, каждое из которых тонуло в следующей порции возмущенных тирад.
Препирательства закончились стихийно, стоило в дверях появиться еще одному участнику внезапного рандеву. Его громкий, резкий оклик заставил детей сперва пугливо умолкнуть, а затем, когда прозвучало угрожающее требование объясниться, они в один голос затараторили, перебивая друг друга.
Из сбивчивого рассказа следовало, что Номер Семь намеревалась под шумок суеты выходного дня улизнуть из-под бдительного отцовского наблюдения ради вопиющей выходки: похода на свидание. Хотя девочка упорно отрицала обвинения, щёки её горели неестественным румянцем.
Так или иначе, о её планах почти случайно узнал Номер Пять. И, вместо того, чтобы из солидарности прикрыть порывы юной сестринской души, решил сдать её с потрохами. По его едким заверениям, он делал это сугубо из жалости, поскольку последствия простого непослушания, хоть и грозили нагоняем, не были бы столь катастрофичны, как последствия побега.
Сэр Реджинальд Харгривз слушал причитания своих воспитанников с беспристрастным, совершенно непроницаемым лицом, вечно отражающим лишь настороженное недовольство. В какой-то момент он нахмурился и рубанул ладонью донельзя напряжённый воздух помещения, прерывая поток слов.
— Довольно! — грозно рявкнул он. — Я ничего более не желаю слушать. Вы оба злостно нарушили правила и режим, тем самым подставив не только себя, но и свою команду.
Он, не оглядываясь, кивнул на столпившихся в коридоре подростков, которые наблюдали за нетипичной сценой с любопытством, однако вмешиваться не решались.
— И вы оба понесёте наказание, — тоном, не терпящим возражений, отчеканил мужчина. — Вместо игр и чтения после завтрака сегодня вас ждёт дополнительная тренировка. Раз уж у вас находится время на всякую чушь, то его следует занять чем-то более полезным.
Прежде, чем кто-то из провинившихся успел среагировать, Реджинальд развернулся к выходу из комнаты дочери, показывая, что разговор закончен. Мгновение спустя эксцентричный хозяин поместья размашистыми шагами удалился, не проронив больше ни слова, лишь подтверждая нешуточность своих угроз.
— Ну спасибо тебе, говнюк! — прошипела Аврора, выталкивая самодовольного брата прочь из комнаты в просторный коридор, где остальные томились в ожидании подробностей.
Тот лишь дерзко усмехнулся и отвесил девочке издевательский поклон.
— Благодари себя, Принцесса.
Старший Харгривз был решительно недоволен поведением своих подопечных, но не менее и встревожен. Видеть эту парочку настроенными друг против друга ― непривычно, но старый учёный понимал, что рано или поздно это столкновение будет неизбежно. Они с самого детства были примером абсолютных противоположностей. Извечным противопоставлением льда и пламени, эмоций и рассудка, импульса и расчёта. Оставалось лишь дождаться, когда эта бомба замедленного действия рванёт, и вот, рванула в тринадцать.
«К этому периоду пубертата голова уже немного проясняется, и застилающая глаза пелена враждебности становится слабее. А вот сила и норов всё ещё бьют ключом, причём по этой самой прояснившейся голове», — черкнул мужчина в своем дневнике. —«Главная задача в такой момент — направить эти бурные стихии в нужное русло»
Например, на поле боя.
***
Поэтому сейчас они стоят посреди просторной поляны на пробирающем до костей ветру. Ощущение резких порывов, путающихся в золотистых волосах, кажется невыносимой игрой на оголённых нервах.
Между ними — вражда на час, между ними — охотничий азарт, между ними — вызывающий взгляд, в котором игриво сверкает хулиганская искра.
Пятый нетерпеливо поигрывает костяшками пальцев, сжатых в кулак. Аврора подслеповато щурит лазоревые глаза, пытаясь угадать ход его мыслей.
А где-то высоко над головой мрачно-серебристое небо в вуали тяжёлых облаков тоскует об уходящей осени.
«Света совсем мало ― дело дрянь», ― вихрем проносится в мыслях у девочки. Перспектива остаться без шанса использовать свою способность не сулит ничего хорошего.
— Начали! — раздаётся над тренировочной площадкой зычный призыв сурового учёного.
Нетерпеливая Аврора вырывается вперед. Ноги, закованные в плотную кожу тренировочных сапог, едва касаются земли, в мгновение ока сокращая расстояние до невозмутимо спокойного мальчишки, который приветствует сестру снисходительным движением уголка губ. Только Пятый может вложить в мимолетный жест столько высокомерия и откровенной насмешки.
В ход идёт пара стандартных ударов: сперва с левой руки, затем с правой. Она пробует подход, ищет уязвимые точки в обороне противника. Девочка ставит блоки скорее инстинктивно, по наитию захлестывающих её эмоций.
Номер Пять отвечает ей невообразимым количеством перехватов и подсечек. Его ближний бой со стороны всегда напоминает танец ― цепь безупречно выверенных движений, подобранных под такт, хоть на музыку клади.
Аврора едва успевает разобраться в этой безумной пляске приемов, и вот уже сама не замечает, как отражает резкие, словно выпады, атаки Пятого. Мальчишка уверенно и бесцеремонно прессует сестру, заставляя её тратить всю координацию на защиту, не давая ей возможности набраться сил и напасть.
«Чёрт, чёрт, черт!» ― скользит по краю возбуждённого сознания девочки.
Она сжимается всем телом, готовясь к очередному столкновению. Бледно-васильковые глаза стремительно скользят по противнику, угадывая, в какую сторону он метнётся на этот раз. И тут её настигает юркая, молнией блеснувшая мысль ― а что, если не стараться предугадать его действия, а заставить следовать своим?
Стопы проседают в промозглую землю, чтобы в следующий миг оттолкнуться от неё навстречу ехидно ухмыляющемуся парню. На соображение у Авроры ― доли секунды, но козырь в том, что Пятый снисходительно её недооценивает.
Проверяя свою теорию, она отклоняется чуть вправо. Заставляет его поверить, что сейчас нападёт в лобовую, но он, как всегда, в последний миг исчезнет в голубом свечении, вежливо позволяя сестре снова пропахать носом траву.
Как и ожидалось — он телепортируется влево, уже небрежно оборачивая голову, чтобы проследить финальную траекторию движения Номера Семь. Но тут она дергается следом за ним, в унисон, словно тень, и, прежде, чем каждый из них успевает осознать, что произошло, оба оказываются на земле.
Пользуясь заминкой, Седьмая действует на опережение. Отпрыгнув в сторону, она разворачивается вокруг своей оси, выбрасывая правую ногу вперед, так, чтобы та столкнулась с лицом противника. В случае с кем-то более неопытным эта красивая импровизация, возможно, и сработала бы, но сейчас Пятый оказывается куда стремительнее. Крепко ухватившись за девичью щиколотку, он порывисто проворачивает сестру в воздухе, впечатывая в землю.
Девочка заливается краской, от досады ей хочется грызть песок. Проклятый нахал со своей неуловимой способностью!
― Ну, и чего разлеглась?! ― кричит он, дразняще проносясь мимо и тут же исчезая в телепортационной вспышке.
Аврора поднимается на дрожащих ногах. В висках девочки пульсирует боль вперемешку с обидой и закипающей где-то под рёбрами злобой. Она смотрит на свои руки, вымазанные в глине и песке. Смотрит на безнадёжно изгаженный тренировочный костюм. Вскидывает вверх голову и ловит несмелый проблеск ледяного октябрьского солнца. На разбитых губах играет тонкая улыбка, когда Аврора Харгривз растворяется в воздухе.
Окружающего мира уже не существует ― тусклая зелень деревьев, точно по велению кисти безумного художника, мешается с выцветшим ковром травы. Где-то там, впереди, виднеется беспорядочная клякса неба, а ветер исполняет в ушах дикую свистящую мелодию.
Всё это вертится вокруг бегущей Авроры в сумасшедшем хороводе, центром которого становятся прищуренные нефритовые глаза. Прежде, чем Номер Пять успевает сориентироваться, девочка материализуется на бешеной скорости уже в паре сантиметров от него.
От мощного столкновения их обоих сшибает с ног, тащит по земле несколько метров, а потом швыряет в разные стороны.
Пятый, злее дьявола, вскакивает на ноги и отбрасывает назад растрепавшиеся волосы. Тонкие ноздри вздымаются, как у молодого разъярённого быка. Ему неведомо поражение. Это он всегда глядит на побеждённого сверху вниз, пока соперник корчится в ногах, а такие привычки немало развращают самолюбие.
И все же, на одну безумную секунду Авроре кажется, что где-то в глубине его глаз мелькает искра уважения, почти гордости. И одобрения. И чего-то ещё, что девочка не может различить за всего одну безумную секунду.
А в следующую он уже исчезает со своего места в резком всполохе, чтобы тут же возникнуть за спиной у растерянной сестры, и одной порывистой подсечкой обрушить её на колени.
Захват шеи в замок между ладонью одной руки и предплечьем другой, и упор острым коленом в хребет обездвиживают Аврору, не оставляя ей шансов. В схватке с реальным противником ей бы в этот момент уже свернули шею.
Старший Харгривз прекрасно это понимает. Даёт привычный сигнал Номеру Ноль, и та оглушительно свистит, оповещая об окончании тренировки. Исход её очевиден.
Аврора уходит с площадки, ни на кого не глядя. Она даже не заметила, как к их выступлению подтянулись братья и сёстры, и не знала, что её позор стал публичным.
Третья лишь молчит, понимающе поджимая губы. Номер Один хмуро скрестил руки на груди и провожает сестру неодобрительным взглядом исподлобья: слаженному механизму его команды не нужны хлипкие винтики. Четвертый пытается увязаться за Седьмой, бормоча что-то успокаивающее, но его останавливает Номер Два. Качает головой, хмурится. Он знает, что такие моменты лучше переживать в одиночестве.
В доме Аврора сталкивается с Шестым, который ещё в середине боя ушел с площадки, не желая лишний раз наблюдать за дракой. Он говорит ей что-то ободряющее, вроде «Ты все равно молодец», но звучит так же неуверенно, как его попытки замять очевидное. Фундамент их семьи замешан на соперничестве и азарте ― по крайней мере, именно это старательно поощряет сэр Реджинальд, заставляя детей соревноваться в выносливости и выставляя их друг против друга на тренировках.
― Аврора, дорогая, тебе нужно переодеться, ― медово растягивая звуки, заботливо сообщает Мама-Грейс, появляясь на пороге комнаты Седьмой. ― Я приготовила тебе ванну, чтобы ты могла согреться и смыть с себя всё вот это, ― она кивает на застывшие в светлых волосах комья грязи и глиняные разводы по всему лицу дочери. Провожает её вдоль по коридору и распахивает перед ней дверь ванной, где уже витают ароматы травяного настоя и лаванды.
― Это несправедливо, ― выдыхает девочка, освобождаясь от остатков костюма, пропитанного земляной сыростью. ― Почему он ведет себя, как задиристый говнюк?
― Не выражайся, милая, это тебе не к лицу, ― механически одёргивает Аврору Грейс и тут же добавляет, озарившись беззаботной улыбкой: ― Это же мальчишки! Не обижайся на них, солнышко, они просто пока не умеют по-другому проявлять своё внимание.
― Это не внимание, это какое-то издевательство! ― с возмущением продолжает Аврора, хлопнув руками по воде, от чего та мигом окрашивается в болотный цвет. ― Чего он добивается таким поведением? Войны?
Грейс наклоняется к девочке, чтобы ополоснуть её пшеничные локоны, и негромко усмехается над её ухом:
― Знаешь, дорогая, я открою тебе маленький секрет: мужчины, особенно в таком возрасте, иногда и сами понятия не имеют, чего они добиваются. Но это в них заложено природой, поэтому не стоит принимать близко к сердцу.
Аврора только презрительно фыркает. Разговоры про инстинкты и невозможность им противиться всегда вызывают в её юной душе бурный протест. Она вполне уверена, что люди потому и стоят на ступень выше животных, что способны регулировать и контролировать своё поведение, а если не способны — что с них вообще взять? Они с Эллисон – «Третьей» – даже публично выступали на эту тему, когда им дали слово после одной из успешных миссий. Тогда все почему-то посчитали их заявления чересчур феминистскими, и на некоторое время устроили бойкот. Возможно, еще тогда стоило понять, что иметь мнение, отличное от большинства — это, увы, наказуемая инициатива.
Грейс мягко стирает последний след драки с тела девочки, мурлыкая себе под нос какой-то прилипчивый мотивчик. Подает ей свежее полотенце и летящей походкой порхает к выходу.
― Сделаю твое любимое шоколадное печенье, чтобы ты не грустила, — непринуждённо роняет она, стоя в дверях и сияя дежурной благоговейной улыбкой. — И ромашковый чай для успокоения.
***
В районе двенадцати ночи, когда официальный отбой уже давно объявлен, но фактически никто из подростков еще не спит, об косяк открытой двери комнаты Авроры раздаётся троекратный стук.
— Что тебе ещё надо от меня? — с явным неудовольствием отзывается девочка, даже не повернув головы к полуночному гостю. — Мне кажется, ты выполнил программу-максимум на сегодня. Втоптал меня в грязь во всех смыслах, и в очередной раз повертел хвостом перед папочкой.
— Я не виноват, что ты такая упрямая, ― негромким голосом отвечает Пятый. ― Могла бы поддаться с самого начала. Ты же примерно понимала, чем дело закончится.
Аврора чуть не задыхается от возмущения, мигом позабыв данное самой себе обещание игнорировать тычки Пятого, и всё же подлетает к нему, пока он лениво подпирает стену.
— Ты не виноват?! — шипит она на максимально допустимой громкости. ― Во всей этой ситуации с первой секунды виноват только ты, и твоя тупая заносчивость. Ты вообще можешь прожить хоть день, чтобы не попытаться кому-нибудь что-нибудь доказать?
— Забавно слышать это от человека, который променял «такую важную» для него встречу на заведомо неравный бой, — насмешливо парирует Номер Пять. — Хотя, ты могла просто отмазаться и сбежать.
Номер Семь глубоко вдыхает, будто пытаясь вобрать в лёгкие не воздух, а терпение.
— Я всё ещё не понимаю, чего ты хочешь, — устало признаёт она. — Если тебе жизненно необходимо до кого-нибудь докопаться, то извини, на сегодня я закрыла приём.
— Вот как раз зашёл узнать, когда ты свободна, — как ни в чем не бывало, подхватывает Пятый, покручивая в тонких пальцах статуэтку балерины с комода. Поймав выражение лица хозяйки комнаты, он благоразумно возвращает фигурку на место и поясняет: — Хочу отдать должок за сегодня.
Аврора молчит, недоверчиво глядя на юношу, ожидая подвоха в каждом его слове. Этот хитрец абсолютно ничего не делает просто так, и остаётся только гадать, какую цель он преследует на сей раз.
— Если я правильно понял, из-за нашего… спора… ты пропустила свидание, — неторопливо продолжает он. — В конце концов, это несправедливо. Поэтому, я предлагаю тебе найти время и сгонять… ну, скажем, в «Пепперс».
Аврора ощущает себя рыбкой, которая посреди океана вдруг забыла, как дышать, и застыла в ступоре непонимания с распахнутым ртом.
— И лучше побыстрее. Не люблю долго ходить в должниках.
— Серьёзно? — наконец выдавливает она. — При всех вызвать меня на драку, провозить мордой по земле, чуть не сломать хребет, и украсить пластырями с ног до головы ― это, в твоем понятии, «позвать на свидание»?
— Уверен, что ты справишься с этим потоком бессвязных звуков, и внятно назовешь мне дату в ближайшее время, — ободряюще бросает Пятый с плотоядной улыбкой, разве что не хлопая непринуждённо по плечу. Если бы в этот момент девочка не была в состоянии лёгкого шока, она бы заметила, что эта беззаботность даётся её собеседнику сжатыми в карманах форменной пижамы кулаками и едва заметной испариной на лбу.
Его манера вести беседу похожа на манеру вести бой — он атакует короткими наскоками и колкими фразами, не давая опомниться и дать отпор. Второй раз за этот день Аврора испытывает чувство, будто её, как кролика, загоняют в угол и гипнотизируют нахальным огоньком лукавых изумрудных глаз.
— Ведь в итоге, именно победитель получает всё, что захочет, не так ли? — загадочно роняет Пятый напоследок, ухмыльнувшись, и привычным ему способом исчезает из помещения.
Он хотел вовсе не победы в этом бою.