Теплый июльский ветер заскучал, веселит себя как может. Подхватывает листья, кружит их в танце. Выуживает из мусорных баков фантики от конфет и перемешивает с дорожной пылью, сооружает маленькие смерчи. Завидев взволнованного мужчину, почти бегущего к такси, несется к нему, ерошит идеальную укладку, дергает за воротник концертного костюма, старается вырвать из рук тетрадный листок. Но мужчина ускользает от него, садится в машину и захлопывает за собой дверь. Ветер разочарованно уносится прочь.
Таксист Фёдор Горький оборачивается к своему пассажиру, кивает на листок бумаги у того в руках:
– Что, еще одно?
– Да. Уже четвертое за три месяца, – Всеволод Старозубов протягивает таксисту письмо.
Тот берет его аккуратно, пробегает глазами и хмурится.
Первое письмо появилось спустя неделю как на всю страну прогремел ставший хитом «Ла-ла-хэй». Всеволод нашел его в гримерке, спросил охрану, кто сюда заходил, но те, конечно, никого не видели. И вроде в письме не было ничего такого. Никаких угроз, только восторженные слова неизвестного поклонника, заверения в вечной любви, восхищения талантом и предложение встретиться в парке в обозначенное время. Тогда Старозубов тоже показал письмо Феде и даже посмеялся, мол до чего только поклонники не доходят, что уже и в гримерку к нему готовы забраться. Фёдор тогда тоже усмехнулся, но посоветовал артисту быть внимательнее.
Конечно же ни на какую встречу Всеволод не пошел, а через три дня на столе в студии нашел еще одно письмо. Тон его был уже иным. Автор высказывал свое разочарование, писал о том, что им предназначено быть вместе и что от судьбы артисту не уйти. Это письмо встревожило уже их обоих. По настоянию Фёдора Всеволод даже отвез его в милицию. Там письмо прочитали и сказали, что переживать не стоит. Наверняка какой-то очередной фанат, пытается привлечь к себе внимание. А потом попросили автограф.
Старозубов обращается к охранникам с просьбой повнимательнее смотреть за входом в гримерку. Но когда на столе появилось третье письмо, становится ясно, что толку от сотрудников никакого. В третьем письме были уже явные угрозы. Фёдор, раньше возивший Старозубова время от времени, становится фактически его личным водителем, не доверяя безопасность артиста никому другому.
– Я все-таки считаю, что нужно обратиться в милицию.
– Обращались уже, толку никакого.
– У меня полковник есть знакомый в Катамарановске, можно к нему. Хороший мужик, он не откажет.
– Даже не знаю, Федя. А вдруг это и правда чей-то розыгрыш?
– Я просто волнуюсь, ты же знаешь.
Старозубов смотрит в теплые карие глаза напротив и улыбается.
– Знаю. Ладно, поехали.
Если Фёдор и недоволен тем, что убедить артиста не удалось, то спорить не берется. Отворачивается, заводит машину и выезжает со стоянки.
Всеволод едет молча и иногда косится на водителя. Он знает, что волнение Фёдора искреннее и это действительно приятно, знать, что ты кому-то по-настоящему не безразличен. О том, что он таксисту не безразличен Старозубов тоже знает и уже давно. Они знакомы больше года. Знакомство началось с того, что таксист несколько раз подвозил Старозубова, просто так совпадало, что на вызов приезжал именно Горький. Фёдор всегда был поклонником его таланта и никогда не скрывал этого. Ехать порой приходилось подолгу, а Фёдор человек общительный. Так и выяснилось, что у них с артистом много общего. Любимые фильмы, книги и даже увлечение – кулинария, на которую у обоих вечно не хватает времени. Быстро сдружились, перешли на «ты». Когда отношение Фёдора у нему изменилось, Всеволод тоже заметил. Да и особого таланта для этого не потребовалось, у добродушного улыбчивого Феди все легко читалось во взгляде. Но тот, не принимал никаких действий и Сева решил тоже все оставить как есть. Федя ему нравился, но сделать первый шаг, он не решался. Сам думал над этим долго, пытался понять, что его останавливает, чего он боится. А тут началась история с письмами, а Фёдор, впервые проявил инициативу, настояв, чтобы теперь его забирал и отвозил везде только он. Приезжал всегда пораньше, ждал возле подъезда или концертного зала. Сегодня вот предложил обратиться к знакомому милиционеру. Всеволод отказался, такая услуга наверняка не просто так оказывается. Ему очень не хотелось, что Федя из-за него оказался в должниках.
Через две недели был назначен закрытый концерт для каких-то шишек, репетиции каждый день, иногда допоздна. В назначенный день выступление заканчивается около восьми вечера, на улице еще светло. Фёдор подъезжает к черному входу, со стороны дворов, паркуется и ждет. Пока Всеволод не вышел решает проверить багажник, давно хотел место высвободить.
Последующие события остаются в памяти Фёдора смазанным пятном. Момент, когда Сева выходит, он упускает, но внезапный крик заставляет его вынырнуть из багажника. Он успевает заметить, как убегает человек в синей куртке, а Всеволод, схватившись за живот оседает на асфальт. Горький оказывается рядом почти мгновенно.
– Всеволод, ты в порядке? – вопрос совершенно дурацкий и задает он его скорее, чтобы отвлечь себя и не впасть в панику. Потому что ну какой тут к черту порядок, когда он своими глазами видит, как на белой рубашке расплывается красное пятно.
Фёдор подхватывает артиста под голову, старается уложить как можно аккуратнее. Развязывает шейный платок, с трудом разнимает вцепившиеся в рану руки и прижимает с силой. Всеволод вскрикивает и дергается.
– Потерпи пожалуйста, – просит Федя, перекладывая руки пострадавшего на шарф. – Надави посильнее и не отпускай.
Всеволод сдавлено стонет, но делает, что сказано.
– Знаю, больно. Нам нужно ехать, тебе нужна помощь.
Он помогает Старозубову подняться, доводит до машины и устраивает на заднем сидении. Сам буквально запрыгивает за руль и газует. Едет спешно, но старается быть аккуратным, чтобы не подбросило на кочке или колесо не попало в выбоину. Выруливает на шоссе, ведущее за город, и набирает скорость.
– Федя, куда мы едем? – хрипло спрашивает Старозубов. – Больница в другой стороне.
Горький бросает на него обеспокоенный взгляд в зеркало. Он знает, что им не нужно в больницу. Федя всегда обладал обостренным внутренним чутьем, оно не раз помогало ему оказываться в нужное время в нужном месте чтобы помочь тому, кто в помощи нуждается. Всегда знал какую дорогу выбрать, где ремонтные работы и как лучше объехать. Так и сейчас, только глянув на Севу, он понял – в больницу не успеют.
– Всеволод, ты мне доверяешь? – спрашивает, понимая, что каким бы ни был ответ, решения своего он не изменит. Главное найти помощь, а уж с последствиями будет разбираться потом.
Всеволод ловит его взгляд в зеркале, смотрит внимательно, а потом кивает.
Федя кивает в ответ. Окидывает внимательным взглядом дорогу, вытаскивает телефон и набирает номер.
Гудки кажутся бесконечно долгими, наконец усталый голос на том конце отвечает:
– Жилин слушает.
– Полковник, это Федя. Всеволода ранили.
– Что случилось? – усталые интонации пропадают, голос в секунду становится сосредоточенным.
– Какой-то псих с ножом напал. Нужен Игорь.
– Понял.
Горький слышит, как полковник, кричит в сторону:
– Игорь, вставай. Нужна твоя помощь.
И снова в трубку:
– Где вы?
– На трассе, едем к городу.
– В нескольких километрах есть сверток, там раньше турбаза была. Заверни туда, только в лес сильно не углубляйся, дорога убитая, еще увязнешь. Главное, чтобы такси с дороги видно не было.
– Понял, – Фёдор, кладет трубку, пристраивает вторую руку на руль и прибавляет газу.
– Это твой знакомый полковник, к которому ты предлагал обратиться? – Всеволод бледный, с трудом держит голову, но всеми силами пытается не отрубиться. – И чем он поможет?
– Он приведет Игоря, – ответ ничего не объясняет, но на подробное объяснение Федя сейчас не способен. Он каждые несколько секунд бросает встревоженный взгляд в зеркало.
К счастью, Старозубов не просит уточнить. О способностях Катамаранова Фёдору известно давно. Мало кто из живущих в их маленьком городке не слышал про странного, вечно пьяного строителя. Который то мэрию снесет, то в болоте утопнет, а потом словно ни в чем не бывало бродит по городу. Но то, что Игорь умеет лечить, он узнает после нападения на Жилина. В тот вечер он невольно помог полковнику, подсказав адресок Гвидона Вишневского. Игорь и Сергей заявились к нему спустя три дня после тех событий. Фёдор тогда очень удивился, обнаружив поздно вечером на пороге своей квартиры эту странную парочку. Сидели на кухне, Игорь пьяно благодарил за то, что Серёге помог. Путано объяснял, что сам бы не смог, потому что половник на момент их встречи на дороге уже почти ушел. Одно дело лечить, другое с того света возвращать. Горький тогда толком ничего не понял из его слов. Отнекивался, мол, он ведь только путь указал, сам-то не сделал ничего. Уже уходя, Жилин сжал его плечо, поблагодарил и сказал, чтобы Федя не стеснялся, если что к нему за помощью обращаться.
Сейчас Фёдор сжимает руки на руле, всматривается в убегающую трассу и ощущает, как время скручивается в тугую спираль. Все чувства обострены до предела. Он слышит хриплое дыхание Севы, чувствует запах страха и боли, ощущает как на его вцепившихся в руль руках подсыхает, стягивая кожу чужая кровь. Глаза смотрят на дорогу, но кажется видят только бескровные губы Старозубова.
– Всеволод, пожалуйста не теряй сознание. Говори со мной.
– О чем? – голос тихий хриплый.
– Расскажи, как прошел твой концерт?
– Хорошо, – отвечает с трудом, делает большие паузы, – народу было не много... Все хлопали... Надарили цветов... оставил в гримерке.
Федя уже видит впереди запыленный знак с облезшей краской – поворот на турбазу.
– Почти приехали.
Сворачивает и тут же чертыхается. Дорога совершенно разбитая. Машина, конечно, проедет, но потрясет изрядно.
– Прости, – кажется уже в сотый раз извиняется Федя, когда на очередной кочке слышит приглушенный стон, – еще немножко проедем, подальше от дороги.
Наконец он тормозит, помогает выбраться Старозубову и располагается под ближайшей сосной пристроив певца спиной у себя на груди. Тряска по кочкам отняла у него последний силы, дыхание частое с хрипами, грудь ходит ходуном. Оставаться в сознании стоит невероятных усилий, веки тяжелые, хочется спать.
Справа раздается хруст, а потом из серого разлома прямо на поляну вываливается Игорь, за руку вытягивая за собой полковника.
Катамаранов тут же бросается к Старозубову, падает рядом на колени, отводит руки вместе с безнадежно испорченным платком и осматривает рану.
– Ну что? – голос у Феди дрожит, но он этого не замечает. – Ты ему поможешь?
Игорь наклоняется ближе к ране, почти утыкается в нее носом.
– Ну?
– Не с-ссы, помогу.
– Сколько?
Игорь снова наклоняется к ране, тянет носом, что-то бурчит.
– Кажись п-печень зацепило, – констатирует он, забирается рукой под каску, чешет затылок.
– Сколько?
– Четыре.
Федя тут же протягивает руку с раскрытой ладонью.
– Я согласен.
Игорь смотрит внимательно на таксиста, читает его как открытую книгу, находит ответы на все вопросы. Обычно, называя цену, он всегда уточняет, уверен ли человек в своем решении. Сейчас этот вопрос излишен, все сказали глаза Феди. Игорь протягивает свою чумазую руку и сжимает пальцы в рукопожатии.
Всеволод уверен, что от кровопотери у него начались галлюцинации, потому что между руками виднеется зеленоватое свечение, а потом Игорь отдергивает руку и в ту же секунду с силой прижимает ее к ране на животе. Он кричит и теряет сознание.
Когда Старозубов приходит в себя, то понимает, что лежит на траве, перед глазами маячит милицейский китель. Не до конца осознавая себя в пространстве и кажется во времени, певец поворачивает голову, пытаясь найти Федю.
– О, голубчик, очухался. Ну вот и славно, – взгляд у Всеволода растерянный и даже испуганный. Он резко садится, отчего голова немного кружится и начинает судорожно ощупывать свой живот, задирая изгвазданную в крови рубашку.
– Как же это?
– Да не волнуйся ты так, все у тебя будет хорошо.
Всеволод снова озирается и наконец находит взглядом Федю. Тот стоит чуть в стороне бледный, растерянный, но со слабой улыбкой. Рядом Игорь что-то тихо ему объясняет, а потом протягивает бутылку со скипидаром, на что Федор отрицательно качает головой.
Жилин поднимается и уже собирается уходить, но Всеволод цепляется рукой за штанину удерживая.
– Что он отдал? Что за «четыре»?
Полковник хмурится, но отвечает незамедлительно.
– Года. Четыре года жизни.
– Как? – ахает испуганно.
– Игорь может кое-что, – отвечает Жилин. На самом деле Игорь может много чего, но не всем стоит это знать, – однако ничего не берется из воздуха. Чтобы вылечить болезнь или рану нужна энергия и отдана она должна быть добровольно с искренним желанием помочь. Количество лет зависит от того, сколько энергии нужно потратить на лечение, а это уже зависит от ранения.
– Но зачем же он.., – Всеволод снова глядит на Фёдора.
Жилин присаживается на корточки и наклоняется ближе, всматривается.
– Ты, товарищ артист, совсем дурак или как? – от неожиданности тот только рот открывает, но Жилин не даёт ему и слова вставить. – Ты что не видишь, как он к тебе относится?
– Вижу, – смущенно бурчит Всеволод.
– Ну вот и кончай уже парню мозги пудрить. Поговори с ним по-человечески, – полковник неожиданно улыбается и, хлопнув Всеволода по плечу, поднимается. – А то я приеду и закрою тебя на пятнашечку уху-ху.
– А чего вы так за него переживаете? Вы вроде не друзья.
– Не друзья, – соглашается Жилин серьезно. – Но я как-то умер у него в такси, а он помог.
Подошедший Игорь берет Сергея за руку и тянет за собой.
– Пошли домой, устал я, – серая прореха в ткани пространства раскрывается, поглощая сначала Игоря, а следом и полковника.
– Спасибо! – кричит им в след ошарашенный певец.
Фёдор подходит и опускается рядом на колени.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо.
– Можно я посмотрю? – кивает на его живот.
Старозубов сглатывает вязкую слюну и кивает.
Федины пальцы немного подрагивают, когда он разводит в стороны полы рубашки и касается совершенно гладкой кожи, даже шрама не осталось. Задумавшись, ведет рукой по плоскому живот, но стоит Севе вздрогнуть, тут же испуганно отдергивает руку.
– Извини. Больно?
Всеволод успевает перехватить его кисть, сжимает ее уверенно, бережно удерживает в своих ладонях.
– Нет. Щекотно, – улыбается он.
Горький несколько секунд внимательно смотрит на их руки, а потом поднимает глаза на Старозубова. Обычно жизнерадостный таксист сейчас выглядит забавно растерянным.
– Федя, то, что ты для меня сделал, – Федя усиленно мотает головой, видимо желая отрицать всякую причастность к произошедшим событиям. – Не спорь. Ты мне жизнь спас. А я... Эх, прав полковник, дурак я. Ты прости меня.
Федя от этих извинений теряется окончательно. А потом поднимает на Севу свои невозможные глазищи и улыбается, светло и искренне, как только он умеет.
– Я тебя люблю, – произносит легко и уверенно. Так словно уже не раз это говорил. Или собирается сказать не раз.
Всеволод улыбается в ответ, а потом подносит к губам его руку и целует костяшки пальцев. Фёдор совершенно очаровательно краснеет и Старозубов берет себе на заметку сделать так еще раз.
– Федя, отвези меня домой.
Федор помогает ему подняться, усаживает на переднее сидение и жмет на газ.
***
В самом центре катамарановских болот под высокой сосной на прелом мху скрючившись в три погибели лежит Игорь. Каска валяется в стороне, голова его покоится на ногах полковника, который бережно гладит его по спутанным волосам.
– Хороший мой, что же ты себя не бережешь.
Игорь приглушенно стонет и поднимает на Серёгу мутный взгляд.
– Не в-в-волнуйся, Серёга, я оклемаюсь через пару дней.
– Да как же мне не волноваться, когда тебя трясет всего и губы белые. Я же видел, что этот артист никакой совсем. Сколько ты своих сверх Федькиных четырех накинул?
– Эт уже н-неважно. Главное, что все хорошо, я-то оклемаюсь. А этого урода с ножом мы потом найдем, я его след запомнил, – Жилин согласно кивает в ответ. – Сережа, дай мне скипидарчика.
– Ох, Горенька, добрая душа, – причитает Жилин и протягивает Игорю бутылку.
Тот делает несколько жадных глотков и удобнее укладывается у Жилина на коленях.
– Я вздремну полчасика и домой поедем. Ладно?
– Конечно, мой хороший, отдыхай.
Полковник чмокает Игоря в макушку, снимает фуражку, откидывается на ствол сосны, пытаясь устроиться поудобнее, и прикрывает глаза. Он знает, что полчасиком все не ограничится, слишком много сил отдал Игорь.
Летний ветерок забирается полковнику в волосы, лезет за шиворот, гладит по щекам. Он то точно знает, что все это было не зря.