Хороший день

Будоражащее чувство внутри возникло с ерунды и не сразу достигло мозга Такао Казунари. Он продолжал влачить беззаботное существование вплоть до того момента, когда стало поздно; когда уже не было возможности остановить волнение в груди или отмотать свои мысли в русло «он — человек, которого я должен победить» вместо «хочу всю жизнь давать ему пасы».

Будучи человеком, плывущим по течению, Такао не углублялся в самоанализ чересчур часто, предпочитая наслаждаться эмоциями такими, какие они есть, а не перекраивать, перекручивать их смысл, рассматривая под микроскопом. Поэтому он и не заметил, в какой момент стал дольше смотреть в зелёные глаза, чтобы лучше узнать оттенок чужой радужки. И чёрт, на солнце они разливались тёплым травяным полем в груди мальчишки.

Такао продолжал по инерции следовать за Мидоримой, с удовольствием питаясь чужим ворчанием, шикарными пасами и редкими улыбками. Он впитывал всё, стараясь не упустить ни крохи.

Учебники в алфавитном порядке даже в сумке; странные амулеты от Оха-Аса (заколочки на чёлке были милыми); перебинтованные пальцы преют весной, и он меняет бинты чаще, иногда позволяя Такао помочь; ходит лишь к одному парикмахеру, доверяя пару миллиметров чёлки каждые полтора месяца; обожает баскетбол; составил правила на всю свою жизнь.

И Такао не знал, есть ли он в этом расписанном будущем, но продолжал ползти за ним следом. Заполняя пустующее место рядом с шутером своим голосом. Запуская руки прямо в сердце, продрогшие и искренние; жаждущие любви и внимания.

Осознание лавиной обрушилось в день финальной игры Поколения чудес. Такао не планировал переживать, осмысливать что-то. Он просто хотел обыграть вместе с Мидоримой иностранных нахалов; отомстить за семпаев.

Но всё, что он помнил после матча, — бешено стучащее сердце, когда его друг вставал рядом во время перерывов и разговаривал с ним. Когда особо никто не говорил, он обращал на него внимание и интересовался мнением.

Ладони Такао потели от внезапного осознания. От ревности. От восхищения. От любви.

Именно поэтому он первым и смылся после матча, оставляя Мидориму с бывшей командой. Чувства бушевали, выплёскиваясь за края установленных границ, требуя пересечь черту. Как? Чувства сами не имели ни малейшего понятия.

Вакамацу смог отвлечь Такао от дымящейся головы, заведя разговор о новом выпуске спортивного журнала, пока остальные участники сегодняшней игры подтягивались.

Мидорима вошёл в помещение, выгнав вслед за собой нечто из груди Такао. Иначе как объяснить не стучавшее целую вечность сердце?

Парень сразу перевёл всё внимание на собеседника, не давая себе умереть раньше положенного.

…но взгляд постоянно стекал с грубых черт Вакамацу на бледную кожу и нахмуренные брови. Мидорима сверлил его взглядом в ответ.

Такао всеми силами пытался не размышлять над его недовольством и отправил неловкую улыбку в ответ, намекая, чтобы тот пообщался с друзьями хоть немного.

Сердце вновь стучало и душило вместе с сжатым воздухом в рёбрах.

Его глаза. Такие красивые. Господь Бог.

Волнение не покидало весь вечер. Вплоть до момента, когда они оба шли домой. Всё внутри Такао вопило о том, что нужно бежать, прятаться, но сам он, жизнерадостно улыбаясь, предложил Мидориме прогуляться до остановки.

Их руки находились так близко. Казалось, эта мысль осталась единственной в пустой голове Такао.

— Ты ведёшь себя странно, вот что.

Конечно, он не мог промолчать об этом. Чёртов цундере.

— Шин-чан, сегодня же был тяжёлый матч. Как мне еще себя вести?

— Что не так?

Конечно, он не понимал. Ведь только в груди Такао расцветали розы с острыми шипами каждый раз, когда парень смотрел в пронзительные глаза.

— Матч был хорошим. И ты отлично справился, Шин-чан!

Несколько мгновений Мидорима выискивал что-то в напряжённом лице напротив, следом вздохнул и произнёс.

— Лучше бы тот пас дал мне ты.

И что это должно было значить? Такао не знал, но чистый восторг заполнил его с ног до макушки. Хотелось закричать. Пузыри счастья лопались внутри и щекотали глотку.

Но Мидорима продолжал внимательно вглядываться в его лицо. И что-то очень тяжёлое в голове Такао застучало, требуя вернуть спокойную маску на лицо. Какой-то подсознательный страх не позволял слишком радоваться.

Нельзя показать свои чувства. Иначе это его напугает. И ты не сможешь пасовать ему.

— Да ладно тебе, Шин-ча-ан. Это было потрясающее зрелище. Вы отлично сыгрались!

Даже слишком.

— Не заставляй меня говорить очевидные вещи, идиот. Ты знаешь, что всё это только благодаря нашим упорным тренировкам.

Нужно дышать.

И вытереть ладони о джинсы, чтобы он не заметил.

А ещё найти новое сердце. Срочно. Это барахлит.

— Звучит так, будто ты переживаешь обо мне!

Такао продолжал цепляться за юмор, будучи в эмоциональной яме, погребённый под отчаянием своих чувств. А ещё пытался унять жар на щеках. Так стыдно и горячо. Вдруг увидит?

— Я выразил своё беспокойство прямым текстом, идиот.

Это галлюцинация. Иначе быть не может.

Это что… красные щёки на бесстрастном лице?

Теперь и лёгкие стали барахлить наравне с сердцем, не позволяя кислороду проникнуть в еле живое тело парня. Какой-то безумный коктейль счастья кипел в его груди. Такао такого никогда не чувствовал.

— Спасибо, Шин-чан. Я тоже беспокоился за тебя.

Неловко. Но необходимо выразить сейчас.

Мидорима хмыкнул в ответ. Его автобус прибыл, но он почему-то оставался на месте. И лёгкая улыбка на холодном лице щекотала что-то очень нежное внутри Такао.

Вопрос выскользнул из его рта, лишь когда автобус скрылся за поворотом. Без Мидоримы в нём.

— Ты сейчас пропустил автобус?..

— Правда?

Сарказм кольнул чем-то весёлым под рёбра Такао. Мидорима ухмыльнулся, продолжая стоять рядом. И пропустил редкий автобус, который по удаче пришёл чуть ли не сразу, используя сарказм. Будто в этом не было ничего странного.

— Следующий придётся ждать полчаса…

Такао в замешательстве говорил то, что и так было в распланированной голове Мидоримы.

— Ничего, я подожду.

Зачем? Ты же мог уехать уже.

Звенящая тишина ускоряла бедное сердце парня с каждой секундой. Такао чувствовал острую нужду разрядить слишком серьёзную обстановку. Или он умрёт на сильных руках в не самом чистом месте города.

— Мы завтра договаривались потренироваться? Всё в силе?

Конечно, всё в силе. Мидорима никогда не отменял тренировки. Разве что в ситуациях, когда Такао лежал, прикованный болезнью к кровати. И то норму в сто бросков выполнял.

— Несомненно. А ты что, удумал сачковать?

— Ты что, Шин-чан! Как бы я мог!

Хотел.

Хотя бы денёк без болезненно стучащего сердца.

На самом деле Такао врал самому себе. Он бы с утра вскочил из-за нервяка, а потом ещё и пришёл бы на полчаса-час раньше. Потому что увидеть уж очень хочется хмурые брови и услышать очередное ворчание.

Это превращалось в зависимость.

Хотя может с самого начало оно им и было? Желание говорить, обращать на себя внимание, прикасаться невзначай, быть единственным пасующим.

Быть особенным.

К остановке неторопливо подъехал нужный Такао автобус. Уставший водитель особо не торопился, ведь ещё несколько часов нужно двигаться от точки к точке.

— Спасибо, что проводил, Шин-чан. Увидимся завтра.

— Не говори ерунды, Такао. До завтра.

Глаза не хотели отпускать знакомый силуэт ещё долгое время, будто приклеенные к спокойному шутеру.

Завтра они вновь увидятся. И вновь сердце Такао будет сбоить, затапливая его счастьем по лохматую макушку.

Завтра будет хороший день.