Тёмная, глубокая ночь. Подняв стремительно вверх голову, можно увидеть россыпи звёзд, складывающихся по року судьбы в символичные созвездия. Взгляд выцепляет верхушки многовековых елей, упирающихся своими шпилями в небосвод, будто пытаясь его продырявить. Долго смотреть в небо нет возможности, поэтому Джинн поспешно возвращает своё внимание на чащу, раскидывающуюся по обе стороны от дороги. Старого факела в руке едва ли хватает для того, чтобы осветить несколько метров от себя, приоткрывая завесу лесной тьмы. По стволам, по самой коре причудливо играет свет пламени, заставляя воображение достраивать причудливые картины. Траурные смольные тени следят за девушкой из глубины чащи, перебираясь от дерева к дереву, они будто бы ждут удачного момента для нападения или затухания факела. Глаза Гуннхильдр болят от постоянного напряжения, их не смыкали целые сутки, наивно гарантируя быстрый и безопасный переход. Проходит минута, пять минут, десять, тени терпеливо ждут в лесу, сторонясь языков пламени, раскидывающихся вокруг девушки. Караван медленно, безостановочно движется по испещренной выбоинами земляной дороге. Джинн, оглядывая тянущуюся вереницу из нескольких телег забитых товарами, хмурит светлые брови и вспоминает, как неделю назад согласилась на уговоры торговца о сопровождении его хлама. Не сказать, что сложный или особо опасный маршрут, да и сам караван не такой уж и большой, даже полноценным караваном не назовёшь. Гуннхильдр нужны были деньги, заказы давно никто не предлагал, поэтому приходилось растрачивать себя на подобные мелочи. Но, как говорится, иногда приходится засучить рукава и заняться грязной работой. Последняя мысль забавляет, вызывая горькую ухмылку. Да, она уже не первый год только и занимается тем, что с закатанными рукавами выполняет всякое дерьмо, лишь бы были монеты на пропитание и снаряжение. Из потока мыслей вырывает приближающийся топот ног. Обогнув телегу, к девушке подходит невысокий человек, облачённый в лёгкие доспехи, очень похожие на те, в которых сейчас сама Гуннхильдр.
— Что такое, Роб? — хриплый, уставший голос пронзает лес, добавляясь к уже существующим звукам скрипа деревянных колёс, стука копыт и треска факелов.
— Люди просят сделать привал, Джинн, — доносится из-под зелёного грязного капюшона. Парень, поравнявшись с наёмницей, зашагал рядом, поправляя свой длинный лук, закрепленный через плечо. Гуннхильдр познакомилась с Робом в таверне, ища человека, способного не напрягать её в задании, оказывая при этом хоть какую-нибудь помощь. Эльф показался ей довольно тихим, но при этом смышлёным парнем. Причём он единственный согласился на минимальные условия оплаты.
— Продвигайся вперёд, как найдёшь что-то подходящее для стоянки - разводи костёр, я замечу его и направлю туда людей, — делать привал не хотелось от слова совсем, по вычислениям Джинн и благодаря небольшой карманной карте их земель, идти оставалось не больше половины суток, хотелось закончить это задание как можно скорее. К большому сожалению не все могли похвастаться хорошей выносливостью, и девушка это ещё понимала. Старые привычки, связанные с заботой о людях, до сих пор твёрдым стержнем сидели в ней, сохраняя прежнюю личность, не лишенную моральной стороны. Кто бы что ни говорил, а ритм жизни и её стиль усиленно влияют на облик человека, постепенно вытесняя старые черты и принципы.
В кострище причудливо играют языки пламени, освещая небольшую притоптанную лошадьми лесную поляну. Глаза цепляются за пламя, будто бы выискивая в нём ответ на мучающие давно вопросы, но получают лишь весёлое потрескивание древесины, будто бы ребяческую насмешку над тем страшным лесом, что раскидывается за спиной наёмницы. Чаща как страшный и хищный зверь заседает где-то там, среди тёмных стволов, среди мокрых оврагов, среди кустов, раскидывающих свои ветвистые, почти человеческие пальцы. Лес тянется к девушке, он шуршит и зовёт, он желает поглотить этот маленький костерок - их последний оплот безопасности, поглотить весь их ничтожный лагерь, настолько крошечный по сравнению с ужасающим лесным массивов. Спину начинает неприятно колоть морозными иголками, будто бы сами еловые ветви подобрались к телу вплотную, будто бы деревья могут ходить и подкрались к девушке незаметно. Желание обернуться нарастает с каждой секундой. Холодный порыв ветра неприятно облизывает кожу на задней стороне шеи, вызывая волну мурашек. Джинн накидывает капюшон походного плаща и вплотную подсаживается к огню, чуть не утыкаясь в него коленями. Её маленький импровизированный очаг расположен слегка в отдалении от остальных, и она сквозь пламя может видеть весь их лагерь. Они все повёрнуты к Джинн спиной, явно ощущая безопасность под надзором высокооплачиваемого и профессионального человека. Они знают, что сзади них сидит та, кто будет готова отразить и предотвратить любую опасность. Они ей доверяют, поэтому, собравшись кругом у большого огня, весело переговариваются, попивая местный горький эль.
За спиной Джинн нет никого.
За спиной Джинн лесной массив.
Шепчущий.
Зовущий.
Шуршащий своими сухими ветками.
Девушка сдерживается из последних сил, чтобы не обернуться. Верить надо только ушам, глаза в такой тьме будут практически бесполезны. С внутренним успокоением приходит и печаль. Девушка задумчиво достаёт из ножен меч, располагая оружие на коленях, она осторожно, почти невесомо проводит кончиками пальцев вдоль холодного лезвия, будто бы по новой знакомясь с клинком. В руках появляется кусок чистой ткани. Чистка своего меча была не только привычкой, но и своего рода терапией, помогающей девушке как справиться с тревогами, так и хорошенько расставить всё по полочкам в своей голове. Под умелыми движениями лезвие ласково и парадно блестит, вызывая у хозяйки оружия искреннюю полуулыбку. В голове проносится опасливая ностальгическая мысль - прям как когда-то в дозоре. Джинн резко закрывает глаза, руки останавливаются, прекращая чистить лезвие. Она жмурится, пытаясь физически отогнать нахлынувшие и такие ненужные сейчас воспоминания. Сокол - так зовут меч в её руках, он вторая вещь, что осталась от её прошлой жизни в замке. Ситцевая тонкая нить между прошлым и настоящим. Гуннхильдр медленно открывает глаза, вновь сталкиваясь лишь с озорным и тёплым пламенем. Этот клинок подарил ей отец, когда она официально была принята в королевскую стражу. Этот же клинок, как и их фамильную ценность, она смогла унести с собой в тот злополучный день. Губы поджимаются в горькой обиде, внутри всё сжимается от осознания беспомощности и ничтожности. Воспоминания всё же берут верх, голубые глаза предательски блестят. Она не может смириться с тем, что случилось, не может это принять до сих пор. Своим нутром она всё ещё там, в рыцарских доспехах, рядом с сослуживцами, рядом со своей верной службой королеве и рядом с ней...
Из воспоминаний вырывают резко, импульсивно. За спиной что-то треснуло, точно кто-то специально наступил на ветку. На сей раз тревога и воображение наемницы ни при чем. Она медленно оборачивается полубоком, чтобы бросить ещё непривыкший к темноте взгляд в лесную тьму. Череда новых звуков и тёмный, мелькнувший между деревьев силуэт заставляют буквально вскочить на ноги, выставив перед собой клинок. Это точно не кабан, по крайней мере кабаны не могут быть ростом с человека. Гуннхильдр не страшно, она стоит в напряжённой, выжидающей позе, готовая в любой момент сорваться в нападение. Проходит минута, ещё несколько минут, мышцы, находящиеся в напряжении заметно деревенеют без какого-либо движения. Наёмнице кажется, что она стоит так целую вечность. Кто-то в чаще затаился, затаился и ждёт момента, когда Джинн потеряет бдительность, когда она подумает, что опасность миновала. Оно точно находится в более выгодном положении, смотрит из темноты на абсолютно освещенную поляну, которая как днём становится просматриваема из глубины этого массива. Не отводя глаз, Гуннхильдр наощупь подбирает с земли факел и подносит его к костру, чтобы зажечь. Яркое пламя разгоняет тьму вокруг девушки на некоторое расстояние, однако его хватает только на то, чтобы осветить ближайшие стволы. Лес отвечает почти гробовой тишиной.
Ей не могло показаться, точно не могло.
Она неуверенно делает шаг вперёд, под подошвой высоких кожаных сапог сминается мягкая зелёная трава. Ещё один шаг, уже более уверенный, и голос, спокойный, но твёрдый.
— Я знаю, что ты здесь. Я тебя видела. Смысла прятаться нет, я могу поднять криком весь лагерь, — она уверена, что звучит это вполне угрожающе и убедительно. Среди еловых стволов гуляет ночная тишина, тягучая и липкая, будто бы заманивающая к себе глупых и неосторожных людей. Громкое карканье из чащи заставляет Гуннхильдр слегка вздрогнуть и ругнуться про себя от подобной трусости. В нескольких метрах от неё на ветку садится крупная птица. Ворон, почти смолистого, как и сама тьма, цвета, изучающе вертит головой, смотря на Джинн, к её ужасу, будто бы осмысленным человеческим взглядом.
— Противная птица, это же не ты была тем человеческим силуэтом,— шепчет лишь для себя девушка, переключив внимание на окрестности, не видя в птице ничего опасного.
— А где же сам ночной гость? — губы произносят это без звука, только шевелятся в соответствии со словами. Джинн напрягает слух, ни намёка на что-либо подозрительное, выбивающееся из общей картины лесных симфоний. Ноги сами делают ещё несколько уверенных шагов вглубь. К чаще что-то невыносимо магнитит, наемница пытается внутренне убедить себя, что идёт только для обеспечения безопасности лагеря. Птица надоедливо следует за девушкой, перелетая с ветви на ветку и будто бы сопровождая. Ворон периодически покаркивает, то громче, то тише, мешая вслушиваться и вглядываться в хвойный массив. Гуннхильдр находит в себе силы остановиться, лишь когда огни лагеря становятся полностью скрытыми еловыми колкими лапами. Под ногами раскидывается небольшая поляна, покрытая густым зелёным мхом, захватывающим в свои мягкие объятия мысы сапогов, почти полностью утягивая в глубину мшистого покрова. Паника захватывает с головой, когда оглядываясь, девушка не видит ни одного ориентира для возвращения. Она всегда запоминала дорогу в дикой местности, даже когда была слегка хмельной от лишней кружки медового эля. Приходит осознание, что пришла она сюда не по своей воле. Тело бросает в дрожь, от страха и ночного холода не спасают лёгкие кожаные доспехи, способные защитить лишь от небольших физических повреждений.
Факел в руке предательски начинает мелькать ослабевшим пламенем, охватывающим только саму девушку, а не пространство вокруг неё. Джинн глубоко выдыхает, стараясь справиться с комом тревоги и замечает, как из слегка приоткрытого рта выходит облако пара. Выдох так и остается на некоторое время без вдоха, Гуннхильдр задерживает дыхание, будто опасаясь, что его кто-то может услышать. Начиная сопоставлять происходящее, наемница настороженно, медленно поднимает взгляд к небу и к своему ужасу убеждается, что чёрное полотно украшает лишь красноватое крупное блюдо. С прекрасной, аристократичной белой луны, символа её некогда рыцарской службы, будто содрали кожу, демонстрируя на всеобщее обозрение подрагивающую дышащую плоть. Маленькие звёзды попрятались, пропали россыпи созвездий. Сияние с небесной материи исчезло, помогая скрыть хозяев этой ночи. Все северяне знали с детства передаваемое в семьях народное предание о "Ночи Дьявола". Единственная ночь в году, когда нечисть поднимается на поверхность человеческих земель, чтобы утолить свой годовой голод и забрать к себе в армию свежие души. Джинн хорошо помнит, как сидя на коленях у бабушки, напротив старого окна, она слушала местную легенду, наблюдая как осенняя тьма сгущается на улице, как она щурит из темноты свои острые чудовищные клыки, как она шипит, визжит, шепчет, зовёт к себе. Тогда девочка только недовольно жмурилась и отворачивалась от страшного вида, плотнее зарываясь в шерстяной платок старушки, но спиной всё ещё чувствовала этот холод и злой взгляд. Повзрослев, Джинн с усмешкой вспоминала эти вечера в тёплом родительском доме. Вспоминала семью и сестру, когда их больше всего не хватало, когда дозор был изматывающе долгим, а дождь или снег долбил по металлическому доспеху, заливаясь прямиком в щели и крепления, заставляя поежиться. Сейчас же народные поверья набатом звучали в голове, тысячами голосов они твердили об опасности, они призывали девушку бежать отсюда как можно быстрее и дальше. Ноги будто забились ватой, не шевельнуться, тело сковалось в движениях. Между деревьев поднялся ветер, сдувая с макушек иголки и небрежно бросая вниз.
Запахло лесом.
Сердце бешено бьётся под плотной кожаной курткой, хочется прижать его рукой, заставить притихнуть, не привлекать внимание тех, кто притаился во тьме. Ночной гость не спешит появляться, он терпеливо и с интересом наблюдает за движениями наёмницы, всматривается в то, как меняется её лицо, ловит острым взором каждое движения тёплого и живого тела.
На секунду всё затихает, виснет гробовая тишина над поляной, не остаётся ничего, кроме отрывистого испуганного дыхания Гуннхильдр. Рука хватается за рукоять меча, планируя выставить оружие вперёд для защиты. Всё, что успевает девушка - отрывисто вскрикнуть перед тем, как её, грубо схватив за ноги, повалят на землю и начнут с немыслимой скоростью тянуть куда-то вглубь чащи. Ветви, сучья, камни, стволы, Джинн, кажется, ударяется и собирает собой всё, что попадается на пути, пока её тащат за собой с нечеловеческой силой. Ощущения становятся похожими на то, будто её привязали к лошади, и пустили животное в лихой галоп. Из груди вырываются лишь хрипы, в ушах от страха и адреналина бешено стучит, руки хватаются за места, в которые ударилась местная фауна. Ветки упрямо хлещут лицо, пока всё в момент не прекращается, так же внезапно как и началось.
Джинн, превозмогая боль от ушибов и порезов, молниеносно вскакивает на ноги, на этот раз сразу принимая защитную стойку. Сквозь пелену в глазах она пытается разглядеть, что происходит перед ней. Грудь тяжело вздымается, руки слегка дрожат, пальцы до хруста костяшек сжимают то, что может защитить. Перед собой у Гуннхильдр читается два силуэта, озарённых лишь светом порочной луны. Женщина, застывшая в нескольких метрах, по-хозяйски сидит на сломленном у основания, словно грозой, дереве. Её ноги закинуты друг на друга, а вылезающие из-под рукавов плаща тонкие руки расположены прямо на столе дерева, покрытого сухой корой. Взгляд голубых, чистых глаз сталкивается со сверкающим зелёным взглядом, демоническим, ядовитым, кислотным, отравляющим. Джинн на мгновение кажется, что она чётко видит, как они словно два фонаря светятся из-под полов большой ведьминской шляпы. На едва различимых в темноте губах незнакомки расплывается вовсе не исполненная добротой или милосердием улыбка.
— Я вас не боюсь, демоны, — нарушает тишину Гуннхильдр и тут же пугается своего хриплого и дрожащего голоса, так некстати показывающего обратное сказанному. В ответ прилетает заливистый мужской хохот, с некоторой истеричностью звучащий сейчас в лесной глуши, и сквозь него были слышны лишь слабые, но весьма устрашающие женские усмешки. Взгляд бросается к источнику шума, справа от девушки на высокой кривой ветке когда-то здорового дуба сидит до истощения худой парень, игриво свесив одну ногу вниз и качая ей. Что-то в нём кажется ей знакомым, его хищный оскал белых зубов выделяется на фоне общей серости тона лица, а руки, словно кривые лапы, ловко цепляются за дерево. Он с вызовом смотрит на наёмницу, пожирая почти полностью чёрными глазами и слегка облизывает губы.
— А стоило бы, ведь причина есть и весьма весомая, — звучит бархатный, томный голос, будто бы он исходит откуда-то из глубины тела, из самых его недр. Он ласков, но жесток и колюч, он закрадывается словно паразит в сознание, обволакивает и не отпускает. Услышав его один раз, хочется слушать вечно. Женщина медленно, не торопясь, поднимается и делает несколько вальяжных шагов к остолбеневшей Джинн. Она будто бы прогуливается по чащобе днём, в поисках цветов и полезных растений, непринуждённо ступая по сухим пожухлым листьям и разбросанным маленьким веткам, что так задорно хрустят под её чёрными сапожками.
— Кто вы? Что вам от меня нужно? — Гуннхильдр, взяв себя в руки, более уверенно наставляет меч на приближающуюся к ней фигуру.
— Сколько вопросов, — ведьма недовольно цокает языком, качая головой из стороны в сторону. — Ну хорошо, поиграем в вежливость, меня зовут Лиза Минси, — женщина наигранно приветливо улыбается и, подходя вплотную к лезвия меча, протягивает руку ладонью вниз, будто бы в ожидании поцелуя. Сквозь бледные губы подошедшей Джинн замечает слегка выпирающие клыки и чувствует, как нервно и громко сглотнула. Сказки о вампирах, что она слышала от пьяных наёмников при совместной работе, теперь не кажутся хмельным бредом. Что-то внутри Гуннхильдр с глухим стуком падает вниз, возможно, это её сердце.
— Можешь не запоминать это, красотка, всё равно в ближайший час тебя сожрут, даже несмотря на то, что ты явно приглянулась хозяйке, — мерзкий хохот слышится со стороны ветвей снова. Парень, будто забавляясь, зацепился одними ногами за уже другую ветку, повыше, и свесился головой вниз. Наёмница внутренне удивляется, как он успел незаметно перелезть в другое место. Сложив руки на груди, странный парень с явным удовольствием наблюдал за происходящим внизу.
— Имей манеры, подлец летающий, и не каркай не по делу. Ты нас позоришь перед важной особой, — вампирша выглядит раздражённой, поджимая губы и хмуря брови, она возвращает своё внимание к девушке и её черты лица тут же меняются на более спокойные. — Не расстраивайте моих ожиданий, дорогая, представьтесь нам в ответ, как того требуют правила этикета. Не нужно так таращить глаза, ничего страшного в нас нет, — от вежливости женщины становится ещё страшнее, как и от небольшой паузы, что она сделала прежде чем сказать: — Пока что.
— Джинн, это моё имя. А теперь ответьте, зачем я вам? — всё ещё настороженная девушка, сама не понимая, зачем, опускает меч, словно заговорённая.
— Ах, Джинн, какое замечательное имя, а какую фамилию носит такой очаровательный убийца? — она совсем рядом, блестят её зелёные глаза, руки тянутся к жертве. Лиза подходит сбоку, чтобы слегка коснуться напряжённого плеча, как если бы она хотела заботливо сдуть с него пылинки. Сил на сопротивления отчего-то совсем нет, девушка чувствует ужасную усталость, тянущую куда-то всем весом к земле. Вся концентрация уходит на то, чтобы удержаться на ногах и вести опасный диалог.
«Меня не отпустят, я уже мертва».
— Я не убийца, — огрызается, стиснув зубы, Джинн, проявляя остатки воли.
— Ох, зайчик, я это чувствую. Ты можешь нацепить на себя одежду убийцы, начать продавать свою честь за монету, даже начать жить как истинный убийца... — Джинн чувствует, как её мягко обнимают сзади за талию и ведут носом по шее. Она слышит, как женщина делает глубокий вдох, принюхивается. В самом низу живота отчего-то сковывает и тянет, отвечая на прикосновения. — Но ты не утаишь свою истинную сущность, — Гуннхильдр чувствует сначала что-то мягкое на своей шее. Губы, короткий, едва ощутимый поцелуй, а затем горячий язык, проводящий дорожку от самого основания шеи и до уха. — Джинн, у тебя невероятный запах. Мне очень тяжело держать себя в руках. Так бы и съела, — от последней фразы, сказанной прямо в шею пониженным до интима шёпотом, мурашки бегут по всему телу, а сердце само начинает разгонять кровь в весьма откровенные места. Наёмница жмурится, готовясь к худшему, в нос бьёт отчего-то запах роз, как и тех самых, что росли в королевском саду.
В мыслях всплывает образ отца, наблюдающего с дворцового крыльца за тренировкой новобранцев. Джинн отчётливо помнит одобрительный кивок его светлой макушки. Она получала одобрение человека, загубившего репутацию и статус семьи Гуннхильдр, превратившего их всех из приближённых королевы Луны в отбросов и предателей престола. Джинн улыбается, видя отца, продолжает тренировку с ещё большим усердием, а в нос бьёт запах огромных кустов роз, выращенных слугами для монарха. Почему именно сейчас она почувствовала розы, находясь перед лицом смертельной опасности?
Но наваждение пропадает вместе с тем, как Лиза отходит куда-то обратно к дереву.
— Ладно, достаточно болтовни. Я хочу размяться, — говорит, почти зевая, вампирша.
— Что? — глупо выдаёт Гуннхильдр, всё ещё оставаясь на месте как оловянный солдатик, с убранным в ножны клинком. Джинн чуть ли не вскрикивает, понимая, что не знает, когда она успела его убрать.
— Добрый вечер, идиотка! Тебе что, непонятно сказали? Сейчас госпожа будет разминаться после долгого сна, — колко прыскает парень, вскочивший на ветку и прогуливающийся по ней как на помосте. Он кажется тоже готовится к чему-то и девушка искренне пытается понять, к чему. Мозг будто превратился в кисель и не переваривает мыслей, она смотрит на Лизу, та лишь выгибает спину, потягиваясь, и хрустит позвоночником. Её глаза краснеют в темноте леса, сверкают чем-то злым, хищным, демоническим. Вампирша ломаным, скорее дёрганным и резким движением поправляет шляпу на своей русой голове. Джинн чувствует, как что-то внутри неё отчаянно подаёт сигналы к побегу, она пятится, делая пару мелких шагов назад, при этом не отрывая взгляда от нечисти. Кажется, что если она сейчас двинется хоть на метр, её тут же пригвоздят к земле и убьют. Ещё несколько быстрых коротких шагов, увеличивающих дистанцию между ней и смертью, и ничего не происходит. Вампирша, лишь игриво и устрашающе посматривая, разминает мышцы рук и ног, как будто бы она готовилась к тренировке.
— Тебе что, совсем жизнь не дорога, или ты просто такая недалёкая? БЕГИ, СУКА! Один, — худощавый парень брызжет слюной, спрыгивая на прямых ногах с высокой ветки, и наёмница понимает - будь это человек, сразу бы истошно завопил от сломанных ног. Незнакомец же, выпрямив спину и заломив за неё руки, прогулочным шагом начал двигаться к девушке по мягкой мокрой траве. — Два.
Гуннхильдр срывается с места. Резко обернувшись, она, не разглядев до конца местности перед ней, рвёт так, что выбивает комки земли ногами, преодолевая первую преграду из ближайших стволов деревьев.
— Три, — слышится где-то за спиной с прикриком, но Джинн уже плевать, она несётся под действием адреналина сквозь колючие ветви, пытаясь забраться как можно дальше в чащу. Будучи в лагере, она бы и не подумала о подобном желании, лес пугал и отталкивал, заставляя ближе жаться к кострищу. Сейчас чащоба кажется последним спасительным шансом, каплей надежды в море безысходности. И девушка охотно исчезает в этом лесном массиве, оставляя с каждой секундой всё дальше страшную поляну, пугающих и безумных личностей. — Четыре, — произносит парень, уже едва различая своим вороньим глазом вдалеке спину девушки. — Пять, — под внимательным взором своей госпожи он сгибается на корточки, закидывая руки за спину, заламывая их, как бескостное существо. В следующую секунду то, что было грубым парнем, с громким хлопком оставляет от себя фиолетовое дымное облако, из которого вылетает крупный ворон. Делая пролёт кругом по поляне, птица послушно и с рабской покорностью приземляется хозяйке на плечо, слегка царапая ткань длинного плаща когтями.
— Шесть и семь. Я досчитаю за тебя, Кэйа, лети и проверь, как далеко наш зайчик успел ускакать, — ласково поглаживая перья на груди ворона, Лиза устремляет свои покрасневшие глаза в глубину леса, туда, где скрылась девушка. — Восемь, — фамильяр кивает и с громким хлопаньем крыльев скрывается во тьме, ловко маневрируя между вековых елей. — Девять, — Лиза поправляет одежду в последний раз и пересекает поляну в одно мгновение, оставляя после своего перемещения слабый призрачный след в воздухе.
Охота должна выдаться удачной, тело после долгого сна чувствует себя свежо и бодро, можно было бы сказать, почти живо, если бы не смерть около ста лет назад. Минси усмехается своим мыслям, как давно и как одновременно с этим недавно это всё случилось. На душе лишь спокойствие, а в голове бьётся безумный голод, горло пересохло, лишь непонятное, смутное чувство где-то на самом дне сознания заставляет волноваться и...
«Нет, не может быть, она просто не может быть...»
— Десять, — заключает почти шёпотом женщина. Рука, покоившаяся до этого на хвойной коре, сжимается, крошит под собой в труху древесину. Костлявая рука с выпирающими когтями оставляет длинный, продолговатый след на дереве. Жажда крови затмевает разум, из груди рвётся что-то похожее на животный рёв, ноги сами срываются с места. Призрачный след, как молоко, пятнает лесной массив, мшистый, притягательно мягкий покров. Её ведет запах что она успела запомнить, запах жертвы, такой отвратительно влекущий к себе, захватывающий мысли. Это был тонкий, но настойчивый запах королевской лаванды, которой уже не первый век, по традиции, красят плащи королевской лунной стражи. Лиза хмурится и злится, огибая интуитивно очередную корявую ветку. Почему этот запах висит на случайной наёмнице, почему черты лица этой девчонки так напоминают ей вонючий род Гуннхильдр, принесший ей только страдания.
— Блять, — нога Джинн зацепляется за сук, и до ушей доносится слабый хруст, всю конечность пронзает адская боль, отдающая в виски. Девушка кусает внутреннюю сторону щеки до крови, лишь бы не закричать и не выдать себя. — Почему это всегда происходит именно со мной, архонты, что я натворила в прошлой жизни? — шепчет себе под нос наёмница, скорее, риторический вопрос. Спиной она оседает по толстому стволу какого-то дерева, понимая, что продолжить бежать с такой травмой не сможет. Если продолжит и дальше ковылять, её высокую фигуру быстро заметят среди чащи, остаётся только спрятаться и надеяться на то, что фортуна не отвернется в этот раз. Трясущиеся пальцы пытаются расшнуровать сапоги, почти успешно. На это уходит больше времени, чем нужно. Закусив губу и слегка поскуливая, Гуннхильдр разглядывает покрасневшую и начинающую разбухать щиколотку. Перелом это или растяжение уже не важно, всё это значит только одно, её последние шансы на побег опустились до нулевой отметки.
— Это просто фиаско, Гуннхильдр, — девушка хрипло посмеивается, абсолютно эмоционально разбитая, руки опускаются во всех смыслах, боль в ноге заставляет глаза слезиться. — Что ж, стать ужином для вампира - это, возможно, единственный достойный конец для предателя трона и наследника грязного рода, рода изгнанников и дезертиров. Я всё время себя обманывала, думала, что смогу начать жить заново, но разве это жизнь? — диалог с собой приводит в уныние, девушка зажимает рот рукой, чтобы не закричать, только не от пульсирующей боли в конечности, а от рваной душевной боли на сердце. Гуннхильдр разрывается рыданиями в ладонь, так и оставшись сидеть с расстегнутым сапогом посреди густого леса, полного опасности.
— Джинни, ты где? Я чувствую сладкий запах лаванды за версту, им несёт по всей чащобе, — голос откуда-то из-за спины заставляет наёмницу затаить дыхание и замолчать, вжимая до предала себе ладонь в полураскрытый в крике рот.
«Минуточку... Она сказала лаванда? Но так пахнет только от рыцарей в замке...»
Где-то близко слышатся хлопки, будто кто-то ударяет ладонью о ладонь в воздухе, к ней приближаются, причём весьма быстро. С ветки напротив доносится противное карканье, пронзающее лесную тишину.
— Попалась, — произносится томно прямо в ухо. Джинн подскакивает от неожиданности и ударяется ногой сильнее. В глазах от болевого шока брызгают звёзды, картинка с привлекательной женщиной перед собой, так соблазнительно склонившейся над ней, неумолимо плывёт, становясь всё мутнее и мутнее. Последнее, что слышит и видит Джинн, это растерянные и недовольные красные глаза, в которых читается отчего-то волнение. Перед тем, как уйти в небытие, на щеках ощущаются ледяные, но трепетные ладони, пытающиеся поймать падающую голову.
— Нет, нет, нет, Джинн, стой! — кричит Лиза практически в лицо девушке, так расстроенно, словно ребёнок. — Не теряй сознание, так ведь не интересно! — вампирша почти хнычет, сжимая осторожно руками чужие скулы.
— Ситуация... Кто ж знал, что так получится, госпожа, — виновато говорит слетевший с ветки Кэйа, оставивший после себя очередное дымное фиолетовое облако.
— Подвернула ногу, хотя больше похоже на перелом, надо... Стоп, а это что, — внимание Лизы привлекает выпирающая вещь в полураскрытом нагрудном кармане, что так заманчиво выделялся на одежде. Женщина, будто завороженная, вытаскивает из кармана наёмницы блестящую деталь и тут же её отбрасывает, схватившись за пальцы и болезненно зашипев. — Не может быть, — произносит она удивлённо, разглядывая то, что упало на примятый мох. Прекрасная серебряная фибула с львиной головой мирно и горделиво поблёскивала под лунным сиянием, говоря за свою хозяйку больше, чем она сама.
— Так вот почему она казалась мне странной, — наклонившись, парень подбирает украшение, служащее когда-то креплением для лавандового рыцарского плаща. — Я уберу это к себе с вашего позволения, госпожа, — как-то излишне взволновано произносит парень, пряча родовую фибулу в небольшую сумку на плече.
— Всё встало на свои места, — Лиза сглатывает, вновь присаживаясь вплотную к девушке. Руки сами тянутся к бледному, по рождению аристократичному лицу. Пальцы касаются кожи так, словно боятся навредить или запачкать дорогую сердцу вещь.
— Но ведь эта девушка могла просто её украсть у кого-то, она, в конце концов, наёмница, — фамильяр послушно наблюдает за Минси издалека, покорно сложив руки в замок и склонив голову, как и всегда это делал. Женщина игнорирует слова Кэйи, так будто бы он молчал. Она наклоняется и с особой осторожностью, в каком-то понятном лишь одной ей порыве, с нечеловеческим интересом тянется к приоткрытым губам девушки.
— Госпожа, извините, а это не слишком? Я понимаю, что девчонка похожа на Фредерику, но чтобы так сразу...— Кэйа осекается, как только видит напряжённые плечи женщины и то, как она застыла над девушкой.
— Прикуси свой вороний язык и впредь не смей мне указывать. Я чувствую связь с ней, она точно из их рода, — Лиза шипит угрожающе и гневно, но, когда заканчивает и возвращает внимание к губам Гуннхильдр, расслабляется, а её до этого суровые морщины на бледном лице разглаживаются. Она облизывает пересохшие губы Джинн, не смущаясь присутствием фамильяра, а после заключает поцелуй с бессознательно лежащей девушкой. Парень театрально закатывает глаза, но так, чтобы это не заметила Лиза. В который раз ворон видит, как его хозяйка натыкается на представителей этого рода, он понимает её чувства, но не разделяет их.
— Подойди сюда, Кэйа. Мы возьмём её в Мэссив холл, — вампирша отрывается от девушки, но всё ещё внимательно следит за её лицом, стараясь насытиться этим видом, боясь снова потерять его на десятки лет. Взгляд позеленевших, успокоившихся глаз тревожно проходится по ноге наёмницы.
— Вы что, собрались её обратить? — лёгким движением фамильяр поднимает Джинн на руки, словно она ничего не весит. Из его спины вырываются большие чёрные крылья, а лицо проказливо и болезненно меняется, приобретая заострённые черты, из-под синих коротких волос пробиваются чёрные рога. Эта форма всегда забирает слишком много сил у демона.
— Я подарю ей жизнь, которую у неё забрали, — Минси кажется более задумчивой, чем когда бы то ни было, кажется, она очень глубоко ушла в себя, двигаясь и говоря рефлекторно.
— Или сможете обречь её на более страшные страдания, причём вечные, — произносит себе под нос парень, без упрёка, а просто озвучивая очевидное, надеясь, что его сейчас не услышит Лиза, увлечённая мыслями.
— А я что, стала похожа на благодетельного ангела? — заразительно смеётся вампирша, обнажая белоснежные клыки.
— Ну, если только чуть-чуть, — с улыбкой отвечает демон, поднимаясь слегка над землёй, его длинный хвост всё ещё чертит по траве.
— К чёрту, Кэйа. Поужинаем сегодня кем-нибудь другим, — зевает женщина и хлопком исчезает из лесной чащи.