Никто не смог бы упрекнуть Это в том, что она не любит людей. Она проводит с ними много времени, отвечает на их вопросы, развлекает собственной персоной, раздаёт много автографов и неизменно находит нужные слова для каждого из своих поклонников…
— Здесь свободно? — мило улыбается один из них, присаживаясь за её столик. Это прячет довольную улыбку в книге и тут же заводит разговор о Кафке.
О, да, Это определённо любит людей. Она наслаждается вкусом их боли и запахом отчаяния. А ещё ей нравится перекошенное ужасом лицо жертвы, осознающей, что перед ней не красивая девушка, а хладнокровный гуль. Что и говорить, Такацуки была одной из лучших её масок. В самый раз для таких вот самоуверенных поклонников. Это никогда не запоминает ни их имён, ни того, чем они занимались при жизни. Всё равно в конечном счёте все они превращаются в кровавое месиво и не отличаются один от другого. Разве что самую малость. Но кто обратит на это внимание, кроме неё самой?
— С вами так приятно беседовать. Не хотели бы вы продолжить наше общение в более… — рука поклонника как бы невзначай касается её ладони, — приятной обстановке?
Её будущий ужин определённо считает себя неотразимым и интересным собеседником, хотя совершенно не способен поддерживать разговор о книгах. Она же не спешит его в этом разубеждать. Ведет ничего не значащую беседу, поощряет к действию и старается быть предельно милой.
— Конечно-конечно! — мило улыбается она, поднимаясь из-за стола. — А по пути я вам ещё такое расскажу! Только заплатите, пожалуйста, а то я деньги дома забыла. Представляете, проспала, а потом за мной заехал мой менеджер…
Она продолжает беззаботно болтать, с интересом наблюдая за поскучневшим лицом своего кавалера. Но, видимо, желание приятно провести вечер, для него сильнее «недостатков» новой знакомой. Таких упорных Это любит особенно. Их эмоции всегда ярче, а вкус насыщеннее.
От Такацуки Сен до Это один маленький шажок. Точнее мгновение, которое требуется какугану, чтобы предстать перед жертвой во всей красе. И вот уже, кажется что и не было никакой неуклюжей болтуньи, которую легко можно склонить к «общению в приятной обстановке».
— Ч-чудовище! — только и может выдавить из себя поклонник, спотыкаясь и падая на землю. Это довольно облизывается. Она давно привыкла к подобным эпитетам в свой адрес и прилежно старается соответствовать им. Чтобы выжить в их безумном мире, обязательно нужно быть немного чудовищем и самому обладать сумасшедшинкой. И того и другого у неё было предостаточно.
— Как не оригинально, — медленно тянет она, высвобождая кагуне. — Но не переживай, я упомяну тебя в какой-нибудь из своих книг. Впрочем, — поклонник дёрнулся и затих — тебе это, конечно, не интересно.
Теперь можно было приятно поужинать.
***
— Тебя не учили есть аккуратней? — хмурился Татара, когда она возвращается домой. Вытащив из кармана платок, он вытирает её лицо. Это довольно улыбается и, притянув его к себе, жадно целует, стянув маску.
— А может я это нарочно? — подмигивает ему она, садясь на диван. Татара хмыкает и, вытерев губы, достаёт из шкафа небольшую коробку с бинтами.
Это любит свои ежедневные перевоплощения в «мумию», ведь в такие минуты он особенно нежен, что превращает, в общем-то, рутинный ритуал в нечто интимное.
— Знаешь, я придумала отличное продолжение для моей новой книги, — тянет Это, послушно поднимая руки.
— Ещё не наговорилась об этом за день? — безразлично бросает он.
— Какой ты грубый! — фальшиво обижается она, с интересом выжидая, как он отреагирует. Татара лишь качает головой.
— А ты так и не научилась не играть с едой. Сущий ребёнок.
«Самая приятная из моих масок», — улыбается Это и вновь притягивает Татару к себе, заставляя того выпустить из рук бинты. В конце концов, организация не развалится, если её верхушка задержится ещё немного.