Принтер со скверным жужжанием выдает пачку бланков для заполнения. Джисон думает, что этот тёмненький парень, что сейчас сканирует чей-то паспорт, скорее всего, сам студент.

«Ой, то есть курсант».

Брошюрка училища говорит, что такого понятия как «студент» здесь просто не существует. Наверное, как в армии, подъем в шесть, отбой в десять, а между делом выгулы на улицу, увольнительные, если нет пропусков, и наряды, если где-то накосячил. Джисон отрывает взгляд от строгой эмблемы учреждения и скользит вниз. Белым шрифтом на голубом фоне пишут, что иногородним предоставляют общежитие (судя по карте, всего в двухстах метрах от  корпуса) — «Отлично, хоть за проезд не платить». Лица, обучающиеся на бюджетной программе, обеспечиваются форменной одеждой и бесплатным трехразовым питанием — «Вообще недурственно. Я почти согласен».

Парень с другой стороны стола только что поменял картридж (и замазюкал мизинец черной краской). Профиль у него скульптурный, нос правильный, а губы приоткрытые. Привлекает внимание ни столько красотой, сколько тем, что в этом месте как-то странно наблюдать подобную ухоженность. Поворачивается на секунду, Джисон не успевает уткнуться обратно в список специальностей и неловко скрещивается с ним взглядом.

— Уже определился? — участливо спрашивает и улыбается, думается, искренне, но может и нет, все-таки Джисон здесь не один в раздумьях. Вон, их, абитуриентов за столом и за дверью целая куча сидит.

— А как теб… вас зовут?

— А-а-а, Ли Минхо, — и торопит: — Ну так как? Копия? Оригинал?

Джисон еще ни разу не чувствовал себя так по-идиотски и еще ни разу не знакомился так робко и тупо. Он намертво зависает мыслью, что эти раскосые черные глаза и эта родинка на носу наиболее решающие, чем бесплатная столовка, и отвечает твердо, не колеблясь ни секунды:

— Оригинал.

Минхо забирает из его рук синий аттестат, протягивает взамен парочку бумажек.

— Здесь — Имя Фамилия, — поясняет, тыкает коротким указательным пальцем на верхние строчки. — Тут серия, номер… та-а-ак, — Джисон дышит его древесным одеколоном, сыпется прямо на глазах. — Вот тут ставишь галочку,

что очник. Ниже пишешь свои контакты и имена родителей. Потом подпись и дата, — глядит выжидающе, глаза блестят от потолочных ламп. Краси-и-и- вый. — Вопросы?

Джисон отвечает, что нет вопросов, элементарщина. Минхо удовлетворенный (меньше мороки?) выдает ручку с цыпленком на пружинке.

Со стандартной частью бланка Джисон справляется лихо, но над списком специальностей пыжится долго, то и дело поглядывает в брошюрку с красивыми ребятами в синей форме авиаторов. Желтый цыпа на колпачке качается из стороны в сторону. К авиации душа совсем не лежит, даже как-то в минус уходит, потому что немножко тревожно. Все-таки авиакатастрофы пусть явление и редкое по сравнению с ДТП, но меткое, как правило. Однако Джисон ни за что не признается, что ни разу не летал на самолете не из-за мнимого страха, а потому что слишком дорого.

— Пожалуйста паспорт, — Минхо не глядит на него. Одной рукой сам что-то заполняет, другую сует ладонью вверх. Правой ладонью.

— Офигеть, левша, — Джисон думает, что говорит это тихо, себе под нос, но у Минхо будто кончики ушей заостряются.

Этот парень необычен в действиях, на лицо нежный как персик. С такими притягательными людьми вертятся личности иного сорта, в той или иной степени влиятельные. Джисон с подобным в школе сталкивался, он точно знает.

 Минхо вопросительно моргает, взгляд вздёрнутый какой-то. Ох, чёрт, паспорт же.

Ксерокс под его рукой крякает будто предсмертно. Какая-то девушка с длинными светлыми волосами просит заскочить в деканат после рабочего дня. Получает кивок в ответ, а когда в кабинет влетает взлохмаченный (студент) курсант с кипой бумаг, начинает верещать и канючить, что не успевает всё сдать, и "Что делать вообще, Чимин-нуна, меня же отчислят!" — Минхо смеется мелко, серебристой капелью. Джисон влюбленно заслушивается, а где-то на фоне «Чимин-нуна» обещает, что да, обязательно отчислят, потому что никто, повторяет, никто не крадёт ненужный штурвал, чтобы присобачить на велик! - "На аэродроме нет ничего ненужного, Со Чанбин!".

— Чего-то я тут затрудняюсь, — Джисон тыкает пальцем в перечень специальностей. — Не понимаю, как это? Язык сломаешь. Учиться сильно сложно?

— Эксплуатация электрофицированных и пилотажно-навигационных комплексов? — Минхо чеканит быстро, Джисон забывает кивнуть. — Будешь изучать все системы самолета, топливную, противооблединительную и всё такое. Сущая авионика! — Что за слово такое страшное? Остается молиться, чтоб не имело ничего общего с «авиаторами», но Минхо будто чувствует его мысли: — А на пилотирование не хочешь? Медкомиссию проходил?

Джисон куксится. Конечно, он проходил, но от одной мысли, что придется управлять чем-то кроме велосипеда, всё, что ниже пупка, трусливо поджимается. Ему вообще-то все равно на кого поступать. На следующий год однозначно переводиться в универ (ещё бы он больше, чем два семестра торчал

в училище с армейскими порядками, нет уж, дудки!), он здесь только перекантуется.

— У меня аэрофобия, — Джисон криво улыбается. — А ты… вы, сталбыть, пилот, да? И как летается? С ветерком?

— Вот поставишь галочку, скажу, — Минхо кивает на треклятый перечень. — Механик? Авионик? Или стюард? Здесь не базар, никто не торгуется.

Джисон с исключительной обреченностью ставит закорючку в пустом квадратике (такие решения не принимаются впопыхах!). Минхо скользит взглядом по «сущей авионике» без ожидаемого разочарования (почему-то казалось, что ему важнее набрать адептов в свою фракцию, нежели в другие, но, похоже, ему все равно), между тем добавляет:

— И ещё. Если тебя зачислят, выкать будешь только комендам и преподам.

Джисон цепляется за это странное «если». Здесь же самый низкий проходной, только тупой не поступит. Минхо быстро рассказывает, где здесь общежитие, как туда заселиться, не особо заботясь, успеет ли Джисон запомнить его скоростное «тра-та-та-та-та». А на прощание прячет глаза в ласковой улыбке. На его гладких смугловатых щеках блестит солнце.

Как выясняется через неделю, существование «если» до кошмарного абсурдно. Джисон без проблем поступает с такими скверными баллами на бюджет.

Вздыхает болезненно, с облегчением новичка-сапера.

И удивляется снова.

Ли Минхо симпатично посмеивается с верхнего яруса кровати, разместившись по-турецки на плюшевом покрывале. Джисон нелепо открывает рот, кидает свою дорожную сумку у шкафчика Минхо, мол, принимай соседа по койке, и переходит на «ты» без прелюдий и страха.

В общежитии тишина и сонливость, в коридорах пустота, а туалет и душевая блестят от чистоты и пахнут хлоркой. «Но ты не обольщайся, — говорит Минхо. — Еще дня два-три, ребята приедут с каникул, и в душ будет не

протолкнуться, а в сортире начнет вонять куревом и чем-то поядрёнее». Джисон смотрит, как таракашка ползет вниз по раковине, и верит безоговорочно.

Мама однажды сказала, что ничто не способно так сблизить двух мужчин, как общий поход в душ. Правда, со старшим братом отношения так и не наладились, но, когда Минхо начинает рыться у себя в шкафчике в поисках чистого белья и шампуня, хочется верить, что мамина истина в этот раз заработает как надо.

Джисон, конечно, ничего такого не имеет в виду, напрашиваясь с Минхо в душ, просто стоит начать привыкать к тому, что через эти самые два-три дня придется мыться среди кучи левых тел. Он не специально уходит в самую дальнюю кабинку и не специально так долго моется. Минхо же напротив, ждет его преднамеренно, из какой-то одному ему известной солидарности. А уже в комнате в шутку называет Джисона мокрым лягушонком, когда тот следит мокрыми пятками по линолеуму. На щеках против воли расцветают розы, так и чешется сказать, мол, не смущай! И надень уже портки!

К тому моменту, когда пустые места в комнате оказываются завалены чужими

сумками, а в прихожей ноги вдруг запинаются о незнакомые кроссы, Джисон решает, что отношения с Минхо после душевой уже достаточно доверительные, значит можно посвятить его в свою фандомную жизнь, озвучить список любимых сериалов и показать коллекцию мемов с попугами.

Бан Чан и Ким Уджин возвращаются с каникул в вечер перед торжественной линейкой, мокрые от дождя, с каплями грязи на брюках. Джисон смотрит на них, влиятельных со взрослыми лицами и думает, что на «ты» с ними сходу не запрыгнешь, очень уж страшно, что лягнут. Чан прерывает его зигзаги неуверенности неравнодушным: «Эй, перваш, медовик будешь? Домашний.

Матушка испекла». Минхо уже во всю шуршит конфетами, добавляет, что Уджин вскрыл свою заначку со сладким, так что пируем. Уджин глядит на Минхо, тоскливо поджимая рот, — сразу ясно, что вскрывал не он.

Из кружек с чаем валит пар, медовик крошится под ножом, и так на удивление все по-семейному сидят, что не сразу верится. Джисон ведь думал, что в авиационном училище, знаменитым округе своими дедовскими пережитками, учатся одни узколобы с зубодробительной токсичной маскулинностью, которые, как и сам Джисон, когда-то проебались с баллами в нормальный вуз, осели здесь, потому больше никуда не берут.

Джисон готов признать, что ошибался, что всё это стереотипы и глупые россказни тех, кто здесь никогда не учился, но тут Чан говорит, что да, поступил на пилота не по собственному желанию. Уджин добавляет, что вообще хотел быть педиатром. И только один Минхо оказывается выбрал свою специальность  с полным осознанием, в каком днищенском месте будет учиться, потому что с самого детства мечтал быть похожим на дедушку, что всю жизнь чинил самолеты, и на отца, который сейчас летает на айрбасе. Верится в подобное неохотно, слишком уж неправдоподобно звучит в сложившимся контексте.

Утром Джисон просыпается от тряски и стука. Это Минхо, раскачав кровать тушей, спрыгнул на пол. Уджин у зеркала поправляет синий галстук поверх белой рубашки, а Чан застегивает ремень и придирчиво рассматривает свой пиджак на вешалке. У обоих на плечах индиговые погоны с большой буквой «К». До Джисона запоздало доходит, что форма, выданная ему вчера с вещевого склада, всё еще под целлофановым чехлом. Минхо махом собравшись, совершенно по-рыцарски приходит на помощь, когда рубашка, зараза такая, толком не проглаживается, а стрелки на брюках выходят неуклюжие. Вдевает ему хлястики с погонами с аварийной быстротой, ворчит, что у Джисона руки- крюки.

— Вон, Уджин и Чан уже все при параде и шнуруют обувь, а мы до сих пор возимся, — Джисон канючит, мол, не нуди, без тебя тошно, а Минхо всё суетится как квочка: — Ладно, я — третий курс, мне можно вообще на эту линейку не ходить, а тебя-то штрафанут. Горе луковое.

Минхо хватает свой пиджак, надевает на ходу. Выглядит солидно, сразу взрослеет года на два точно. На синем предплечье контрастируют три желтые полоски. Чан звенит ключами в стороне. У него, как и у Уджина, на пиджаке четыре полоски (а еще значок старосты на груди). Джисон неуклюже выворачивает свою руку — видит только одну.

На площадке перед главным учебным корпусом толкучка невыносимая. Среди толпы разномастно кричат: «Сто девяносто первая! Сто девяносто первая!»,

«Сто девяносто восьмая, девочки-красавицы, сюда-сюда!», «Сто девяносто пятая, выстроились в линию, живо!». Рядом протискивается паренёк с потерянными глазами и нервным: «Сто девяносто третья, где, мать его, сто девяносто третья?». Джисон думает: «О, это ж моя» и одним броском догоняет его в надежде, что найти свою группу им вдвоем будет проще. Одногруппника зовут Феликс Ли, внезапно веснушчатый и нисколько не узколобый, правда, Джисону кажется в начале, что очень уж прыткий и навязчивый.

Со временем народ прореживается. Джисон в состоянии видеть впереди ровный ряд старшекурсников, среди которых Уджин, а через человек десять и Минхо — ждут начала. Чан не отсвечивает долго, но потом появляется откуда-то из стороны, когда линейку торжественно объявляют открытой. Держит в руках флаг с эмблемой училища, а позади него нога в ногу, с прямыми как жердь спинами вышагивают трое парней и две девушки. Процессия замирает в карауле рядом с преподавательским составом, и Джисон искренне сочувствует им, потому что плечи под пиджаком горят немилосердно.

— Ну-с, рассказывай, как здесь оказался, — мероприятие длится недолго. Джисон и Феликс наблюдают под тенью клена, как все кучками разбредаются кто куда.

— В душе не знаю, куда поступил, что за специальность такая, — Феликс куксится, перекидывает пиджак через плечо. — Тут ещё один чел сказал, что всех с нашего направления «шнурками» кличут. Ну, такое себе.

Джисон смотрит на себя, тощего, но жилистого, потом на Феликса, точно такого же, лишенного даже карикатурной брутальности, и думает, что, возможно, поэтому и «шнурки»? Феликс добавляет, что хотел на бортпроводника поступить, английский хорошо знает и медкомиссию без проблем прошел, но не успел на бюджет. Типичная история, у них, наверное, вся группа такая. Есть ли смысл воспринимать Минхо как исключение? Джисон убежден, что в этом месте, где сам он как на передержке, есть место только машинальной потребности получить хоть какой-то диплом.

— Бля, ты глянь, — Феликс дергает Джисона за рукав. — Вот это здесь бортпроводницы! Мне кажется, я готов перевестись на коммерцию прям счаз.

Из корпуса спускается черноволосая красавица с милыми шишечками на голове. В синей прямой юбке чуть выше колена, в белой парадной рубашке с погонами. Проходит в двух шагах уверенно и волнующе, обдав шлейфом цветущего цитруса. Она смотрит в их сторону буквально долю секунды, пронзает метко раскосыми глазами кумихо, чуть приподняв уголки апельсиновых губ, а Феликс уже готов позорно завернуть ласты.

— Нуна! Хэй, нуна! — Джисон тоже пунцовый, но слава вселенной не пускает слюни так открыто. Феликс психованно шепчет: «Совсем дебил?», затем начинает от перевозбуждения икать, когда нуна словно в замедленной съёмке поворачивается с немым ожиданием в чернющих глазах. Джисон решает, надо парня спасать: — Нуна, а у тебя есть бойфренд?

Феликс инициативу не оценивает должно — больно тычет под рёбра.

— Нет. Я, к счастью, дружу с головой, — многозначительная ухмылка заостряет и без того сточенное лицо. Джисон хочет ответить, что он не для себя

интересуется, да и вообще Феликс только на первый взгляд мямля, а так точно норм пацан, но боковое зрение улавливает какое-то черное движущееся пятно. Второкурсник, тот самый тип, печально известный какими-то махинациями со штурвалом, появляется как черт из табакерки, приобнимает нуну за талию, таращится неприятно и дико.

— Первый курс, — цедит, пройдясь взглядом по их предплечьям, затем видит факультетские нашивки на груди и кривится. — АОшники.

— И че дальше? — Феликс кидает с напускной небрежностью, делает шаг вперед.

— Случайно не из сто девяносто третьей? — новоявленный продолжает, пока нуна без особого интереса рассматривает свой маникюр. — Вы проебались в первый же день, сопляки. Ой, кому-то сегодня выпишут штраф?

Джисон фыркает. Что за сомнительные угрозы в стиле Драко Малфоя? Вот и примитивщина, долго ждать не пришлось. Таких быдловатых кадров, думается, здесь как говна за баней. На их фоне Минхо видится максимально притягательным и невыёбистым.

— Желаю удачи, мелочь. Мыть сортир — это вам не перед девчулей красоваться. Адьёс.

Перед тем как уйти со своим препротивнейшим спутником нуна смотрит на Феликса, кажется, с сожалением, даже машет незаметно ладошкой на прощание. Феликс краснеет и машет тоже, но она уже не видит, отворачивается, вовлекаемая в разговор. Парочка уходит в сторону общежития, стало быть можно предпринять попытку реванша. Феликс думает абсолютно точно так же, потому что смотрит в спину удаляющегося второкурсника, до скрежета сжимая челюсти, а затем, глубоко оскорбленный, разворачивается на пятках, брызжет слюной прямо Джисону в лицо:

— Нет, ты это видел? Видел? Вот же мразина! У меня чёрный пояс по тхэквондо, еще посмотрим, кто тут сопляк!

От куратора им потом в самом деле прилетает, потому что после линейки полагалось сидеть на вводной лекции, а не таращиться во дворе в тенёчке, но косяк несерьёзный, сортир никому не грозит.

Каждый день теперь начинается с тряски кровати по утрам и голых ног Минхо перед глазами. Феликс, уже успев перезнакомиться со всей комнатой, прибегает за десять минут до выхода сказать взвинчено и визгливо, что завтрак уже начался, и надо бы пошустрее-пошустрее. Учеба может и кажется увлекательной, но Джисон не особо проникается. Потому-то парочка дисциплин после такого распиздяйского отношения больно жалит в задницу. Куратор на лекциях говорит, как важна их специальность и как востребована на рынке труда. Феликс слушает, его глаза горят решительностью.

А у Джисона в глазах пустота и равнодушие. В голове только мысль, где найти работу. Пусть этот год и промежуточный, нужно кровь из носу его не проебать за прокрастинацией, взрослый уже, в конце концов, пора бы слезть с материнской шеи.

Подработка встает ребром еще и потому, что соседи по комнате дружно решают скинуться на БУшную стиральную машинку. Феликс оперативно подключается, чухнув выгоду от коллективного пользования, и поначалу Джисона немного бесит эта его раздражающая прыткость, всё-таки решение купить стиралку было принято сугубо в кругу комнаты, но запоздало понимает (благодаря Чану), что впятером скидываться поменьше будет.

Когда его ставят на платную должность дежурного по женскому блоку (после того как коменда сказала, что он у нее уже костью в горле сидит) не особо удивляет то, что Феликс приклеивается к нему как репей. Они вдвоем ходят по комнатам девочек, ставят оценки за чистоту. Работа не хлопотная и даже нередко приятная: многие бортпроводницы их умасливают вкусняшками, с некоторыми можно посмеяться, с некоторыми пофлиртовать. А вот на третьем этаже в самом конце коридора находится заветная дверь, куда Феликс ходит как на праздник, при этом бледнеет, потеет и лыбится по-кретински влюбленно.

Комнате Хван Йеджи, той самой прекрасной нуны, Феликс всегда ставит жирную пятерку с плюсом, и будь его воля, налепил бы этих плюсов еще штук сто. Её ник в инсте найти не составило труда, Джисон даже засвидетельствовал тот  момент, когда Феликс буквально! пролайкал в ее профиле все публикации и просмотрел все доступные сторис, а потом с лицом страдальца захныкал, что никогда еще так сильно не вкрашивался, и что Со Чанбин (имя этого придурка они тоже нашли в инсте) максимально сосёт. Джисон говорит, раз Йеджи его еще ни разу не послала, надо кровь из носу перестать тупить и пригласить её уже на свидание, иначе ловить будет нечего.

Согласиться на такой шаг у Феликса выходит только спустя часы страданий нытья, что он ссыкует и что, мол, еще слишком рано. Они сидят в это время на лавочке под окнами женского блока среди опавшей листвы и самолетного гула (аэропорт буквально за общагой). Минхо просит в чате комнаты купить овсяного печенья. 

13:40 Вы:

У меня в тумбочке пошарься там есть

13:40 Минхо:

Кто когда придёт? Мне скоро сваливать надо О спасибо ща гляну

Здесь мишки можно одну возьму?

13:41 Чан-хён:

У нас четвертая пара. Сделай уже ключи.

13: 41 Вы:

Только одну

13:41 Минхо:

Жопа :с

Я всё равно три взял

13:42 Вы:

Всё, тикай з городу там три и оставалось

13:42 Минхо:

Есус сказал делиться!

>:з

Феликс в стороне бубнит что-то про каких-то слонов и непробиваемых идиотов, придирчиво рассматривая лицо Со Чанбина в стори у Йеджи. Уджин отправляет в чат лаконичное «лол» (и думается, он действительно смеётся), а Чан прерывает их драму требовательным «запарили флудить». Минхо еще что-то вроде пишет-пишет (интересно, что за простынь он сейчас кинет?), но потом, видимо, передумывает — карандашик внизу экрана исчезает.

Феликс внезапно соскакивает с лавочки. Волосы на макушке торчком, лицо уверенное, губы сжаты в белую полоску.

— Решено! — бьёт кулаком в ладонь. — Завтра же поставлю точку. Отправную точку в наших отношениях!

— Чево? — Джисон на него хмурится. Минхо кидает в лс фотку пустой пачки от мармелада. Гадюка.

Феликс зло пинает жухлую листву (где-то в стороне грустит один проштрафившийся курсант).

— Кино! Вторая часть «Оно»! И! последний, мать его, ряд!

Ни то, ни другое не воплощаются в жизнь, не потому что Феликс при виде Йеджи двух слов связать не может и даже не из-за её отказа. Блин, она бы стопроцентно с ним пошла — это же, в конце концов, Кинг! И билеты уже на руках, и наличных хватило бы не только на два ведра попкорна с колой, еще бы и на колесо обозрения осталось (Джисон сверху докинул), но вот они вдвоем стоят перед открытой заветной дверью, и на них, загораживая проём своим здоровым (но низким, ха) телом, смотрит Со Чанбин.

— О, вы че здесь, — кивает на бланк в руке Феликса, — типа оценки ставите? Дожили. Первашей уже до посвята на проверку ставят. К вам, шнуркам, какое-то особое отношение или как?

— А тебя ебёт, какое отношение? — Джисон скрещивает руки на груди, чувствует, что огребет сейчас по полной программе, но побыковать жизненно необходимо. — Какие-то претензии имеешь?

В глубине комнаты играет музыка, хозяйки почему-то не видно. Пятёрку можно и так поставить, а насчет кино договориться в личке, но никто принципиально не уходит.

— Имею, — Чанбин с отвращением морщит нос, — но не к тебе. Ты, — уже Феликсу. У того на побелевших щеках играют желваки. — Если не отвалишь от моей тёлки, мелкотня сопливая, разъебу — мама родная не узнает. А теперь дёргайте отсюда. Второй раз повторять не буду.

Джисон честно, положа руку на сердце, уже теряет былую уверенность и начинает немного ссать. Феликс же всем своим выёбистым (но наименее выёбистым, чем у Чанбина) видом требует продолжения банкета. Слишком уж резануло слово «тёлка», честь любимой требуется отстоять.

Чанбин мерзко гыгыкает:

— И че ты мне сделаешь? Только из мамкиной юбки вылез поди. Джисон машинально заступается:

— Совсем охуел, чмошник?

И получает болезненный тычок в грудь. Феликс на это конкретно бычится, а Чанбин, полный уверенности, что вот, сейчас поставит, наконец, сосунка на место, пытается заломить ему руку. Но Феликс мастерски уворачивается, и спустя несколько замахов, приправленных отборными матами, Чанбин падает на пол от своей же неловкости. Дальше история заворачивается вихрём — Чанбин пристыженный поднимается и снова рвется в бой, а Джисон по глупости своей пытается всё урегулировать, но получает в нос. Феликс оправдывает свой черный пояс, наваливается а обидчика сверху. А через некоторое время, когда на этаже появляется злая Хван Йеджи с коробкой пиццы в руках, оправдывать уже приходиться свое тупое поведение. Джисон зажимает мокрые от крови ноздри, пытается улыбнуться красными зубами, но тут видит ее страшные глаза и уже никогда в жизни не хочет открывать рта в ее присутствии.

Он избегает сортира только чудом, точнее благодаря самоотверженному Феликсу, что на совете старост берет всю вину на себя (от такого благородного вранья Чанбина аж троит, стоит молчком в позе приговоренного до самого конца разбирательств). Чан потом вышел в коридор, чтоб тупо проржаться в трубку Уджину, а вечером того же дня личка с Феликсом весьма некстати взрывается.

Джисон в это время сидит на компьютерном кресле, поровну чувствует, как от трепета в глазах пузырятся звезды, и как от боли в носу хочется позорно прослезиться. Минхо, весело подхихикивая, пихает ему в ноздри проспиртованную вату.

21:45 Ликс:

Надо было до самого последнего пиздеть что я тоже мимокрокодил УБЕДИТЕЛЬНО СОВЕТУЮ

Сегодня же угадить вторую, четвертую и шестую кабинки Их мыл Чанбин

Сам я не могу спалят так что подсоби будь другом

21:47 Вы:

Чево?

21:47 Ликс:

ГОВОРЮ

Возьми ебучий маркер и напиши на стенах:

Ч А Н Б И Н С Р А Н Ы Й Г Н О М

Ну или что-то такое блин не мне тебя учить. Я ради тебя дрочил унитазы почти два часа

Это самое малое что я прошу сделать для очистки твоей совести

21:48 Вы:

Понял принял

23:08 Вы:

Извиняюсь за банальщину ничего кроме хуев в голову не пришло

*изображение прикреплено*

23:13 Ликс:

не, норм. закрасил хорошо

23:19 Ликс:

погоди

ты зачем в первую полез мне же ее послезавтра мыть!

— Минхо, слухай, — Джисон с истеричной улыбкой трясет его кровать. Из одеяла высовывается обиженно-сонное лицо. — Тот маркер, что ты мне дал. Он отмывается?

— Малыш, — раздается гнусаво и лениво из-за прерванного сна. — можешь решительно выкидывать футболку, штаны или что ты там ухряпал. Не отмывается.

Феликс кидает полное вселенской боли «спасибо бля».

— Какой я тебе… фу, не называй меня малышом, — Джисон максимально утвердительно шепчет Минхо прямо в ухо, а у самого коленки дрожат, уверенности с ноготок, потому что Минхо смеется по-жемчужному нежно, тихо, и от этого ещё более… охуенно.

— А чего ты меня среди ночи будишь? У меня завтра первой парой два теста. Если завалю, пересдашь за меня?

Когда он вот так с высоты поднятых локтей смотрит с хитринкой и озорством в прикрытых ресницами глазах, Джисон, не кривя душой, готов ему и два теста написать и сто настрочить (и не ебет, что на двойку), пусть только свистнет.

Минхо вместо этого зевает, желает спокойной ночи, а Джисон валится в свою постель, чувствуя громкую поступь кризиса личности. Рука Минхо свисает сверху с какой-то безделушкой на запястье, вроде браслета дружбы. Еще одна довольно милая деталь. У Минхо их наверное целый сундучок припрятан.

Мыслями к этому браслету Джисон возвращается в субботу, в совершенно пустой, тихий день, когда Уджин и Чан уезжают к родителям, а Минхо… он, конечно, тоже уезжает в субботу и тоже возвращается в вечер воскресенья, но Джисон до этого дня не особо интересовался, домой ли. Минхо заявляется на порог внезапно ближе к полуночи, пахнущий всё тем же древесным одеколоном, щелкает выключателем. Снимает пальто.

Джисон щурится от света, но глаз не отрывает. Думает, в подобной изумрудной рубашке и с такой укладкой только по театрам или выставкам важно вышагивать.

— Культурно развивался что ли? Что за прикид?

Минхо улыбается устало, изящно расстегивает манжеты с блестящими пуговицами. Ни дать ни взять тот самый типикал персонаж из дорам с серебряной ложкой во рту.

— Да не, — но вот он надевает на себя застиранную синюю футболку, и рядом с кроватью уже бюджетник из задрипанного училища. — Со знакомой гулял. Ой, это у тебя там чипсы? Можно возьму?

И тянется к пачке «лэйс со вкусом томата» через ноутбук и горячую коленку. Джисон говорит, что готов объедаться до тошноты, чипсы вообще топ! — а сам чувствует какой-то неприятный зуд, тонкое покалывание, так обычно от занозы кожа чешется. Но у Джисона похоже целая щепа засела и в самое сердце — никакой иглой уже не вытащить. Что за знакомая такая, к которой приходиться марафет наводить? Уж точно не просто подруга. Браслетик на руке Минхо теперь вполне оправдан — парень без отношений такую ерунду носить не будет.

Джисон жмет на пробел, и Дейенерис с несгибаемой волей во взгляде вгрызается в сердце коня. Минхо выключает свет, просит пододвинуться. У него в рюкзаке две бутылки колы (одна вообще не тронута, может свидание не удалось?) и недоеденный баскет с соусом терияки (хотя какое свидание может быть в кфс?) — идеальные посиделки, еще недостаточно романтичные, но уже больше чем дружеские, потому что Минхо жмется сбоку, греет щеку на угловатом плече, и хочется верить, что не без задних мыслей.

Потом спустя одну серию он вялый как водоросль ползет к себе, Джисон с громким звуком захлопнувшегося ноутбука срывается к телефону, как в одно место ужаленный.

1:08 Вы:

У тебя завтра дела какие? Сортирные или простые? Ой. То есть сегодня

1:08 Ликс:

Да

1:09 Вы:

?

1:10 Ликс:

Заебался уже еще во вторник и четверг А че?

1:12 Вы:

Сталбыть на премьеру не попадешь билетики-то на ветер

1:12 Ликс:

Не трави душу пёс

Лучше излагай че хочешь предложить

1:13 Вы:

Предлагаю выгодное предложение: отдать их мне, а я тебе потом расскажу сколько там расхождений с книгой

1:15 Ликс:

Ну ты ушлый

1:31 Ликс:

Дам если расскажешь че за девчонка такая

— С хуем между ног! — Джисон срывается раздраженным шепотом в ночную тишину. Только вчера ведь нылся ему, что так и сыграет в ящик ни разу необласканным и нецелованным. И многое ли изменилось за эти двадцать четыре часа, блин?

— Ты чего шумишь? — Минхо наклоняется к нему аж через бортик яруса.

1:31 Ликс:

Жду фотку

Джисон смотрит на перевернутое лицо над собой. Думает, красивое, с какой стороны не глянь, нежное и женственное, так что поменять пол Минхо в фейсаппе не составит труда. Твою ж налево, на какое дно только не сядешь ради любви.

Уже в кинотеатре, когда Джисон кидает в стори фотку двух билетиков, в директ прилетает от Феликса: «Твоя чика че армреслингом занимается?», и поначалу решительно не ясно, где, собственно, проёб, а потом Джисон смотрит на фотку еще раз и видит, что в кадр попала нога Минхо. И не просто бля нога, а самая мощная и обтянутая ее часть — бедро. Годную отмазу придумать не успевает, Феликс добавляет: «спасибо, что нашу дружбу по хуям пустил, и можешь не спойлерить, потом сам пиратку посмотрю».

— Если ты сейчас не спрячешь телефон, нас выпрут, — трейлер мелодрамы на полный звук долбит по всему залу, потому Минхо говорит это прямо в ушную раковину.

Щекотно и смертельно опасно, побуждает думать о всяком… разном (например, о том, что они давно не ходили в душ вместе). Особенно, когда за плечом Минхо целуется парочка, вроде бы интимно, романтично, как и полагается на последнем ряду, и, если бы Феликс не просрал свою возможность с Йеджи, возможно, у них что-то получилось. Однако с Минхо эта атмосфера работает почему-то в обратку. Джисон смотрит нарочито заинтересованно трейлер всратого боевика, а Минхо нет-нет да и кинет взгляд на его профиль. В зале будто сразу подскакивает до трехсот по Кельвину, иначе как объяснить, почему так горит лицо? В стороне чужие головы двигаются всё более яростно, с неслыханным азартом. Ни разу еще за свою двадцатилетнюю жизнь Джисон так люто не осуждал публичные проявления любви. У самого-то подобное предвидится примерно никогда, потому и горько.

— Эти двое такими темпами скоро друг друга съедят, — Минхо смеется ему в ухо, тоже заметив эти скачущие гормоны. «Такими темпами я скоро предложу тебе быть моим личным Пеннивайзом». Джисону тоже смешно, но еще и истерично до усрачки. Непонятно от чего, фильм же только начался.

На моменте поцелуя Дона и Андриана Минхо до невероятного спокоен, что нельзя сказать о доброй части зала. Если большинство ведет нос, потому что гомофобы типичные, то Джисона кринжит от осознания того, что он наблюдает подобную сцену в присутствии краша. Отвлечься абсолютно не на что, будь в руках ведро попкорна, Джисон бы затолкал в себя горсть, подавился и, наверное, умер бы.

Ужасы никогда не были тем, что он мог с легкостью снести, даже триллеры при отсутствии годных моментов страха вгоняют в мандраж. Однажды на паре материаловедения Феликс проходил игру со скримером, и Джисон, не участвуя в его мероприятии никак, умудрился приложиться коленной чашечкой к столу, почти заорав. Феликс потом окрестил его в контактной книге "Визглёй". Минхо в точности так же не может похвастаться стойкостью — когда Джисон закрывает глаза ладонью, тоже либо жмурится либо отворачивается. При других обстоятельствах Джисон обязательно бы его запротектил.

«Господи-боже», «Твою налево», «Святые угодники» слышится каждый раз в передышках между скримерами, после которых Джисон обмякший сползает вниз по креслу. В один из таких моментов Минхо берет его ладонь в свою, у самого нервы ни к черту, улыбка шальная, смеха не слышно, но ясно, что невеселый. И это то, что действительно нужно, что по-настоящему помогает, и сейчас уже не место этой влюбленной неловкости, которой Джисон до этого регулярно грешил, важны только сила, с которой Минхо сжимает руку, только вскрики, заглушенные его курткой, потому что Джисон уже не сдерживается, обнимает.

На затишьях слегка высовывает голову из перекрестия чужих рук, словно из теплого домика — неохотно, с опаской.

Почти три часа проходят с переменными смехуечками от Риччи, и весь продолжительный конец Минхо держит его рядом, водит по колену успокаивающе, но вскоре пресекает этот дружеский жест. Поднимается ладонью по бедру, почти до самой промежности и гладит провокационно с однозначным подтекстом. Джисон смотрит в его невозмутимые глаза с неким одурением, думает это лучше всяких поцелуев в потемках и определенно лучше того, на что Феликс рассчитывал с Йеджи. Рассказать ему — не поверит. Только у выхода из зала Джисон вспоминает, что друга он, походу, проебал и свободно над ним уже не постебешься.