тихоокеанская звезда

тихоокеанская звезда.

такое кодовое имя получает чон чонгук в 15 лет, когда заменяет на месте пилота в кабине егеря своего брата, чон хосока, и с блеском убивает кайдзю в дрифте с мин юнги.

операция идёт не по плану, часть кабины повреждается, и чон хосок выходит из строя. дрифт-соединение разорвано, и мин юнги — один на один с кайдзю посреди океана.

чонгук не думает ни о чём, когда вызывается в качестве пилота замены. командование ожидаемо отвергает его кандидатуру. он пробует ещё, пока минуты утекают, как песок, а мин юнги отступает под натиском кайдзю.

в конце концов, командование соглашается. на данный момент в пусанском шаттердоме нет других пилотов или кадетов с такими же показателями на тренажёрах, как у чон чонгука. к тому же, он брат чон хосока, у них много общих воспоминаний, а потому мин юнги будет легче войти с ним в дрифт.

высадка в кабину — страшнее, чем слабо светящиеся гребни кайдзю, перемалывающие океанскую воду. ему нужно спуститься по болтающейся верёвочной лестнице и прыгнуть внутрь через пробитое стекло кабины.

чонгуку кажется, что у него отнимаются ноги, когда он всё-таки прыгает, и тяжесть костюма пилота тянет его вниз, как камень. мин юнги встречает его бледным, синюшным от голограмм лицом, и у чонгука в голове мелькает мысль, что он похож на утопленника. мин юнги коротко указывает, как лучше укрепиться на платформе и запускает дрифт-соединение, проносясь сквозь сознание чонгука тёплой морской волной.

дрифт… он ошеломляет.

***

шквал славы обрушивается на него, и это ощущение хуже, чем видеть пасть кайдзю через бронированные линзы кабины и вуаль голограмм. ещё до того, как их вместе с егерем забирают в шаттердом, ему сообщают о десятках запросов на интервью и встречи.

юнги тактично не комментирует.

чонгук возвращается в шаттердом, е-техники помогают снять экипировку, врач кадетского корпуса получает его с рук на руки и уводит на осмотр.

не было еще такого, чтобы в 15 лет хоть кто-нибудь из кадетов мог одолеть кайдзю в реальном бою — большинство едва ли справлялось и в симуляторе.

а чон чонгук смог. справился.

«выжил», — так чонгук называет это про себя, тихо и послушно сидя в медблоке с кучей датчиков на грудной клетке и голове.

его тошнит, когда он думает о том, что в соседней палате лежит без сознания его старший брат.

— сердечный ритм нестабилен, уровень стресса все еще скачет, общее физическое истощение, но в целом, кажется, ты в полном порядке. удивительно, — отозвался медик. — тебе понадобится хороший отдых, витамины и усиленное питание в течение нескольких дней, чтобы восстановиться после такой нагрузки, но ничего сверх. то, что случилось, истинное чудо.

чудо? что ж, чонгук определенно так не считает.

он шмыгает носом, в горле расслаивается солёный привкус крови — часть сосудов лопнула от перегрузки.

образ брата, его белого, как раскрошенный мел, лица, слипшиеся от крови волосы на виске, сломанные крепления на костюме пилота мелькают перед глазами, как проклятая фата моргана. чонгук поднимает голову, пока врач обрабатывает ему кровоточащий нос, и смотрит на лампы на потолке, пока в глазах не начинают скакать белые сумасшедшие мушки.

фата моргана рассеивается.

***

чонгук быстро восстанавливается физически, но моральное потрясение не отпускает его куда дольше. он не из пугливых и уж точно не из впечатлительных, но он — чувствителен, он всё ещё подросток — и понимает это совсем по-взрослому.

ему редко снятся сны: тренировки будущих пилотов настолько выматывающие, что ночи — это просто большие чёрные дыры, не приносящие с собой облегчения. но после реального дрифта его голову наполняют обрывки чужих воспоминаний и фантомная боль в висках. в его снах гудит металл, всё вибрирует и вспыхивает синим и красным. в его снах мин юнги — бледный, с текущей из носа кровью, пачкающей губы и стекло шлема, мин юнги кричит и приказывает, мин юнги рычит и матерится так много и изощрённо, что чонгук даже забывает о своём испуге от удивления. в его снах — мин юнги, смешно стриженный школьник, курящий втихаря и пьющий тёплое пиво с хосоком на летней веранде в доме семьи чон. в его снах мин юнги настолько частый гость, что чонгуку кажется, будто это он сам дружит с ним много лет.

но это не так.

они сталкиваются на осмотре в медицинском блоке, и мин юнги смотрит на него с каким-то странным выражением во взгляде. оно похоже на отчуждение, но больше — на горечь, и чонгук не понимает, с чем именно она связана. они сидят в одной большой палате, поделённой на секции кипенно-белыми ширмами, потому что — ну, в шаттердом нечасто возвращаются без ранений, а потому медблок никогда не пустует.

(только тогда, когда тела пилотов спускают в крематорий, — и вот тогда тут пусто).

«как тебе спится?» — спрашивает ким намджун, психотерапевт кадетского корпуса, так, как будто знает.

чонгук не может сказать, что он спит плохо, но его настораживает крепнущая связь, протянувшаяся между ним и мин юнги, хотя никаких оснований для этого нет. у чонгука были тренировочные дрифты, и всё же ни один из его напарников не селился после этого в его голове, не растекался по сознанию ртутью воспоминаний.

связь настораживает, но цепляет так глубоко — за самое мясо, за самую нежность и уязвимость, — что чонгук не хочет её потерять, просто не может хотеть этого.

отвечая ким намджуну серую правду, он смотрит только на мин юнги.

выражение в чужом взгляде становится горше.

***

чонгук навещает брата в основном по ночам — потому что в течение дня нет времени: командование заставляет его писать отчёты, соглашения, отказы от претензий и ещё чёртову тучу бумаг, а медицинские осмотры, усиленные тренировки и общие занятия сжирают весь его день, как кайдзю глотает руки и ноги егерей.

но ночь — время его свободы. он прокрадывается в особые палаты медблока, улыбается брату лунной улыбкой в темноте и осторожно ложится ему под бок, кладя лохматую голову на грудь и слушая биение сердца.

— ну как ты? — шепчет хосок, и чонгук грустно фыркает — братец уж точно не тот, кто должен задавать этот вопрос.

у него несколько вывихов, лёгкое сотрясение, огромная ссадина на лбу, лопнувшие сосуды в глазах и носу. на тумбе рядом с койкой лежат комки окровавленных салфеток и стоит графин с водой. в палате остро пахнет чистыми бинтами, лекарствами и хлоркой.

— хочу домой, — так же шёпотом отвечает чонгук, и в носу свербит от грусти. никогда ещё шаттердом не казался ему настолько чуждым, как сейчас.

хосок молчит, и в его молчании боли слышится больше, чем в его теле.

— что говорят врачи? — снова спрашивает хосок после паузы.

чонгук шмыгает носом.

— всё в порядке, просто небольшие проблемы со сном после дрифта.

— это потому что ты слишком мал для такого, — говорит хосок, и в его голосе столько вины, что у чонгука от боли перехватывает горло.

он ищет в своей голове слова, которые бы оказались верными, но не успевает собрать их воедино — дверь в палату тихо щёлкает, и на пороге возникает мин юнги.

он бледный, лохматый, в растянутом чёрном лонгсливе — чонгуку так странно видеть его не в форме и не в костюме пилота. так, в гражданской одежде, он куда больше похож на того мин юнги, который снится ему.

— да ладно, ещё один нарушитель? — улыбается хосок и тихо смеётся, закашливаясь. чонгук щипает его за руку, хмурясь. мин юнги только вздёргивает бровь.

— я тебе нормальной еды принёс, вообще-то, а ты меня вон, как величаешь, — хмуро и сонно говорит он — и вау, это второй раз после дрифта, когда чонгук наяву слышит его голос. хриплый и низкий, но наполненный чем-то неуловимо мягким. чонгуку, чувствительному до запахов, звуков, ощущений, нравится.

мин юнги подходит ближе, и чонгук не знает, слезть ему с кровати или остаться. он таращит на него свои глаза, даже не замечая, что затаил дыхание. хосок косится на него, но быстро сосредотачивается на юнги.

— и что ты мне там такого принёс? — любопытно вертит носом и вытягивает шею, насколько позволяет его израненное тело.

— немного рамёна, бургеры, лепёшки, персики.

— вау, мин нюги! — карикатурно вскрикивает хосок и ослепительно улыбается. чонгук с теплом прижимается к его боку. так хорошо, когда брат улыбается. — ты и правда лучший пилот шаттердома!

— с недавних пор — не я, — только и говорит юнги, и чонгук чувствует, как по его коже под пижамой бегут холодные мурашки. это он про?..

хосок тактично молчит, а чонгук не смеет поднять взгляд, потому что боится увидеть в глазах мин юнги… что-то? он даже не знает, чего именно боится, и это так на него непохоже.

— чонгук, — вдруг говорит юнги, и младшему кажется, что на секунду у него обрывается пульс, — угощайся тоже, — и протягивает похрустывающий бумажный пакет с лепёшками.

чонгук не придумывает ничего лучше, кроме как принять еду с дурацкой по-детски влюблённой улыбкой.

***

они едят торопливо, шикают друг на друга, когда шумят шуршащими упаковками, и испуганно таращат глаза, когда слышат шаги в коридоре или капают персиковым соком прямо на белую больничную постель. чонгуку вдруг становится почти так же хорошо, как было до: до кайдзю, до появления шаттердома и разлома, до появления стен, до разлива кайдзю-блу; так же хорошо, как было в пусане летом, пока он помогал родителям в магазинчике, а хосок и юнги пили пиво на веранде.

юнги с хосоком становится будто младше, громче, смешливее, они так забавно выглядят вдвоём на этой постели, но чонгук не даёт себе забыть их в костюмах пилотов со шлемами под мышкой, величественных, серьёзных, со скорбной морщинкой измученности меж бровей. насильно рисует себе эту картинку в голове, чтобы вдруг не забыть, что после этой дивной исцеляющей ночи будет утро — и будут тренировки, и будет беседа с намджуном, и будет очередная ложь в дневник сна. чонгуку кажется, что он почти ненавидит тот мир, в котором ему приходится проводить день за днём.

чонгуку кажется, что он совершенно не заслужил этого проклятого прозвища, которым его окрестила общественность.

чонгуку кажется, что люди слепы, глупы и ужасающе грубы, раз не заметили за его ещё по-мальчишески худой спиной мин юнги, который в одиночку сражался с кайдзю сорок три минуты шестнадцать секунд; раз не заметили его доблести, его силы, его слёз и его ругательств, его стараний, которые должны были оценивать в высшей степени каждый божий раз, каждый дрифт, когда он не давал миру (корее) покатиться к чёрту.

***

мин юнги снится чонгуку так часто, что тот просто перестаёт считать. сны-воспоминания, откормленные кадрами из дрифта, сменяются на кошмары, где раз за разом юнги заливает стекло шлема изнутри кровью и оставляет чонгука один на один с кайдзю посреди большой воды. чонгук просыпается с колотящимся сердцем и воспалёнными от слёз глазами. он бродит по шаттердому, ёжась от холодного тона подсветки и далёкого лязга металла в ангарах, пока не станет совсем уж холодно и тоскливо, а потом возвращается в постель.

ким намджун, просматривая идеально ровные буковки в дневнике сна, кажется, понимает, что чонгук ему чего-то недоговаривает, но не пытается докопаться до сути, а просто сочувственно сжимает плечо и выписывает талон на снотворное. чонгуку только и остаётся, что улыбнуться в ответ перекошенной стыдливой улыбкой.

после снотворного спится лучше, кошмары рассыпаются в угольную труху под силой лекарства, но когда чонгук ранним субботним утром видит в симуляторе для дрифта мин юнги, ему кажется, что кошмары вернулись.

мин юнги не здоровается. лишь поворачивает голову, смотрит наискось, как-то остро; костюм пилота обтягивает его, как вторая кожа, и чонгук забывает, как дышать. плавность и ладность мускулов, линий тела ошеломляет; чонгуку резко хочется съёжиться и спрятать свою угловатость, но деться с площадки некуда: либо в кабину, либо расшибиться о железные створки дверей.

через систему громкой связи, шипя и плюясь, выпрыгивают слова: «тестовый дрифт. пилоты: мин юнги; чон чонгук. попытка первая».

чонгук в ужасе смотрит на мин юнги. тот почему-то улыбается.