Кошачий подарок

Суета. Она всегда отвлекала от важных дел, наседая на уши как писк противного комара в летний знойный вечер. В мастерской молодого Лоренца всегда раньше стояла гробовая тишина, прерываемая лишь шорохом механизмов. От чего-то все изменилось. Он стал спокойнее, терпимее, словно все происходящие и должно быть таким, каким оно является. Отшельник отчасти даже полюбил топот детских ног по особняку, что помогали старшим, крики особо ответственных взрослых и даже к периодическим спорам по мелочам. Это создавало уют от которого Альва всегда был далек. И даже сейчас он не принимал участие в украшении огромного особняка под командованием огромной птицы и ее человека, которые ходили с важным видом и двумя планшетками, отмечая сделанное и нет.

У тех была совесть. Они не трогали тех, кто не изъявил желания. От страха то иль от уважения — не имело значения. Главным оставалось то, что Альва Лоренц мог остаться наедине со своей работой. А та была в самом разгаре. Это не зависело от конца года и идеи того, что после определенной даты начинается новая жизнь. Нет. Работа просто была, просто в процессе. Хотя казалось, что маленькая мастерская на охотничьей половине никогда не замолкала.

— Альва! — настойчивый голос, что просил обратить на себя внимание. Юноша стоял в дверях, подпирая бока руками. На него уже успели надеть причудливый красный свитер, связанный, кажется, кем-то из «пугающей» части поместья; на голове красовались деревянные рожки, а в руках была коробка.

— Я слушаю. — но он не отрывается от работы, крутя шар в своих длинных морщинистых пальцах. Как кот, чье внимание было привлечено лишь одним предметом во всём белом свете. И это раздражало.

— Даже не взглянете..?

— Что произошло? — голос был спокойный. Он говорил всегда медленно, словно его речи были тягучим медом, который медленно стекал и образовывал маленькую горку. Казалось, вывести его из себя было невозможно, как бы особо назойливые члены поместья не пытались.

— С Рождеством.

— Я не католик.

Пауза. Долгая, свистящая и невероятно неловкая. Правда лишь для одного. Лука прижал подарок к груди, недовольно сверкнув единственным целым глазом на Отшельника. Ему озвучили лишь факт, но он уже готов недовольно фырчать с лекцией о том, что такое — невежливо. Он и сам-то не отмечал Рождество. Лишь помогал, когда-то нужно было близким людям. Стоило лишь раз не помочь и появилось стойкое ощущение чего-то утерянного. Кусочек памяти словно взяли и вытащили из и так не практичной башни в голове Луки. И вот он здесь. Стоит перед тем, кто больше всех вызывает бурю эмоций, что смешиваются с непониманием. Он зол? Он расстроен? Может быть рад, что эту безделушку не увидят? А может и вовсе боится чего-то? Он просто не помнил. Не помнил почему так тянуло к этому старику с облезлым хвостом, вместо прически.

— Что-то еще? — Альва наконец поворачивает голову в сторону собеседника. Просто потому что так надо. Так принято.

— Нет.

— Ты расстроен.

— Конечно расстроен. Я время потратил... Много времени. И сил…!

— Покажи мне его.

— Кого?

— Подарок. — он мягко улыбнулся, протягивая одну руку ладонью вверх. — Покажи мне подарок над которым ты старался, Лука.

В руки вкладывают массивную коробку с большим бантом из ленты на той. Упаковывать что-либо явно не было сильной стороной Луки: то там, то тут уголок порван, криво наложен, где-то был виден клей. Да и бант держался на одном лишь слове Божьем. Но Альва решил не комментировать это. Было видно, что собиралось далеко не на скорую руку. Эти попытки казались чем-то умилительным. Словно котенок, что нашел свою первую игрушку в лице какого-нибудь фантика или клубка носков.

— Выглядит мило. — Альва возвращается на свое место и начинает рыскать по столу в поисках нужного режущего инструмента. Возможно он был похож на варвара или кого-то в этом роде, но таковым никогда не являлся. — И упаковано крепко. — лезвие аккуратно, но в одно движение прошлось по шву, разрезая бумагу на две части.

— Будешь комментировать каждое движение?

— Не стоит? — на Луку подняли удивленный взгляд желтых глаз. От вертикального зрачка становилось где-то внутри души чертовски неуютно.

— Делай как знаешь.

Когти подцепили край крышки, плотно прилегающей к коробке, оголяя содержимое. Небольшая механическая фигурка в виде лупоглазого черного кота с четырьмя лапками на пружинах. Хвост торчал трубой, но тоже содержал в корпусе пружину, что ходила ходуном, если фигурку чуть пошевелить. Глаза были ярко-желтые, большие, с неаккуратным черным зрачком, который очень старались сделать как можно ровнее, но в процессе умудрились капнуть лишнего.

— Ох! — Альва отложил коробку, забирая фигурку полностью в ладонь, убирая когтями нарезанную мелко на полосочки бумагу. — Милый!

— Нравится? — Лука сцепил руки у себя за спиной, неловко шаркнув носком ботинка по полу.

— Очень. Займет лучшее место в мастерской. — Альва окинул взглядом помещение, подбирая куда лучше мог бы встать макет маленького Божественного создания.

Полка, находившаяся на уровне глаз Альвы. Тут стояли книги. Старые. Благодаря Барону тот смог выкупить свои же работы, включая рукописи, где-то на аукционе и вернуть. Пусть он и отринул прошлое, но спорить с тем, что его выводы в свое время были прорывом, без которого было сейчас тяжело. Перед этими книгами кот и был посажен. Альва с трепетом уложил фигурку на живот, раскинув лапы во все стороны. Что-то в ней было. Что-то, что заслуживало самой теплой улыбки в мире.