Моя душа обратилась ко мне (когда звезда не горела)

Флинк была милой затерянной фюльгья* и неплохой подругой — Тэхёну нравилось проводить с ней время, пусть все дела и заключались лишь в одном — постоянно ошиваться рядом со своим человеком.

— Нет, Флинк, мне что, заняться больше нечем? — Тэхёну уже надоело повторять одно и то же, но подруге всё невдомёк.

— И чем же? — Флинк обычно отличалась спокойствием, но сейчас потихоньку выходила из себя.

— Нет, послушай, как ты себе это представляешь? Я приду к нему и скажу «Привет, Чон Чонгук, я твой фюльгья, рассказывай, что ты такой кислый?».

— Неплохо! — подхватила та. — Только давай побольше сострадания.

Тэхён тяжело вздохнул. В конце концов, он понимал Флинк: кому угодно может надоесть наблюдать, как друг мучается ужасными муками. Тэхёну самому уже надоело.

Чон Чонгук был человеком, старшеклассником, лучшим в школе, прекрасным сыном и в целом хорошеньким подростком. Для остальных. На себя же он возлагал слишком много. Ладно бы сам уставал, но уставала и его душа. По правде, с каждым днём у Тэхёна сил оставалось всё меньше. А ведь близились праздники.

А на новый год, оно ведь как — чудеса случаются?

Чонгук выглядел очаровательно, когда шёл домой с ворохом пакетов, медленно, чтоб не поскользнуться на дорожке, подсвечиваемой зимним солнцем. Подстригли в последний раз его неважно, но волосы уже успели отрасти и теперь беспорядочно выбивались из-под шапки. Чонгук вообще от макушки до пят был строптивым, с этими своими блестящими глазами и порозовевшими на морозе щеками — у него был упёртый нрав и вместе с тем способность к небезразличной участливости.

Именно таким — ну, впрочем, как и всегда — и словил его Тэхён, уместившись на крыше какого-то домика, пролегающего на повороте маленькой живописной улочки.

— Эй, пс, парень!

— И не подумайте, я ничего не отдам, это — моё! — вмиг отозвался Чонгук и только потом догодался задрать голову к верху. Когда же его огромный взгляд обнаружил источник голоса, он уже увереннее добавил: — Я не позволю Вам украсть у меня праздник!

Люди, доверчивые и мечтательные, любили придумывать что-нибудь эдакое — то ли позабавиться, то ли нагнать себе страху. Тэхён знал, что Чонгук тоже — выдумщик.

— Не нужны мне твои сокровища, остынь, — Тэхён, выпрямившись, поднялся на ноги, а затем резко соскочил вниз. Черепица, сделанная на совесть, под каблуком даже не вздрогнула.

— Вы кто? Чего хотите?

— Ничего такого. Просто поговорить.

Тэхён не спешил приближаться к парню, тот смотрел на него с опасением, и его реакция была абсолютно понятна.

— Поговорить.

— И только. Считай, просто такой вот порыв души, — Тэхён развёл плечами, не вынимая рук из карманов штанов, пока Чонгук присматривался, решал, стоит ли соглашаться. Но Тэхён уже знал заранее.

— Ладно. Надолго?

— М-м-м… — он сделал вид, что задумался. — Не знаю. Может, пойдём на площадь?

— Там сейчас делать нечего, — ответил Чонгук. — Да и мне нужно домой, отнести вот… — выставил руки с пакетами чуть вперёд, демонстрируя.

— Пойдём к тебе тогда!

Боялся ли Тэхён спугнуть мальчишку своей внезапностью, своей настойчивостью? Возможно. Но так, сбив с толку, обескуражив, у него, пожалуй, было больше шансов расположить к себе.

Дом Чонгука был уютным. В нём мало что соответствовало современности, но каждая из комнат вызывала спокойствие, жизнь. Здесь была заложена душа — в фотках на стене в зале, разных по размеру и возрасту, в чистой кухонке на несколько человек.

В комнате Чонгука ощущалось уютнее всего — Тэхён убедился в очередной раз, зайдя, пока хозяин справлялся с покупками.

Он подошёл к небольшому окну и скурпулёзно зашторил его, подмечая, что на улице начало смеркаться. После чего обернулся на стол, заложенный книгами, тетрадями и разными мелкими вещичками: фигурками, ленточками, журавликами.

На заправленной кровати сидели две самые ценные мягкие игрушки, хранящие воспоминания, улыбки и слёзы; на полках шкафа лежали медали, стояли два кубка, тут же и дипломы, не только за спортивные достижения, но и за олимпиады. Когда Тэхён хотел было пробежаться по корешкам книг, Чонгук застал его.

— Я не позволял тебе заходить сюда, — сказал он беспрекословно.

Тэхён указал на награды, даже не пытался улыбнуться:

— С третьего класса, Чон Чонгук…

— Я стараюсь хорошо, поэтому я победитель не однажды. Я выдающийся.

— Само собой, ты молодчина, — Тэхён не спорил с правдой, не к чему. Вместо этого он легко подскочил, словно на пружине, к кровати и не колеблясь улёгся на бок, поджав к себе ноги и подложив руки под щёку. — Тот угол пустой. Там хорошо бы стал мольберт или, например, не знаю… барабанная установка. Не так ли, Чонгуки?

Он ожидающе скосил взгляд к парню. Тот сощурился, не думая даже смотреть в ту сторону, где действительно было освобождено место для чего-нибудь… Неважно.

Человек был гордым и молчал, а потом всё же подал голос, твёрдый, как лезвие конька:

— Кажется, ты хотел сходить на площадь?

Тэхён усмехнулся.

На крыльце их поджидала ласковая кошечка калико. Удивлённое «Флинк» вырвалось у Тэхёна прежде, чем он успел остановить.

— А мы называем её Удача, — Чонгук склонился и провёл по спинке кошки ладонью, та с охотой подставилась, выгибаясь. — В дом она обычно никогда не заходит, но кушает только лучшее мясо, — он хихикнул, явно пребывая в хорошем настроении.

Кошка увязалась за ними до самой площади. Чонгук был прав: площадь хоть и была украшена огнями, ёлка в центре только-только наряжалась шармом.

— Ты… Как ты думаешь, этот год будет особенным? — спросил Чонгук, исподтишка поглядывая.

— А этот, этот год был особенным для тебя, Чонгуки?

Чонгук подумал, а потом кивнул, но так неуверенно, что ему едва ли можно было поверить.

— Послушай, — всё же начал Тэхён. — Я не сомневаюсь, что всё это важно… — стоило ли пытаться подобрать слова, если они оба понимали всё и так? — Конечно же, твоя любовь всегда безгранична. В частности, твоя любовь к маме.

— Я люблю её! — вскинулся тот.

— И что то, чем ты занимаешься, нравится тебе.

— Ну разумеется!

— Чонгуки, — Тэхён мягко взял его за руку, прямо посреди улицы, да ведь и пусто же в такой час. — Это всё важно, несомненно важно. Твоя помощь, твои достижения. Ты великолепен во всём. Но ты должен знать кое-что.

Чонгук увёл взгляд. Ёлка вот-вот готова было заблистать.

— Ты ведёшь себя как глупец, — где-то там Флинк врезалась в ногу, но Тэхён проигнорировал кошачье негодование. Он говорил то, что чувствовал. А потому взял и вторую руку в свою. — Мир продолжит быть таким же, если ты перестанешь отдавать ему всего себя. Он другой, Чонгуки, у него свои принципы. По правде, у него свои заморочки. Ты не обязан с этим считаться — ни с чужими желаниями, ни с теми возможностями, что тебе предоставлены. Ты смог ухватиться, но хотел ли ты за это хвататься

Чужие руки попытались рвануть, но не вырвались — их удержали.

— Чего ты этим добиваешься, странный незнакомец?

— Ну же. Новый год, новый этап твоего будущего. Завтра — и то уже будущее. Твоё сердце продолжит стучать. Твой разум продолжит мыслить — это всё останется при тебе. И это замечательно. До тех пор, пока действует для тебя, понимаешь?

Чонгук, маленький, взвинченный от мнимого протеста Чонгук плотно сжал губы. Его не ругали, его не поучали. Просто нужно было прояснить одну важную вещь.

— Твой потенциал горит, не иссякает, никуда не девается. Он почти не исчерпывается. Почти. До поры до времени, Чон Чонгук. Людей много — миллиарды, и самое приятное, что ты можешь сделать для них, — служить в угоду. Я не говорю, что ты должен наплевать на всё, ведь результаты всё ещё имеют вес, но, выполнив волю десяти, ты не спасёшь человечество. Ты потратишь себя, опустошить сосуд.

Тэхён поднял руку, чтобы приложить ладонь к живому сердцу Чон Чонгука; вторая ослабила хватку, позволяя выскользнуть — пальцы человека вмиг сжали его под локти. Если и было тяжело, то тяжело было им обоим.

— Чонгуки, — молчание не являлось ни хорошим, ни плохим знаком, лишь время могло показать всю значимость происходящего. — Твоя улыбка — само очарование, твои усилия — большая честь делу, твоё внимание — это искреннее чувство. В мире не существует ценности, эквивалентной твоей жизни. Ты и есть эта ценность.

Тот был дезориентирован. Тэхён воспользовался этим, обходя его и заключая в объятия со спины.

— Пообещай мне лишь одно. Даже если ты больше не веришь в чудеса. Особенно если уже не веришь.

Чонгук не сопротивлялся, более того — он расслабился и даже позволил развернуть себя в сторону ёлки; та наверное, казалась куда торжественнее, чем в прошлом году. Или кому-то просто хотелось на это надеяться. В конце концов, надежды безвозмездны. Чонгук наконец кивнул. Тэхён возликовал.

— Повторяй за мной, Чонгуки. В новом году…

— В новом году… — тот не заставил себя ждать.

— Я.

— Я.

— Всегда.

— Всегда.

Тэхён захотел его как-то подбодрить, поэтому поцеловал в чуть открытую жаркую шею, ловя немеющими губами мгновенную дрожь.

— Буду выбирать.

— Буду выбирать, — после того, как взволнованно сглотнул.

— Себя.

— Себя! — голосом набравшись уверенности сполна, крикнул Чон Чонгук, предупреждая мир, может, пугая его, но вряд ли это имело отношение к одному полноценному человеку.

— Счастливого нового года!.. — шёпотом.

Когда же Чонгук переосмыслил своё воодушевление, то понял, обернувшись, — ни сзади, ни в радиусе ближайших метров не оказалось незнакомца. Даже кошка куда-то исчезла.

Он прислушался, даже не собирался думать, что это сон, наваждение, потому что где-то в глубине души понимал — не сон, не наваждение. Потребность.

Чонгук дождался, когда рабочие, заканчивая украшать, воздвигнут огромную сияющую звезду, похоже, из нового набора, на верхушку ёлки, после чего ушёл — вернее, умчался куда-то, не замечая, не присматриваясь в закоулки.

А где-то там одна душа переводила своё дыхание, взволнованное, полной грудью.

— Ну да, я не сказал ему, кто я. Я не хотел, чтобы он думал, что его ждёт скорая смерть. Мы ведь только начинаем жить…

Флинк, явно с целью утешить, обтёрлась о его ногу вокруг и первая побежала следом за Чонгуком. Тэхён, кинув взгляд на нарядную ёлку в гирляндах, шариках и со звездой, невесомо вскочил на крышу дома рядом и, перескакивая с одного на другой, поспешил за ними, преисполненный чувством.

У него и его человека начинался новый год.