Кейджи видит во сне что-то обычное.
Он в автобусе, смотрит в окно и слушает, как Бокуто-сан твердит о чем-то нелепом, на что Кейджи решил не обращать внимания. Слышать во сне голос Бокуто-сана было, в принципе, не таким уж странным, даже если он перечислял овощи и ставил им оценку от одного до десяти. Единственное, что странно во всём происходящем, так это то, что автобус внезапно начинает трясти, словно он на секунду оказался в эпицентре землетрясения. А затем он останавливается до тех пор, пока всё не начинается по новой. Автобус так долго трясло, что постепенно он стал меркнуть, пока в конце концов не начал исчезать.
Акааши просыпается от вибрирующего телефона под подушкой, на экране которого высвечивается имя Бокуто-сана. Он поворачивается и смотрит на свой старый будильник, стоящий на прикроватной тумбочке, чтобы определить который час, и замечает, что сейчас только два часа ночи.
С хриплым и глубоким ото сна голосом, Кейджи принимает вызов.
— Алло? — Со стороны Бокуто-сана на линии раздается резкий вдох. — Бокуто-сан? Все в порядке?— И такой же резкий выдох.
* * *
Котаро пьян, и он вполне осознает это.
Его сестрам весело наблюдать за тем, как он кричит еще громче обычного, что не ускользает от внимания самого Бокуто.
Правда потом они возвращаются домой, и Котаро ложится в постель, в которой ощущается как-то слишком тепло. И как только его голова касается мягкой подушки, становится до невозможности тихо, только комната не перестает кружиться.
Краем уха он слышит скрип деревянных ступенек лестницы, по которым спускается его старшая сестра. Как открывается и закрывается входная дверь и где-то вдалеке заводится машина. В это время его родители спят, а Хана-нии-тян вырвало снаружи на любимый розовый куст Каа-сана, после чего Мика-нии-тян отнесла её в постель.
Котаро — единственный сейчас человек, что бодрствовал в доме. И дом ему казался чересчур большим, тихим и одиноким. И он не привык быть один, не говоря уже о том, чтобы чувствовать себя одиноким.
Настроение из счастливого опускается ниже плинтуса, особенно когда в голове внезапно приходит мысль, что он едет в Осаку. Один. Одиночество — это все, что он будет чувствовать. Его семьи там не будет. Его команда будет совершенно другой. И он никогда больше не отобьет ни один из бросков Акааши.
Вот что на самом деле для него это значит.
Думая о том, чтобы не быть с Акааши, даже рядом с Акааши, Котаро начинает ощущать, как глаза жжёт от сдерживаемых слез, и его руки немедленно тянутся к телефону.
Он действует словно на автопилоте и даже не понимает, что звонит Акааши, поэтому в панике вешает трубку. Сейчас два часа ночи, Акааши спит и, наверное, выглядит как ангел.
Затем Бокуто снова нажимает кнопку вызова, только думая уже о том, как распахиваются глаза Акааши. Представляет того в своей постели и чувствует, как учащается собственное сердцебиение, а потом ему снова тепло. Так тепло.
Он вешает трубку после двух, может быть, трех гудков, и смотрит на свой телефон, будто это преступник. И в голове, как песня, звучит: «Акааши Кейджи, Акааши Кейджи», и он смотрит на это имя в своем журнале вызовов.
Два неудачных звонка Акааши Кейджи. Кейджи. Кейджи. Такое красивое имя.
Бокуто хочет сказать это, поэтому сдается и вновь решается на дерзкий поступок.
— Кейджи, — говорит он.
И возможно это запрещено и кажется чем-то неправильным, но «Кейджи» — это мягко и сладко, и он хочет сказать это еще раз.
Бокуто все ещё смотрит на свой телефон, и его рука предательски нажимает кнопку вызова, против его воли.
Он слышит слабый гудок, представляя, как Акааши волнуется при упоминании его имени на экране. Покраснеет ли он? Расширились бы от удивления эти красивые сине-зеленые глаза? Будет ли он заикаться в ответ? Будет ли он по-прежнему называть его «Котаро»?
— Алло?
Бокуто застигнут врасплох, и он делает глубокий вдох. Он и раньше замечал реакцию своего тела на голос Акааши. Мурашки бегут по его коже, а в животе что-то переворачивается каждый раз, когда он слышит мягкий голос Кейджи. Но теперь он не мягкий, а глубокий и грубый и — «Бокуто-сан? Все в порядке?»
Он должен это услышать.
Ему нужно услышать этот голос — голос, который согревает его изнутри, снаружи, повсюду, — произносящий его имя.
И внутри Котаро всё горит.
Ему нужно спросить.
— Кейджи, я–
Имя Акааши так приятно ощущается на языке.
И Бокуто задается вопросом, будет ли Акааши чувствовать тоже самое по поводу его имени. Станет ли язык Акааши тяжелым, когда он произнесет «Котаро»? Почувствует ли Акааши, как его внутренности горят? Будут ли руки Акааши дергаться от желания прикоснуться? Потому что Котаро хочет...он хочет прикоснуться.
Кейджи. Кейджи. Кейджи.
Он все еще нестерпимо сильно хочет сказать это, даже спеть, воспевать, молиться.
Хочет обнять Кейджи и произнести его имя.
А еще хочет умолять Кейджи произнести его имя, и чтобы тот прикоснулся к нему.
Но он не может.
Он уходит.
— Я бы хотел, чтобы ты отпраздновал со мн…нами. Это было весело. Прости, что разбудил тебя, Кейджи.
На некоторое время воцаряется тишина.
Он хочет спросить: «ты приедешь в аэропорт попрощаться?», но он уже знает, что тот приедет.
Акааши вздыхает, вероятно, раздраженный тем, что Котаро звонит ему посреди ночи в пятницу.
Черт, тупой Котаро, тупой, тупой, тупица–
— Я тоже, Котаро. Спокойной ночи.