Are you waiting for somebody else to move?

Don't you know in your heart

There's a power to change everything?

В ушах шумит: мокрое чавканье сапог смешивается с далёким лаем собак и собственным прерывистым дыханием. Далеко, между деревьями, пляшут красные огоньки — это фонари других Охотников, такие же, как и тот, который Антон и сам нервно сжимает в руке.

Он прилежно учился, он готовился к этому моменту долгие месяцы, но сейчас, впервые оказавшись не в безопасности тренировочного полигона, а ночью на болотах, где смерть может поджидать за каждой кочкой, Антон чувствует, как сердце заходится в испуганном ритме.

Он идёт вперёд — его так учили. Прочёсывая лес, нужно держать строй, двигаться параллельно соратникам, сосредоточиться на своём квадрате. Его никто не бросает здесь одного — как только Антон почувствует опасность, он вскинет руку с ракетницей, и в небо отправится алый пучок света, сигнализирующий всем Охотникам в округе, что одному из них нужна помощь.

Его никто не бросает здесь одного — хоть он и не дорос до персональной собаки, Антон всё равно может положиться на стучащий о бедро кортик и на пару заученных заклинаний. Да-да, кто-то может сказать, что Охотникам на ведьм не пристало пользоваться какой бы то ни было магией, но мнение Ордена на этот счёт однозначно — знай врага своего и используй против него его же оружие.

Так и выходит, что Антон, нервно сглатывая, толкает себя вперёд, вглубь болот, в одной руке сжимая фонарь, а другой тревожно оглаживая корпус ракетницы.

Он прилежный ученик, он усвоил все уроки и не растеряется, что бы ни…

В кустах впереди мерещится движение, и Антон себя с трудом останавливает от того, чтобы отпрыгнуть назад. Его удерживает только мысль о том, что идущие где-то по бокам от него Макс со Стасом непременно заметят, как дёргается свет его фонаря, и потом не преминут поиздеваться над ним, говоря, что он испугался какой-то жалкой белки.

Антон крепче перехватывает фонарь, выпуская из раздувающихся ноздрей облачка алого в свете фонаря пара. Ну уж нет, он не испугается, он пойдёт вперёд и выяснит, что это за подозрительный шорох и какого чёрта он тут шевелит кусты, когда в городе объявлен комендантский час и весь Орден прочёсывает лес в поисках пропавшей девушки.

Здесь прятаться особо негде — среди хлюпающих под охотничьими сапогами кочек натыканы хилые деревца, но темнота на стороне скрывающихся.

Антон ныряет вперёд, между деревьев, и его глаз выхватывает шевеление в темноте впереди.

— Стой! — угрожающе шипит Шастун, стараясь тем не менее не шуметь, чтобы его, опять же, не засмеяли потом за попытку задержать куропатку.

Шорох впереди становится ярче и громче, словно реплика Антона только заставила источник звука бежать быстрее. Шастун ломится вперёд, чувствуя, как ветки хлещут его по лицу. Дёрнувшись, свет фонаря выхватывает впереди отвесную стену скалы, уходящую вверх.

Ага! Попался!

Антон делает последний рывок вперёд, прежде чем ошарашенно замереть на месте. Алое пятно света разрубается тёмной фигурой прямо перед ним.

Высокий мужчина кажется напуганным не меньше Антона. Он оборачивается, наткнувшись на скалу, и в красноватой мгле, обнимающей их со всех сторон, его глаза на долю секунды блестят, отражая лунный свет неестественно-синим бликом.

Человеческие глаза на такое не способны.

Мужчина неуверенно замирает, глядя на Антона своими широко раскрытыми (нечеловеческими) глазами, и Антон замирает в ответ.

Правая рука тянется к ракетнице — всё как его учили, — но почему-то движется словно сквозь кисель. Всё должно произойти за секунду, он же тренировался — выхватываешь ракетницу с пояса, поднимаешь руку, нажимаешь на спусковой крючок. Но рука Антона дрожит так, будто вес небольшого сигнального пистолета сейчас неподъёмен.

Да что это, чёрт возьми, такое? Что происходит?

Кажется, Антон потратил все свои силы на то, чтобы просто поднять руку вверх, и на то, чтобы нажать на крючок, сил уже просто не остаётся.

Он тренировался, он столько раз тренировался, заучивал как мантру: видишь чудовище — выпускаешь ракету.

Но сейчас-то он чудовище перед собой не видит! Он видит парализованного страхом человека с мольбой во взгляде.

Лай собак и крики соратников заполняют всё пространство вокруг. Красные пятна фонарей пляшут между деревьев, а ракетница пляшет в дрожащей руке Антона.

Он должен выстрелить, по всем правилам и протоколам. Он сдавал экзамены, он давал присягу, он клялся защищать человечество.

Перед ним, в конце концов, человек (не человек!), который какого-то чёрта шарится по лесу после комендантского часа, сразу после того, как пропала очередная девушка. Что может быть подозрительнее?

Но указательный палец отказывается приложить усилие, чтобы выпустить сигнальную ракету, сколько бы присяг ни давал Антон.

Он не видит перед собой чудовище, а потому не нажимает на спусковой крючок.

Подозрительный мужчина первым выдергивает себя из замешательства и делает рывок влево. Он ныряет в расселину в скале и исчезает из вида, оставляя Антона одного стоять с нелепо вскинутой вверх рукой.

Гул голосов, лай и топот сходят на нет — соратники уходят вперёд, и остаётся только надеяться, что кто-то из них задержит этого подозрительного типа, которого Шастун упустил по причинам, которые ему самому ясны не до конца.

Он трогается с места, только когда понимает, что от стояния на одной точке ноги начинают уходить под воду. Утонуть на болотах в ночь первого настоящего боевого задания было бы ещё унизительнее, чем задержать куропатку.

§§§

Сапоги начинают хоть немного подсыхать только к вечеру следующего дня. Антон осторожно пытается придвинуть их поближе к очагу, пока Стас, вышагивая по комнате, распекает новобранцев за то, что очередную беспомощную девушку похитили практически у них из-под носа, несмотря на патрули и комендантский час.

Виктория — так её звали.

Антон себя одёргивает — зовут. Её до сих пор зовут Виктория, и они найдут её, и она будет жива, и её родные назовут её Викторией ещё много-много раз.

И на это никак не повлияет тот факт, что вчера ночью на болотах Антон упустил потенциального подозреваемого. Они и без этого всё найдут, тут и думать нечего!

Думать тут нечего — и именно поэтому Антон думает о человеке (не человеке!) с болот весь день, не в силах выкинуть его из головы.

Но главная загадка здесь — это не то, почему его глаза отражали тусклый лунный свет, и не то, что он делал ночью в лесу. Не то, кто он, если не человек. Не то, причастен ли он к пропаже Виктории.

Главная загадка — это причина, по которой Антон так и не нажал на спусковой крючок.

Он возвращается к этой мысли раз за разом с того самого момента. Антон думает об этом, когда Стас приказывает сворачивать погоню и возвращаться в город. Думает об этом, когда стаскивает с себя промокшую от болотной воды и тумана форму в казарме. Думает об этом, когда пытается уснуть, устроив голову на твёрдой подушке. Думает об этом, когда вливает в себя знакомо чавкающую (совсем как болото под ногами) кашу на завтраке. Думает об этом на тренировке и в купальне, и даже вечером, пытаясь читать, всё ещё думает.

Думает об этом.

Думает о нём.

Но так и не может найти ответ, который бы его устроил.

— Чё, читаешь? Похвально, похвально! — Позов щёлкает пальцами по книге в руках Антона и бесцеремонно плюхается на лавку рядом.

Одному богу известно, почему он, человек семейный, не имея ни заданий от командира, ни умирающих в лазарете пациентов, слоняется вечером по гарнизону, а не проводит время с женой и двумя детьми. Антон подозревает, что разгадка кроется где-то в жене и двух детях.

— Про-кля-ти-я и про-кля-тые, — читает Дима, согнувшись в три погибели, чтобы рассмотреть обложку. — Учебник? По темной магии? Хуясе!

Антон смущённо прикрывает книгу, пытаясь скрыть, что никакой у него в руках не учебник и не бестиарий, а обычный приключенческий роман из тех, где герои в конце влюбляются и живут долго и счастливо. Пусть лучше Димка думает, что Шастун усердно тренируется и пытается набраться новых знаний, чем что он пытается беллетристикой отвлечься от навязчивых мыслей о вчерашних событиях.

— Ну что, — тяжёлая ладонь Позова ложится на Антоново плечо. — Могу тебя поздравить с боевым крещением?

— Да какое там крещение, — морщится Антон. — Я кортик не достал ни разу.

Дима отмахивается:

— Да это успеется! Ты что, хотел сразу чтоб стрыга на тебя выпрыгнула? А мне бы потом тебя зашивать пришлось?

Антон качает головой — он для Охотника на чудовищ как-то не слишком рвётся встретиться с чудовищами лицом к лицу. То есть священный долг священным долгом, защищать гражданских от развращающего влияния магии и все дела… Но если бы магия прекратила своё развращающее влияние сама собой, было бы тоже неплохо.

— Слушай, — Антон решает зайти издалека. — А у тебя бывало такое, что ты… ну, терялся? Во время Охоты, я имею в виду.

— Что, в лесу, что ли? — не понимает Позов.

— Не-не-не, я имею в виду, ну растерялся. На тебя что-то выпрыгнуло, а ты не успел отреагировать или там испугался?

В конце концов, если вчерашняя растерянность Антона свойственна всем новичкам, может статься, что ничего особенного в том человеке (не человеке!) с болот не было: никаких чар и гипноза, Шастун просто опешил и упустил потенциального подозреваемого.

Но Дима не спешит успокаивать друга:

— Да нет, как-то всё на рефлексах. Не было, знаешь, такого, чтобы я совсем пугался. Мог где-то затупить на секунду, но в целом нормально реагировал. Ну, когда ещё ходил на полевые миссии, а не штаны в лазарете просиживал. А чего? Боишься, не сдюжишь при виде болотника?

Антон неопределённо ведёт плечом:

— Да тут просто вчера…

Но договорить он не успевает — вздрагивает, когда на его плечо ложится чья-то уверенная рука и прямо над ухом раздаётся довольный голос:

— Ну что, когда свадьба?

Антон озирается, обнаруживая за своей спиной Стаса… то есть, конечно, кхм, никакого не Стаса, а капитана Станислава Шеминова. Несмотря на звание, командир их подразделения Охотников на ведьм любит попанибратствовать с подчинёнными и вот сейчас интересуется семейным статусом Антона, к которому относится как к родному. А лучше бы относился как ко всем.

— Чего? — растерянно блеет Шастун.

— Ну, ты говорил, что вы с Ириной пока не женитесь, потому что ты ещё не получил звание Охотника, — услужливо напоминает Стас, зачем-то подмигивая. — А сейчас всё, ты официально в наших рядах, можно и свадебку?

Антон загнанно оглядывается на Диму, но в этом вопросе от лучшего друга поддержки можно не ждать — Позов давно обзавёлся и женой, и детьми. И хоть он сам Антона к вступлению в брак не склоняет, Стаса вряд ли будет отговаривать.

Последнего, к слову, можно понять — он не ко всем своим подчинённым в душу лезет, а только к тем, которые помолвлены с лучшей подругой его жены. Таких у него ровно одна штука, и эта штука сидит сейчас на лавке перед камином, растерянно бегая глазами по комнате.

— Да так-то можно, наверное… — мямлит Антон. — Даже нужно, скорее… Просто нужен же дом ещё, все дела…

Это не отговорки! Он честно-пречестно любит свою невесту и честно-пречестно хочет создать с ней семью, просто… зачем делать это прямо сейчас? Они помолвлены уже сколько, четыре, пять лет? — Антон сам точно не помнит. И у них всё очень хорошо (Антон так всегда всем и отвечает, когда его начинают расспрашивать про Ирину), так зачем торопиться что-то менять?

— Антох, ты смотри, — картинно хмурится Стас. — Женщина не рыба, на крючке вечно сидеть не будет. Тем более такая! Сорвётся — оп! — и уплывёт.

— Да отстань ты от него, — наконец-то приходит на выручку Дима. — Он пока молодой, глупый. Подрастёт — поймёт.

Антон не знает, что он там должен будет понять и когда именно он подрастёт, если ему уже за тридцатник, но спорить не собирается — что он, себе враг, что ли? Да-да, молодой, да-да, глупый, только отстаньте.

О какой свадьбе можно сейчас думать, если он только-только начал вливаться в образ жизни настоящего Охотника? У него впереди ночные засады, опасные погони, напряжённые патрули… Таинственные незнакомцы, встреченные ночью на болотах…

Ну вот, опять вспомнил.

Здравый смысл подсказывает, что про мужчину из леса нужно доложить, пока не стало слишком поздно. Пока есть шанс, что Вика жива, пока можно допросить кого-то, кто его видел. Но Антон смотрит на Стаса, глупо открыв рот, и из его горла не доносится ни звука. Так же, как и вчера ночью, какая-то непонятная тревога колотится между рёбер, кричит в самые уши: не стреляй! не нападай! не говори им!

И он не говорит.

Выпутавшись из неприятного, словно липкая паутина, разговора про женитьбу, Антон решает, что попробует почитать в кровати до отбоя, но, несмотря на то что соратники больше не мешают, продвинуться с историей получается слабо. Он раз за разом ловит себя на том, что перечитывает абзацы по три раза, потому что вместо статных героев и живописных пейзажей перед глазами стоит взгляд незнакомца с болот.

С каждым новым появлением в голове Антона это воспоминание перезаписывается, уходя всё дальше от реальности. С каждом разом глаза незнакомца горят всё более ярким и мистическим синим светом, его кожа становится всё более бледной, его повадки — всё более звериными.

Антон пытается этот чужеродный объект из головы вытряхнуть, но не может — он там засел, застрял, зацепился, как рыболовный крючок цепляется за кожу неосторожного рыбака.

Поэтому в тот вечер Антон так и не узнаёт, чем закончится глава. И даже после отбоя он ещё долго лежит, уставившись в сводчатый потолок, рассматривая тёмные разводы на камне и пытаясь угадать в них захватившую его воображение фигуру.

§§§

Все увольнения в последнее время проходят у Антона по одному сценарию: он привычно заглядывает к Ире и убеждается, что в её планах на день для него места нет. Так и в этот раз, столкнувшись с ней на пороге её же дома, он узнаёт, что она направляется к Дарине плести бусы к фестивалю равноденствия. Он бы присоединился, но проводить время с невестой и с женой своего командира в отсутствии оного кажется еле ощутимым нарушением субординации. Может, в другой раз, когда Стас тоже будет дома? Антон коротко целует Иру в щёку, прежде чем сменить направление и отправиться к маме.

Та, хоть и молодится, заметно сдала после того, как единственный сын переехал в казармы, поэтому Антон старается за день успеть помочь как можно больше.

Иногда это значит весь день чинить мебель, иногда — пересаживать цветы, а иногда, как, например, сегодня, его посылают на рынок с целым списком продуктов. Мама порывается пойти с ним, чуть не забыв про лимонный пирог в духовке, но Антон останавливает её у самого порога, мол, сиди отдыхай, сам справлюсь.

Денег, которые он получает теперь, когда стал полноправным Охотником на ведьм, вполне хватило бы, чтобы за пару лей послать какого-нибудь мальчишку на базар, но Антону хочется что-то приятное для мамы сделать самому. И потом, пошлёшь кого-то, а он выберет гнилую картошку…

Поэтому Антон отправляется на рынок сам, по пути скользя взглядом по внушительному перечню продуктов, нацарапанному быстрым маминым почерком. Сахар, лук, яблоки, мешок муки… Понятно, почему она ждала сына, а не отправилась за всем этим сама. Тут и Антону поди унеси всё это одному.

И хоть Шастун бурчит про себя, воскресный город всё равно радует его пёстрыми красками. Мимо проходит послушная цепочка симпатичных овечек с бантиками под предводительством такой же милой пастушки — наверное, к ярмарке готовятся. Дети в шлемах из мисок дерутся деревянными мечами. Кто-то катит по улице тележку, доверху гружёную крыжовником, и Антон еле удерживает себя от того, чтобы не украсть и не закинуть в рот аппетитную ягоду.

Иессарион пыхтит, гудит, топает и смеётся на тысячу разных голосов — за одно только это разнообразие его можно любить. Антон его любит ещё и за то, что он тут родился и больше нигде не был — ни в других вольных городах, ни в землях Империи, ни в одном из многочисленных княжеств юга. Но почему-то кажется, что надёжно спрятанный в глубине лесов Иессарион всё равно лучше них всех — самый справедливый, самый безопасный, самый благополучный…

Были здесь, конечно, свои проблемы — и всякая нечисть из леса лезла, и чернокнижников в своё время развелось знатно, магией бесконтрольно пользовались все кому не лень… Но сейчас, сейчас-то всё хорошо. Охотники на ведьм навели порядок и успешно его поддерживают, город процветает, жители счастливы.

Сворачивая на рыночную площадь, Антон любуется бумажными цветами, украсившими фонари — их вешали к Мэрцишору, но до сих пор так и не убрали, хотя уже почти середина марта. Да и зачем убирать, если они глаз радуют? В такое время, когда снег уже сошёл, а зелень ещё только начинает пробиваться, глазу не хватает чего-то яркого.

Кроме украшений, площадь пестрит посетителями и разномастными товарами. Антона только рост спасает от того, чтобы потеряться в толпе, а так он смотрит над головами, выстраивая в голове маршрут от одного прилавка к другому. Мука сегодня дороже обычного, приходится поторговаться; яблок нужно взять побольше, на шарлотку; а ещё можно взять редиса — мама его не просила, но Антон знает, как сильно она его любит.

Озираясь в поисках малинового пятна на чьём-то прилавке, Шастун взглядом спотыкается о чьё-то лицо, точно так же, как и его собственное, торчащее над головами. Незнакомец, выходящий из лавки кузнеца, замирает на пороге. В ярком весеннем солнце его глаза кажутся неестественно голубыми, и Антон замирает на секунду, пытаясь понять, где видел этого мужчину раньше.

А.

Оцепенение быстро сходит, и Шастун бросается вперёд, расталкивая людей перед собой.

Не в этот раз! Теперь он не будет стоять и пялиться как дурак, теперь он не упустит этого загадочного незнакомца, о котором так усиленно пытался перестать думать всю неделю.

— Э! — красноречиво кричит Антон, выражая желание поговорить.

Мужчина, судя по всему, это желание не разделяет — иначе почему он бы стал пускаться наутёк?

Антон засовывает мешок с мукой под мышку, а вот яблоки сразу же катятся по земле, когда он прорывается сквозь толпу, пытаясь поймать своего загадочного подозреваемого.

Люди охают и взвизгивают, возмущаются и толкают Антона локтям в ответ — это всё, потому что он в гражданском. Будь он в мундире Охотника, ему бы все дорогу уступали, а сейчас приходится продираться сквозь толпу, лопоча на ходу извинения.

Незнакомец ловко перепрыгивает через возникшую на пути тележку с патиссонами, а еле поспевающий за ним Антон врезается в неё на полном ходу, переворачивая тачку на бок. Хозяин патиссонов посылает проклятия им вслед, но Шастуну некогда оборачиваться и объяснять ситуацию — он поднимается на ноги и кидается вперёд, пытаясь не потерять свою цель в толпе. Благо этот щегол в красных штанах — мелькающие среди прилавков ноги несложно разглядеть даже в пестроте воскресного базара.

Людской ропот сменяется блеянием и мычанием, когда вместо прилавков по бокам вырастают загоны для скота. Антон уворачивается от испуганных шумом лошадей и встревоженных коров, а чёртов беглец никак не становится ближе, и даже наоборот, будто расстояние между ними растёт.

Шастун сворачивает за ним в посудный ряд и не столько видит, сколько слышит грохот горшков впереди. Сделав последний рывок, он подбегает к торговцу, который держит за ухо… темноволосого голубоглазого мальчишку лет десяти.

Антон замирает, вылупившись на красные штаны пацанёнка.

Тот видит приближающегося Шастуна и дёргается так, что ухо рискует остаться в руке торговца. Мальчишке всё-таки удаётся вывернуться, и он, перепрыгивая через груду сваленных казанов, кидается прочь.

Ноги сами несут Антона вслед за ним, хотя он сам не понимает, почему. Словно что-то тянет его вперёд и не даёт отпустить. Ребёнок точно связан с этим незнакомцем, но как? Это его сын? Подельник? Жертва?

Ясность накатывает леденящей волной.

Это он сам.

Перевёртыш!

Вот почему его глаза бликовали ночью в свете луны, вот почему Антон тогда сразу понял, что перед ним не человек. Почти! Но не человек.

Пацан подныривает под прилавок с пёстрыми платками, и в глазах у Шастуна рябит от обилия цветов.

— Да стой ты! — кричит Антон, срывая голос, но сам не знает, зачем — ни один злоумышленник ещё не останавливался во время погони из-за такого требования.

Антон пользуется тем, что под прилавком быстро ползти крайне сложно, и нагоняет парнишку с другой стороны, хватая его за висящий на поясе кошель. Тот испуганно оборачивается, и Шастун даже на секунду теряется, ошарашенно глядя в полные страха глаза ребёнка.

И зря.

Воспользовавшись замешательством Антона, мальчишка выбивает мешок с мукой из его рук, погружая всё вокруг в белый зернистый туман. Шастун закашливается и тянется протереть глаза, а пацан вырывается, оставив кошелёк в руках Антона, и снова бросается бежать.

Сил догонять его почти не осталось, но Антона всё равно что-то тянет вперёд. Под аккомпанемент из ругани торговцев он выбегает из ряда прилавков, судорожно оглядываясь в поисках красного пятна. Бумажные цветы и флажки заполоняют обзор, поэтому Антон слишком поздно видит фигуру на каменной стене Соборного сада.

Темноволосая девушка в красной юбке лишь на секунду встречается взглядом с Антоном, прежде чем окончательно перекинуть ногу через край стены и нырнуть в изумрудную темноту сада, исчезая из виду.

Антону остаётся лишь смотреть.