Не зря зиму ассоциируют со Снежной королевой. Такая же холодная и неприветливая. Даже не надейтесь обойти её пронизывающие, леденящие объятия, особенно в Рождество.
Человеку свойственно радоваться, когда видит яркие красочные витрины, тёплый свет от гирлянд, запаха ели и вкуса глинтвейна. И это иногда даже является единственным источником хорошего настроения. Ведь, Рождество такой чудесный праздник, что даже самый черствый человек найдёт в нём своё волшебство.
Но не Мин Юнги.
Для него снег это лишь форма атмосферных осадков, состоящая из мелких кристаллов льда. Без романтизма, без ощущения радости и любой другой положительной эмоции.
Зима это просто зима. Очередной сезон года, который ещё и сжирает его деньги на отопление, дополнительное освещение и никому ненужное праздничное оформление, которое, якобы поднимает настроение. Вот его ещё не поднималось. Никак. Ни на йоту.
Он вообще молчит про всегда горячую воду, что нужны его работникам целых три месяца в году. А это дополнительные, даже не так, а баснословные расходы с его стороны. Ведь урезать водо-, газо-, теплоснабжение и налоги никто не намерен, а счета растут. С каждым годом становятся всё больше и больше. Даже не знаешь, что ещё придумает государство.
Его компании хоть и далеко до таких гигантов как Google, Apple, Samsung или Hyundai, но ощущение такое, что он платит налоги наравне с ними.
Сегодняшнее утро ничем не отличается от вчерашнего, разве что, не так холодно. Градусник показывает минус двадцать по Цельсию. А у него есть свой достоверный способ. Это его пальто и усы. Если на улице до двадцати, то пальто не «шуршит». Оно старенькое, носит почти пятнадцать лет, но ему тепло и дополнительно в такую погоду не закрепляет булавками концы к своим штанам, чтобы не продуло. А усы не покрываются инеем. Но если концы пальто начинают твердеть и усы уже стоят ровно, то это ближе к тридцати градусам. Тут уже нужно надевать и перчатки, которым тоже больше десяти лет, и пить горячую воду из термоса, который согревает его из внутреннего кармана пальто, чтобы дойти до пункта назначения.
Он считает, что автомобили пустая трата денег. А расстояние от дома до работы почти четыре километра. Ведь, пешком выгоднее в сто крат, а с учётом того, что нефть в последнее время только растёт, то безумно хвалит сам себя, и смеётся с дураков, что не обходятся без этой железяки. Которую кстати, ещё нужно водить на тех осмотр раз в год, «переодевать» из сезона в сезон, да периодически «кормить» хорошим бензином.
Олухи!
Его настроение сейчас стабильно хмурое. И предпраздничная суета эта, и то, что сотрудник снова устроил ему бойкот из-за премии. Видите ли, положено всем выплачивать какие-то деньги в конце года. Коллега уже который год устраивают ему забастовку или бойкот, но он всё равно никогда не выплачивает. Нашли моду. Насмотрится и начитается в интернете, даже работать не даёт.
Ничего, как-то же справлялся все эти годы, справится и в этот раз.
Что ж, Юнги достигает одноэтажного тёмного деревянного здания, самого дорогого его приобретения в жизни. Сейчас он стоит дороже, но не так, чтобы продать и обеспечить себе счастливую старость. Да и находится в глубинке Тэгу. А для его работы - самое то. Рабочее место это два стола, четыре стула, один чайник, две лампы, один унитаз, одна раковина и один шкафчик в углу. А большего и не надо.
На двери висит обычный белый лист бумаги с красивой надписью: «Каллиграфическая студия Мин Юнги».
Намджун заламинировал его сам, за свой счёт, устав уговаривать Юнги, так как клиенты путались. А он просто рад, что деньги не его. И не пришлось тратиться на кричащие вывески и рекламу.
Что ж, ноги свои он чувствует, концы пальто не затвердели, а усы лежат отлично. Ну и хорошо. Юнги осматривает себя на камере наблюдения в виде зеркала возле маленького продуктового магазина. Ничего за последние десять лет не изменилось. Всё такой же невысокий, худощавый с острым взглядом тёмно-карих глаз. Правда, появились морщинки вокруг рта, между бровей, да и одежда износилась, но ещё пять-семь лет могут отслужить.
Он поправляет воротник старенького пальто, и в скверном настроении заходит в свой офис.
Сразу натыкается на скудно украшенное помещение с мишурой, шарами, бумажной красивой вывеской: «С Рождеством!». Это его работники сами украшали за свой счёт, получив разрешение, естественно. Вот уже который год они занимаются черти чем. Юнги каждый раз раздражается, но лучше так, чем вновь слышать трель негодования.
Половина помещения вообще пустует. Точно, бойкот. Из двух работников присутствует только один. И его это радует, так как не будет платить отсутствующему. Ещё и премию просит.
Ким Намджун - его первый коллега, с которым работает почти с открытия студии. Высокий коренастый светловолосый мужчина, младше его на год. В отличие от него, Намджун следит за собой. Ходит в парикмахерские стричь отросшие волосы, покупает себе обед, ездит на маршрутках, дарит подарки в каждые праздники и украшает их помещение в значительные даты.
Болван, по мнению Юнги.
Но довольно хороший сотрудник, так как всю работу делает в срок и впрок. Правда, немного неуклюжий, но трудолюбие и старание перекрывают его некоторую неловкость. У него хоть и крупные руки, но делает узоры и хитрые рисунки очень даже профессионально. Он заменяет ему практически всех: и бухгалтера, и ассистента, и курьера, и художника.
Ещё у него есть одно самое лучшее качество - никогда не просит надбавки к зарплате или премий. Чудо-сотрудник, не иначе. Потому, Юнги спокоен за него.
— Доброе утро. Я доставил баннер к заказчику. Они остались крайне довольны и заплатили сверх оговоренной суммы. Держите.
А, ещё и честность. Пожалуй, ещё одно его качество, которое и нравится Юнги. Что-то слишком много хороших качеств. И это начинает напрягать его.
Но затем он берёт приличных размеров конверт своими длинными худыми белоснежными пальцами и ухмыляется.
День-то начался просто отлично! Видать людям крышу снесло от его таланта. Ну, здесь ему нечем возразить. Многим нравятся его работы.
Да, и ещё. Он не пользуется модными девайсами, такими как сенсорный телефон, планшет, компьютер. Нет, компьютер у него есть. Один. Приобрёл на распродаже и теперь стоит на работе. И скорее мешает, чем помогает. Но Намджун говорит, что так удобно договариваться с клиентами и отправлять им эскизы. Но сам он весьма плохо разбирается в них. И включают-то, раз в неделю. Электричество стоит денег, так-то.
Также нет сенсорного телефона. У него есть кнопочный и в семейном тарифе, что намного дешевле. И менее опасно, как думает он сам.
Даже банковских карт нет. Работает старыми способами, а именно конвертами. И недорого, и раритетно.
Клиенты в восторге, деньги есть. И это главное.
Как-то один весьма богатый клиент похвалил его за работу, которая стоила как квартальная зарплата. Со его слов, Юнги единственный в своём роде придерживается «старой школы» и не увяз в «современном мусоре».
Так и есть. Но скорее не из-за сохранения старых традиций, а банальной жадности.
Но сейчас и правда трудно найдёшь старые добрые позолоченные остроконечные перья, а у него есть целая коробка. Между прочим, тоже стоит целое состояние. А те, которые сейчас делают и продают, весьма жалкие, на его взгляд. Да и стоят бешено дорого.
Пишет тоже сам. На старых толстых бумагах, что сейчас днём с огнём не найдёшь. Не то, что компьютеры и дизайнеры. Вот и получается, что всех интересует его ручная эксклюзивная работа. А воображение у него хорошо развито. И вообще, он творит настоящее волшебство, стоит только взять перо в руки.
А со всем остальным миром общается Намджун. Если это бесплатно, то Юнги выслушивает, если нет, то Ким даже не лезет, ведь директор не тратит хоть одну вону.
— Остались два заказа к Рождеству. Один готов почти наполовину, а другим займитесь вы. Как видите, бойкот ещё не закончен, а клиенты ждут, — приводя Юнги в себя, бормочет Намджун, сидя в привычном синем пуховике; в помещении не жарко, но и не так холодно, но на всякий случай, не стоит снимать верхнюю одежду.
И тот протягивает ему старую помятую бумажку, на котором написан заказ простым карандашом.
Он не любитель ручек, тоже затратно. Напишешь что-то не то и придётся писать на новой бумаге, а так, пару штрихов ластиком, и надписи как ни бывало. Да и можно пользоваться дольше.
Дешево, сердито.
Рождество хорош лишь тем, что заказов полно и платят соотвественно. Юнги рад этому коллективному сумасшествию, но не выносит шума и болтовни.
Что ж, надо размять пальцы и приступать к работе. Он, наконец, садится за свой стул и начинает творить.
***
Время уже за семь вечера, а они привычно сидят и корпят над заказами. Осталось три дня до Рождества, значит, нужно поторопиться с работой. А Намджуну ещё и доставлять их.
— Я пойду. До завтра, — вдруг говорит Намджун, отчего он аж поднимает удивлённые глаза, и чуть ли не делает ошибку на надписи.
— Что? — хрипит Юнги, смотря на уставшего и бледного сотрудника, что хлопает ресницами и собирает всё со стола.
— Я уже переработал за эту неделю. И мне нужно домой, — твёрдо отвечает Намджун, сделав неуверенный шаг к выходу.
— Сегодня только среда! — Почти кричит Юнги, недоумевая с поспешившего к двери мужчины. — А ну, стой!
— Рабочее время с девяти до шести. А я пришёл к восьми утра и ухожу только сейчас! Я вас предупреждал, что сегодня… — перечит Намджун, уже натягивая шапку.
А злость начинает расти в Юнги, как снежный ком, отчего он отбрасывает перо и встаёт со своего места. Даже не слышит бормотания сотрудника.
— Если выйдешь за дверь, зарплаты не жди! — шипит проверенные слова, что даже начинает ухмыляться победе.
— Что? — а Намджун разворачивается и выглядит злее, чем раньше, что очень неожиданно.
На его лице появляется весьма глубокая морщина между бровей, а крылья носа раздуваются, что Юнги может сосчитать волоски, а руки сжимаются в кулак. Странно.
Он всегда был спокойным и делал свою работу лучше, чем все работники, потому сейчас Юнги недоумевает, что могло произойти, раз так нагло уходит прямо перед его носом. Но заказы - деньги, заказы в Рождество - ещё больше денег, а заказы в Рождество и вовремя доставленные - деньги втройне, а Юнги не собирается терять ни воны. И Ким об этом знает.
— Какого чёрта, Намджун? Остались два последних заказа на Рождество и один на Новый год. Неужели у тебя есть что-то важнее работы?
— Да, есть. Семья, например. Вы знаете, что я…
— Бла-бла-бла, у меня тоже есть семья. Но я всё ещё тут и собираюсь сидеть, пока не докончу этот заказ! Возвращайся на место и заканчивай, — приказывающий тон его голоса разнесся по всему помещению, аж стены задрожали, но Намджун остался стоять возле двери, и ошарашено смотрел на него.
— Да как вы… — Ким вздыхает и мотает головой. — Завтра приду пораньше и докончу, ясно! Мне нужно домой. Осталось всего немного…
— Вот и доканчивай сегодня. Что на тебя нашло? — зла не хватает, а ведь всё было хорошо.
— Я не могу. Я должен поехать в…
— Мы на работе, остальные вопросы решай после, — Юнги прерывает его речь и садится обратно, косо посмотрев на мужчину.
Наконец, берёт в руки перо с золотым концом, и собирается дописывать, как слышит громкий хлопок дверью и резко устремляет глаза вверх.
Пусто.
Намджун ушёл.
Юнги в недоумении следит за удаляющейся фигурой сотрудника в темноту зимнего вечера из окна, и злится ещё пуще.
— Не дождёшься своей зарплаты! — что есть мочи злится он, и до поздней ночи корпит над заказами сам.
Уже виднеются первые лучи солнца через серые облака, когда Юнги доканчивает два заказа. И сразу же выключает свет в помещении.
Класс, нужно ещё доплачивать за свет за целую ночь. Вот уж этого Намджуну он никогда не простит. Устроит ему сегодня, пускай только явится.
Всё тело ломит, да и жутко хочется кушать. Злость и обида на Намджуна придали ему сил, но банально поесть не было времени. Все принесенные черствые хлебца, да рис с кимчи всё съел.
Кто же знал, что он просидит целую ночь в офисе?
Поставив заказы на пустую сторону стола, он кутается теплее в пальто. И тут замечает все эти ненужные праздничные украшения на стенах, и злится ещё пуще. Потому со всей ненавистью начинает сдирать их, посылая нелестные слова всем своим сотрудникам.
— Что здесь происходит? — слышит он резкий тон Намджуна и поворачивает голову к нему.
Юнги сильно запыхался и злится, даже вспотел, что немного радует его. Но лицо мужчины возвращает обиду и ярость, что скомкав последние некогда украшавшие листочки, кидает на пол и идёт прямо к нему.
— Отвези заказчикам, — неожиданно ядовито спокойно шипит он, кивая на стол с заказами.
— В-вы докончили? Сами? — удивлённый тон Намджуна приводит его в ещё больший гнев.
— Представь себе. Живо взял и отвёз заказы! — выплевывает он и идёт забирать холст и перья, чтобы уйти домой.
И тут слышится хлопок двери. Значит ушёл.
Идиот! Вот болван!
Юнги хочет истерически рассмеяться с наивного Ким Намджуна, но уже нет сил.
Берёт с его стола маркер и выходит из офиса.
Погода не ахти. Сразу начинает кусаться морозный воздух, да и усы дёрнулись из-за резкого перепада температур.
Он быстро пишет на заламинированной бумаге: «Закрыт на праздники».
И всё же ухмыляется.
Заходит обратно уже в более приподнятом духе, и решает убрать беспорядок, что сам и развёл, пока ждёт Намджуна.
Тот возвращается через час. А радостная улыбка на лице заставляет его ещё пуще ухмыляться своей затее.
— Рождество замечательный праздник! И люди охотно переплачивают. Держите, — гремит радостный голос Намджуна.
Юнги молча хватает конверт, аккуратно заправляет холст и принадлежности в пальто, косо поглядывая на работника, что привычно садится за своё место.
— На сегодня работа закончена. Иди домой, — проговаривает он, следя за удивлённым Намджуном, что непривычно выпучивает глаза.
— Как? Ещё остался заказ на Новый год.
— Я не спал целую ночь, точнее уже сутки из-за тебя, — злится он и не может насмотреться на скисшего мужчину.
Забавно наблюдать, как Ким собирается и послушно встаёт. Прослеживается даже немного виноватый взгляд, отчего прибавляется энергия.
И они вместе выходят из офиса.
— Давайте я вас отвезу домой? — Юнги вообще хочет засмеяться с неловкого тона, и представляя его реакцию с объявления, но быстро закрывает помещение и булавками крепит концы пальто к штанам.
На улице стало ещё холоднее, что корит себя за пустой термос. Мог бы набрать горячей воды и не замёрз бы до дома.
Но предложение Намджуна звучит чертовски притягательно, а главное, тепло.
— Хоть это сделай, — лишь шипит он, быстро шагая к старенькой железке мужчины.
В салоне он согревается, да и домой приезжает довольный своей местью Намджуну, который в силу своей невнимательности, даже не прочёл надпись на их «вывеске».
— До завтра, — слышит он напоследок, но лишь прибавляет шаг.
— Доброе утро, Юнги-хён! — тут же замечает своего брата, что усиленно машет и идёт со своим беременным мужем навстречу ему.
Он привычно закатывает глаза и не отвечает, предпочитая не давать морозу сильно щипать его тело. И кутается ещё сильнее, лишь чудом не помяв холст для заказа.
Брат выглядит чересчур счастливым, что хочется блевать. Как в такую холодрыгу вообще можно так широко улыбаться? Хотя, его смышленый братец всегда таким был.
Даже после смерти родителей, остался довольно жизнерадостным. Умудрился жениться, хоть младше его на четыре года.
Ох, Юнги с печалью вспоминает день свадьбы, когда было потрачено много денег. Не его, конечно же, но он успел почувствовать весь идиотизм таких мероприятий. Деньги на ветер, честное слово! И потому, ничего не подарил, даже не присутствовал. Зачем? Чтобы видеть, как чужие люди жрут за счёт его бестолкового брата?
Увольте.
А скоро вообще ожидается пополнение в семье, что ещё больше заставляет недоумевать. Зачем ребёнок? Ещё один потребитель до совершеннолетия, а там, как пойдёт. Если будет умным, то будет зарабатывать, а если нет, то будет жить за счёт его налогов. Которых кстати, итак, большинство в их стране.
Эх, какие бестолочи! А если с ними что-то случится, этот горе-племянник будет сидеть на его шее? И эта мысль заставляет поёжиться хлеще, чем от мороза.
Не бывать этому! Никогда!
Потому спешно заходит в свой дом.
Он с братом живёт в одном дворе, но дома разные. И только потому, что налог на землю баснословный, а оплачивает брат. Юнги уступил ему дом побольше только потому, что коммунальные услуги бешеные.
А так в своих пятидесяти квадратных метрах, он вполне счастлив. Да, определённо.
Дом встречает темнотой и лёгкой прохладой. Из мебели есть только самое основное, но брат шутит, что он минималист. Хотя, так и есть.
Сняв с себя верхнюю одежду, он кутается в мешковатую толстовку. Достаёт холст из пальто и расправляет на столе, который стоит в гостиной. Решает долго не затягивать с заказом, так как, наверняка обиженный и, скорее, уволенный Намджун его не отвезёт. Придётся топать самому в другой край города. Должен успеть к новому году.
Решает позавтракать, в кои-то веки. Наконец, он кушает из своего скудного запаса рамена с кимчи и пьёт горячий чай. Нет, дома Юнги позволяет себе пользоваться благами современного мира, только потому, что половину коммуналки платит брат. Но не шикует.
Тут звонит его телефон.
Намджун.
И к нему возвращается ехидная ухмылка, представляя негодование мужчины. Вот олух! Не получит он никакой зарплаты.
Даже негромко смеётся со своей остроумности. Но усталость берёт своё и выключив телефон, он решает поспать, даже пальцы не слушаются. А в таком состоянии лучше не работать.
***
Его будят громкие голоса за дверью, но предпочитает не обращать внимания, предпочитая спать дальше. А через несколько минут начинают вообще тарабанить так сильно, отчего аж резко садится на кровати.
Кого ещё чёрт принёс? И кому так жить надоело?
Юнги не может различить слов, но голоса знакомые. Когда уже слышит треск деревянной двери, он не выдерживает, и проклиная весь мир, встаёт.
Когда идёт по коридору, то замечает, как за окном темно. Неужели проспал так долго?
— Хён! Хён! — как только открывает эту злосчастную дверь, вваливается его брат с испуганным видом и громким голосом.
А он подскакивает и отталкивает его, наблюдая за большими оленьими глазами и красным лицом. Видать, достаточно долго находился на морозе.
— Юнги-хён, скорее, Тэхён рожает, а дороги замело. Помоги мне расчистить дорогу… Хён? — а он даже слышать его не хочет, так зол.
Рожает? Помочь? Замело? Неужели братец его ни капли не знает? Тем более, Юнги разбудили силой.
— Это твои проблемы. Головой надо было думать, прежде чем сношаться! Закрой дверь, холодно!
— Ч-что? Как ты можешь такое говорить? Я твой брат, а не чужой человек… Хён, помоги, пожалуйста? Всего один раз. Тэхёну плохо, — чрезмерно жалостливый тон и вид злит ещё пуще. — Пожалуйста, чёрт подери!
Вид взволнованного и гневного брата его не трогает. Вообще. Да и хмурый взгляд тёмно-карих глаз, из которых пропал привычный блеск, тоже.
— Если не заметил, на дворе зима, дай закрыть дверь! Иди, вон вас как много. — Он видит ещё двух мужчин возле дома брата, что помогают чистить снег.
Мужчины видные, большие, и не понимает, зачем им он? Сами справятся.
Юнги с силой выталкивает брата и пытается закрыть дверь, не слушая мольбы. Достали, честное слово!
— Неужели тебе плевать на родного брата и племянника? — слышен обиженный тон сквозь разыгравшуюся метель, а в его дом залетело кучу снега, наверняка образуется лужа, отчего злится ещё пуще.
— Чонгук! Живо отошёл! — наконец, выталкивая брата, замечает, как метель разыгралась действительно нешуточная, да и снега столько выпало, что даже он не помнит такую зиму.
Быстро закрыв дверь, Юнги накидывает пальто на плечи и идёт включать чайник.
— Будь ты проклят! — Последнее, что слышит от брата, когда отходит с порога.
По-видимому, проклят вовсе не он, а люди, что находятся вне дома.
Юнги, сидя за чашкой крепкого горячего чая, ругает природу, что любит сюрпризы, людей, что такие дураки, брата и его мужа, что не могут даже родить нормально.
Будто он их не предупреждал. Съели? Пускай теперь сами разгребают.
Но тут слышится, как метель усиливается. Ветер такой сильный, что скоро, с такими темпами, вообще снесёт дом. А за окном настоящая буря. Снег перекрыл весь вид, не видно ничего. Юнги снова ругает погоду и заваривает себе рамен, замечая, что осталась последняя упаковка. Нужно будет потратиться на еду.
Эх, почему люди не растения? Было бы супер экономно.
Он уже поел, согрелся и захотел было приступить к заказу, так как спать уже не хочется, как замечает, что буря не стихла. Всё также громко и гневно воет, грозясь пробить стены, аж мурашки по телу. Но быстро придумав себе эскиз надписи, он садится за стол и хотел было включить свет, но лампа не загорелась. После нескольких попыток, всё же думает, что из-за бури могли отключить свет.
Как же всё достало.
Но у него на такие случаи, есть свечи. И достав парочку, приступает к заказу. Не так светло, как хотелось бы, но сойдёт. В тысячу раз лучше, чем в темноте. Да и за электричество не переплатит.
— Будь ты проклят! — вдруг раздаётся совсем рядом и так громко, что он роняет чернильницу, которая растекается на его прохладном полу.
А Юнги недоумевает и оглядывается. Вроде, никого. Но увидев большое пятно, начинает злиться, проклиная брата на чём свет стоит. Достался же родственник!
И что теперь делать? Он не додумался взять ещё одну чернильницу из офиса. Зачем, если эта была полная? А дома только чёрные.
Вот же ж!
Хорошо, что на дне остались чернила, можно будет дописать пару букв, но что делать дальше? Придётся топать на работу.
Досадно вздыхая, он трёт виски, думая, как добраться до офиса. Может, Намджуну позвонить?
Собравшись, он включает телефон, не слишком веря в помощь коллеги, и замечает множество пропущенных от брата.
Но тут потухают сразу обе свечки и становится глухо темно, только экран телефона и светится. И то слабо. А буря за окном становится всё сильнее, проникая в каждую щель.
— Будь ты проклят! — снова раздаётся голос брата, отчего он кричит и роняет телефон, пятясь назад.
Сердце ушло в пятки, а сам дрожит, будто лист на ветру. Впервые испугался не на шутку.
Что это было? Метель? Ветер?
Пытаясь встать с пола, он натыкается руками на что-то очень твёрдое и холодное на полу, что сразу отдёргивает конечности.
Откуда это взялось в его доме? И что это? Что-то он не припоминает такую холодную и твёрдую нечто. Может, залетело, когда открывал входную дверь?
Как назло вокруг слишком давящая темнота.
Но взяв себя в руки, он делает шаг прямо. Хочет пойти, зажечь свечи, но опять натыкается на холодное образование на полу, что стало гораздо больше в размере.
— Будь ты проклят! — звучит вновь совсем рядом, отчего он падает на пол, хватаясь за сердце.
Кажется доносится снизу, но как? Ведь, у него нет погреба или чего-нибудь эдакого. Он не двигается, застыв в ужасе. Но тут голос снова кричит, а вслед послышалось бряцание железа — словно под полом кто-то волочит тяжёлую цепь. Невольно Юнги припомнились рассказы о том, что когда в домах появляются привидения, они обычно влачат за собой цепи. Но откинув столь бредовую мысль куда глубже, пытается глубоко дышать. Не верит он ни в каких призраков.
И тут прямо из-под пола, будто прочитав его мысли или стараясь убедить в обратном, на расстоянии вытянутой руки, начинает выходить светящееся бесформенное нечто и становится всё больше и больше, отчего Юнги кричит как не в себя.
Он в оцепенении. С ужасом следит как нечто приобретает форму его покойного отца.
— Нет! — кривится он от испуга и кричит, закрывая глаза.
Как же так? Этого не может быть! Просто не может быть!
— Юнги! — звучит грозный неизменный тон отца, будто действительно стоит перед ним и собирается, как всегда, отчитывать.
Живой. Такой до боли знакомый голос, что ему хочется открыть глаза и удостовериться в происходящее.
Невозможно!
Он мотает головой и ещё сильнее жмурит глаза, обхватив себя руками. Аж холодок прошёлся по спине. Его разум не способен сейчас поверить в то, что отец стоит перед ним.
— Мин Юнги! — доносится пронизывающий голос и он начинает повторять про себя: «Ты умер, тебя нет» - множество раз. — Юнги, открой же глаза!
Это нечто вновь говорит голосом покойного отца, а он продолжает бормотать уже вслух и громче.
— Уходи! Тебя нет! — кричит он со всей дури и ощущает вокруг себя знойный воздух, будто кутает всего его, вызывая мурашки.
— Мин Юнги! Ты смеешь перечить мне? Живо открыл глаза! — а в памяти Юнги проносится тысячи таких высказываний отца, что не верит.
— Тебя нет! — лишь повторяет он сквозь зубы.
— Юнги, сынок, — голос почему-то становится более спокойным, и в это он точно не верит.
Чтобы его отец говорил с ним, точнее сюсюкался? Да не в жизни! То есть… в общем, не важно. И тут он открывает глаза, уверяя, что это галлюцинации или рамен был не совсем свежим. Или вообще, разбушевавшаяся метель? Всё может быть.
И сразу натыкается на знакомый хмурый взгляд с лисьим прищуром. Такое до мурашек знакомое. Его вытянутое лицо, казалось стало ещё более худым; неизменный пиджак с карманными часами с золотой цепочкой, что унёс с собой в могилу; очки с тонкой резной оправой из красного дерева, и цепи. Много много цепей вокруг этого нечто, что похож на его отца.
Тело призрака было совершенно прозрачно, и Юнги, разглядывая его спереди, отчётливо видел сквозь пиджак свою кухню.
Не может быть! Его отец погиб двадцать лет назад.
— Ты лишь бред. Уходи! — стойко говорит он, сжимая руки в кулаки, но дрожит, показывая свою неуверенность.
— Неужели не веришь собственным глазам и ушам? — неожиданно мягко спрашивает призрак, что отнюдь не характерно для его отца, отчего даже чуть ухмыляется.
— Нет!… Не знаю…? — всё же выдыхает он, медленно вставая с пола и не сводя глаз с призрака.
— Юнги, это я, твой отец. Я виноват перед тобой… — Начал было он.
— Неет, тебя нет! Мой отец никогда бы такого не сказал! — громко смеётся он, и моргает часто-часто, лишь бы это видение, наконец, ушло.
Он явно сошёл с ума, раз разговаривает с бестелесным существом. Но что делать? Его провоцируют! А он так легко не сдаётся!
— Послушай меня, Юнги. Ты видишь эти цепи? Они… Я ношу цепи, которых сам сковал себе при жизни, — отвечает призрак. — Я ковал их звено за звеном и ярд за ярдом. Я опоясался ими по доброй воле и по доброй воле их ношу.
Юнги хочет перестать видеть и слышать. Может, сквозняк прогонит этого призрака-самозванца? Вдруг приходит идея. Потому делает спешный шаг к двери и хочет открыть, как одна из тяжеленных прозрачных цепей преграждает ему путь. Будто настоящая, потому он застывает.
— Я с тобой говорю! Не смей отворачиваться от меня! — знакомо.
Очень знакомо. Отец всегда его отчитывал и ругал, а эти слова использовал настолько часто, что мозг Юнги сохранил, и тело сразу же послушалось, вставая ровно.
— Веришь или нет, но тебе придётся меня выслушать, — продолжает призрак, убрав с его пути цепь. — Душа, заключённая в каждом человеке должна общаться с людьми и, повсюду следуя за ними, участвовать в их судьбе. А тот, кто не исполнил этого при жизни, обречён мыкаться после смерти. — Голос призрака становится тише и будто, даже виноватый тон проскальзывает между слов, что Юнги уставился во все глаза. — Он осуждён колесить по свету и… И взирать на радости и горести чужих людей, разделить которые он уже не властен, а когда-то мог бы — на радость себе и другим.
Призрак и вовсе сникает, а цепи загремели так, будто гром разнесся по всему дому, что Юнги аж подпрыгнул.
И он пользуясь задумавшимся призраком, ринулся открывать дверь. Тут же его окутал холод, да такой, что пробирает до костей, а метель и вовсе не стихла за всё это время. Так что выйти на улицу не вариант. Но и оставаться с призраком под одной крышей, тоже.
Как быть?
Но ему не дают долго думать, несколько цепей запирает дверь, а его руки и ноги заковывают в холодные толстые оковы и тащат внутрь, кидая на диван, будто игрушку.
— Юнги! Это не поможет. Я уйду только тогда, когда объясню тебе кое-что, — поразительно снисходительно говорит призрак, нет, даже просит.
А он лежит, разинув рот и не веря, что пролетел столько метров на воздухе, и не слышит бормотания призрака.
Всё это лишь его бред. До сих пор ему трудно поверить в происходящее.
— Ты слышишь, сынок? Пока не поздно…
— Что ты хочешь от меня? — наконец, взяв себя в руки, мямлит он.
Призрак отца вздыхает, аж грудь вздымается, а вместе с ним дёргаются и цепи, грозясь снова схватить его. Как думает Юнги. И тут же подминает ноги под себя.
— После смерти я закован цепями, и брожу все двадцать лет по земле без минуты отдыха или покоя. Всё время меня грызёт совесть, что при жизни не сделал ничего хорошего для тебя, мамы и твоего брата. Не знал того, что даже веками раскаяния нельзя возместить упущенную на земле возможность сотворить доброе дело. А я не знал! Не знал! — убивается призрак, то есть, страдает.
Или что? Они и это умеют? Что вообще несёт призрак? Юнги садится на кровати и старается вслушаться в слова.
Добро? Его отец никогда не был добрым. Ему всегда и все были должны. Обманывал, крал. А сколько слёз пролила мать? Сколько натерпелись все они от этого человека, пока не умер, не оставив им ни гроша. Хотя сам всегда был при деньгах.
Потому, Юнги скептически тянет брови вверх.
— Я знаю, что виноват. Перед всеми. А перед тобой… своей семьёй - особенно. Я не был щедрым или милосердным. А так хочу повернуть время вспять и стать хорошим мужем и отцом. Но после смерти, став бестелесным, я никогда не покидал тебя или твоего брата. Всегда находился рядом и мне ужасно жаль, что ты стал таким, сынок… А вот помочь тебе, мне ещё по силам. Я прибыл сегодня сюда, чтобы ты мог избежать моей участи.
— Каким таким? Я нравлюсь себе такой, какой есть? Что ты несёшь? — злится Юнги.
Сам же приложил усилия, чтобы он мог стать сильнее, а теперь несёт какой-то бред?
Но призрак лишь мотает головой и мягко улыбается.
Улыбается? Вот уж при жизни, ему не довелось увидеть хотя бы добрую ухмылку, а теперь улыбается?
— Юнги, ты вовсе не такой, — снова эта непривычная тёплая улыбка, что он кривит лицо и отворачивается к окну. — У меня мало времени. Слушай сюда. В полночь, тебя посетят ещё три духа…
— Что? Ещё чего? — сердится он, пятясь на другую сторону дивана.
— Они покажут тебе кое-что и ты поймёшь. Всё поймёшь, Юнги. Жаль, что мы с тобой больше не увидимся. Помни про мои слова, пожалуйста. И… и знай, что мне жаль, сынок. Я люблю тебя.
Призрак отца снова улыбнулся по-доброму, и как появился из-под пола, так и исчез, гремя цепями. Будто его и не было.
А он старается дышать ровно, но не может оторвать глаза от места, куда исчез отец.
Что это только что было?
Не тратя времени и взяв себя в руки, Юнги зажигает обе свечки, которые сразу загораются, и обходит весь дом. Удостоверившись, что все окна и двери плотно закрыты, и никого постороннего нет, садится за заказ.
Ну и ночка!
Но тут он замечает, что заказ чудесным образом докончен. Да так, как он этого и хотел. Расписная, красивая надпись, отчего он сидит в шоке пару минут или часов.
И то ли от усталости и пережитых волнений, то ли от разговора с призраком, который навеял на него тоску, а быть может и от соприкосновения с Потусторонним Миром или, наконец, просто от того, что час был поздний, но только Юнги вдруг почувствовал, что его нестерпимо клонит в сон. Не раздеваясь, он еле доковылял до кровати и сразу же заснул как убитый.