Цунаде Сенджу наверное слишком постарела раз позволила столько много сентиментальности в сторону глупой иномирной девчонки. Она бы в жизни не стала тратить столько ресурсов на неизвестного, потенциально опасного человека. Но нет, смотрите-ка, зацепилась за идею Хьюга о интересной структуре системы циркуляции чакры и привлекла врачей и прочее. Единственной уступкой безопастности была установка снимаемой печати блокировки.

И почему только она сделала так?

Джирайя, сидя в её кабинете сразу после установки, отвечая на этот вопрос, припомнил ей легенду о девушке, которая научила её клан выращивать лес одним прикосновением. Она помнила как временами слушала её перед сном, сидя на коленях у бабушки, расслаблясь в объятиях шершавых как бумага рук. Её смерть оказалась неожиданностью, потому что существование казалась чем-то постоянным — она была до нее, как лес, и будет после. Когда она перессказывала легенду своим друзьям она смеялась, говоря о том, что у той девушки были крылья. Что знала по мимо их языка какой-то чудной, не принадлежащий этому миру.

Цунаде только поджимала губы и недовольно барабанила по столу пальцами.

— Может быть, — приходилось призваться в его правоте. Орочимару, появившись в тот вечер словно из тени, пододвинул ей тарелочку со сладостями.

Когда девчонка удамала глупость и сбросилась с обрыва, Цунаде хотелось прибить и Кибу, приставленного за ней присматривать, и Хану, согласившуюся ей помочь, и Цуме, за то что ее дети не умеют выполнять приказы, и саму Рокси за то, что заставляет нервничать.

Джирайя потом наливал ей вишневое вино с белым кольцом на бордовом фоне этикетки и молчал. К Орочимару они пошли тогда в момент, когда она выпила столько, чтобы перестать злиться и желать всем смерти, но не столько, чтобы не желать наказать всех причастных к ее не спокойному душевному состоянию.

— Рокси напомнила тебе об этой сказке, — повторял Орочимару слова Джирайи, сливая первый пролив на фигурки чайных духов, столь неожиданно соглашаясь с старым другом. — Чудной язык, крылья. Ведь в конце концов из всей вашей семьи осталась только ты. Но смеха ради можешь послать ко мне, — он пожимает плечами, давно смирившись с ролью детской страшилки.

И для маленькой розоволосой проблемы тоже не должно быть большего ужаса, чем побеседовать один раз с страшным безумным ученым. Цунаде пьяно соглашается с этой мыслью. Так и делает.

Не так всё идёт, когда Орочимару просит назначить следующую встречу, а Рокси после этого ходит к нему как на работу. Пожалуй, не в этом был план, однозначнно не в это. Но Цунаде разрешает продолжение этой авантюры, слушая отчёт за вечерней беседой. Орочимару сможет за ней присмотреть лучше чем несмышлённые и непослушные щенки Цуме.

— В этом мире она как котенок с закрытыми глазами. Девчонка Яманака и ребята из Нара могли сколько угодно учить её языку и культуре, но она не впитывала их с молоком матери, — Цунаде сидит на веранде у Орочимару дома. Она оставила оставшиеся документы на Шизуне и сбежала с работы через окно. Это наверное не слишком подходит главе селения, но право слово — от шёроха бумаги и запаха чернил тошнит. — Поэтому она все время в расчетах.

— Я думала ты пытаешь ее на тему технологий из ее мира, — усмехается Цунаде краешком губ и смотрит на темнеющий горизонт. Последние всполохи заката горят неостывшими углями от костра.

— Чтож, она знает не настолько много о том, что мне было бы интересно, — Орочимару медленно моргает. — Мы работаем над расчетами телепорта, чтобы она могла вернуться обратно.

Цунаде на это не отвечает, и какое-то время они молчат. Орочимару не надолго уходит в дом, оставляя женщину в ночной прохладе в одиночку. Она слышит воду, наливаемую в чайник, шуршание спичечного коробка, стук дверок кухонного шкафчика. И закрв глаза можно представить, что ей снова пять, и это бабушка шумит на кухне, не доверяя заварку чая слугам…

Сколько сезонов с того времени сменилось не сосчитать.

Орочимару возвращается так же тихо, как и ушёл, чай в термосе дымится, раскрывается в воздухе ароматом пряностей и цветов, чашки с звонким стуком ударяются друг о друга.

— Она так уверена в своем решении вернуться? — спрашивает Цунаде, пересаживаясь немного в сторону и приваливаясь спиной к стене.

— А ты бы на ее месте, чтобы сделала? — тон у Орочимару вопросительный, места насмешки нет, но что-то такое все равно чудится в его голосе. Он разливает чай по чашкам, протягивает одну ей.

— Ей есть к кому возвращаться, — чай выливается Цунаде на пальцы, обжигая. Она морщится, принимает чашку. По хорошему — пьют они этот чай не совсем по правилам, и в любой другой ситуации полная чашка была бы ярким признаком того, что ей не рады. Сейчас — не так.

— И есть от кого уходить, — пожимает плечами Орочимару. Цунаде давно не видела чтобы его расслабленным.

— Киба?

— И добрая куча друзей, которой она обзавелась случайно, — Цунаде хмыкает в ответ.

— А Кибу ты не считаешь ей за друга.

— Чтож, с Инузукой их связывает нечто большее, чем дружеская привязанноть. Но любовью или влюбленностью я бы это не назвал, — Орочимару смотрит в чашку, задумывается. — Хотя Джирайа бы со мной об этом наверняка поспорил.

Где-то в лесу глухо ухает сова. Орочимару разливает по чашкам чай. Цунаде морщится, во груди становится тяжело и холодно, чай не смывает этого чувства.

Корни есть корни, ей ли не знать.

***

Рокси плачет, сидя на той же поляне, с которой ей не удалость добраться до дома. Казалось, составь круг, впиши нужные символы, расставь по углам расчитанные координаты (она всегда была умной, она это знала, ей об этом твердили) и можно сбежать. Жалеть потом, что не попрощалась. Но быть на своём месте. Быть в безопастности родных стен.

Она бы зарывалась пальцами в шерть Арту и споминала бы влажный нос Акамару и гадала бы появились ли от него щенки. Вспоминала бы глупые собачьи выходки и нелепые игры с палочкой. Настойчиво бы отгоняла от себя воспоминания о его хозяине, потому что так и не может дать определение тому, что чувствует.

На дружбу их сожительство было похоже мало, на вражду — тем более. Обязанностей по дому, пока он был в селении, она не имела. Он отбирал из рук любую работу, ей поручалось одно — не мешать. Хана, приходя ему на смену, насмешливо смеялась и позволяла только готовку. Ей нравилось как Рокси из привычных ей с детсва продуктов создвала что-то непривычное. Она позволяла ей не просто помнить о своем мире, она позволяла приносить его с собой. Как обзывать это всё она не знала. Потому что и Киба, и Хана чувствовались как семья, а от семьи сбегать не хочется.

Звёзды равнодушно мигали её метаниям жемчужными глазами.

Рокси давит последний всхлип, стирает с глаз слёзы и заметает следы очередной своей попытки вернуться. Где-то она ошиблась. Что-то пошло не так.

Может, ей не хватило сил. Может, чёткого ориентира.

— Дура, — зло шепчет она себе закидывая голову наверх. — Ты со всем справишься, обязатально найдёшь дорогу обратно, — передразнивает она Аврору вслух. — Не нахожу я дороги, не нахожу! И вы ко мне дорогу не находите!

Рокси ложится на остывшую землю, дышит под счёт и медленно успокаивается, зарываясь пальцами в густую мягкую траву. А когда телепортируется в выделенную комнату, засыпает безпробудным сном. На утро в её памяти зелёный свет, отттенком как мамино платье, и чьи-то слова, почти хор женских голосов. И чтобы это значило?

***

— Это глупо, не находишь? — Рокси поворачивает голову в сторону Орачимару, всё ещё продолжая лежать на траве в тени дерева (в последнее время ей это нравится, если закрыть глаза можно представить, что она в любимом городском парке или лужайке Алфеи), тетрадка исписанная родными английскими буквами — строгими в своей лаконичности — лежит рядом. — Ты хочешь попасть в свой мир, при этом не хочешь покидать Инузука, потому что очевидно что щенок Цуме тебе запал в душу.

Рокси отворачивается. Молчит.

Солнце стоит высоко в небе, бесконечно далекое и яркое настолько, что слепит глаза. На улице жарко и влажно, и хоть пока туч нет Рокси уверена в сегодняшнем дожде. Орочимару сидит, опираясь о ствол дерева, просматривает какие-то документы и совершенно не беспокоиться о том, что запачкает одежду. Глупо наверное волноваться об этом, если в юношестве она пачкалась кровью.

— А не глупо оставаться на месте, которому ты не принадлежишь? Сколько бы времени не прошло я всегда буду как тот кусок мозаики — на место встал, а рисунок не подходит. Сколько бы Ино не мучилась, я росла в других условиях. Училась другому. Для меня тут несколько… дико, пожалуй, — Рокси садится, скрещивает ноги по турецки, открывает лежащую рядом тетрадь с расчетами, закрывает, смотрит на мужчину. Вместо единичного разговора, как планировала Цунаде, она приходит к нему домой почти через день. Ей не препятствуют: ни Цунаде с её ручной командой ассасинов (другой ассоциации она людям в масках придумать не может), ни сам ученый, ни Киба, который вернулся и долгим тяжелым взглядом смотрел ей в след каждый раз, как она выходила из дома.

Сначала она продолжала просто рассказывать о своем мире и о своих наблюдениях в этом. Потом до хрипоты доказывала, что они все усложняют и извращают, потому что магия не должна даваться тяжело.

— К моменту как ты разберёшься, ты уже привыкнешь, — равнодушно говорит он и трет переносицу. Документ схлопывается облаком дыма. Наверное, закинул в пространственную печать. Жутко как тут приходится изгаляться ради таких простых вещей.

— На самом деле, — Рокси начинает несколько неуверенно. — Я уже почти все рассчитала, — Орочимару не реагирует, знает, что она еще не закончила мысль, потому что она барабанит пальцами по своей коленке. Рокси хочет верить в те слова, что говорит. Потому что, то что высчитала и выполнила она не работает. — Я уверена, что я справлюсь.

— Справишься, — легко подтверждает Орочимару, в какой-то момент кажется, что он верит в её способности больше чем она сама. — Если не передумаешь в последний момент.

— Не передумаю! — моментально взвинчивается Рокси, сжимая кулаки на руках и кидая огненные злые взгляды.

— А если да? — спрашивают у неё насмешливо, почти по-отечески ласково. — Ты говоришь-то про расчеты так, словно просишь, чтобы тебя переубедили.

— Нет, — Рокси упрямо трясет головой. Волосы падают на лицо и она пытается их сдуть вместо того, чтобы просто заправить за уши. Маленькая змейка Орочимаровского призыва заползает к ней на ладонь и обвивает запястье браслетом. Засыпает. Греется. Рокси аккуратно гладит ее по голове указательным пальцем.

— Ты говоришь нет, но продолжаешь обзаводиться привязанностями и памятными вещами. И каждый раз твои слова о желании попасть домой для меня звучат все неувереннее.

Рокси хочет кричать, что он не прав. Она до боли сжимает кулаки и уже открывает рот.

— Молчи, — грубо затыкает ее мужчина, не позволяет издать ни звука. — Ты твердишь, что тебе не место в этом мире. Но кто это решает?

— Что? — Рокси ошарашена внезапным вопросом. Хлопает глазами, кусает губы.

— Кто решает, где твое место? — повторяет он и смотрит в упор. В их мире не принято смотреть прямо в глаза — опасно. В ее — не принято смотреть в глаза ведьмам. По тем же причинам, Рокси не знает насколько они верны, потому что она успела подружится с двумя ведьмами с Земли. — Все что тебя ограничивает в конце концов существует только в твоей голове. Будь это мораль или внутренняя установка.

— Но существуют же какие-то правила! Ты говоришь про мораль так, словно ты ее не придерживаешься.

— Я ученый. Шиноби. Ты спрашиваешь у меня придерживаюсь ли я морали? Разве что извращенной в твоем понимании.

Рокси не отвечает, закрывает тетрадь, закидывает ее в пространственный карман и прощается. Ей есть о чем подумать.

Она, наверное, ненавидит этот взявшийся из пустоты разговор, потому что Орачимару прав в каждом своём слове и знает об этом. Он вообще узнал её за их встречи как облупленную. Рокси думает, что это просто хорошее знание психологии, и что её реакции выдают ее с головой, так что она оказывается как на ладони со всеми своми проблемами.

Небула ругала за это. Говорила, что стоит быть хладнокровнее и не реагировать так ярко, потому что когда-нибудь подобное сыграет с ней в злую шутку. С ней самой же и сыграло. Играет ли её эмоцианальность в злую шутку прямо сейчас? Она не знает.

— Есть ли у тебя хоть какой-то ориентир, горе? — добавляет Орочимару, когда Рокси собирается уходить.

Она пожимает плечами. Ориентиров у Рокси пока нет.

***

Домой она возвращается на закате, медленно пинает камушек и время от времени останавливается, бессмысленно смотрит в небо. Небо смотрит на нее в ответ блеклыми рано взошедшими звёздами и тонкими полупрозрачными перьями облаков на акварельном покрывале неба и казалось бы бесконечно далёкими до тяжести чёрными тучами на горизонте.

Разговор с Орочимару только все больше запутал мысли и теперь она совершенно точно не знает, что делать. Тычется по углам как слепой котёнок, надеется наугад найти простые ответы на сложные вопросы. А может и не сложные. Может Рокси просто не формулирует их правильно и делаёт всё сложнее чем есть на самом деле? Хочется иногда чтобы кто-то и правильные вопросы задал, и дал на них ответы, протянул на раскрытой ладони мол на вот, бери. Тут книжка. Со страницы двадцатой по сорок вторую как правильно поступить. С сотой — на сколько ты будешь об этом жалеть. Или не будешь. Или будешь, но не настолько, чтобы считать ошибкой. В конце — как сто проценто выбраться из этого мира, чтобы предыдущие страницы имели смысл.

Ответов и инструкций нет.

Имея на руках все кусочки мозацки, Рокси не знает как собрать их правильно. Она перпробовала три рунным алфавита, две их комбинации, и даже напитать их всех своей кровью, потому что а вдруг сработает. Неумение сделать правильно сводит с ума и возвращает почти в тоже состояние беспомощности, что она чувствовала лишившийся магии. Сейчас при любом из раскладов — вернется или нет — она кажется лишится кусочка сердца.

— И что делать? — Рокси задает вопрос в пустоту на родном языке и тот уже перекатывается на языке чем-то непривычным, тяжелым. Это пугает.

— Хана думала, ты потерялась по дороге, — за несколько километров от дома ее встречает Киба, недовольно хмурится. — Послала меня проверить.

— Хана? — Рокси спрашивает, дергается, словно приходит в себя. Натягивает на лицо кривую улыбку.

— Пришла на ужин. С мамой, — поясняет Киба, становится рядом с ней. Идут они вровень.

— Ясно, — кивает Рокси, берет себя в руки и откладывает истерику на потом. — Ясно, — повторяет она. Не ясно ей ничего.

***

Цуме выводит ее после ужина на улицу, достаёт из пачки сигарету, крутит её между грубых пальцев, не поджигает. Рокси смотрит на неё, склонив голову на бок, высматривает в её чертах общие с Кибой и Цуме. У них один разрез глаз и высокие скулы, у Кибы такой же как у неё нос и лоб, а Ханы идентичная линия челюсти и тонкие сухие губы. И общая несколько дикая — хищная — красота, которая прослеживается в каждом движении.

— Будешь? — ей протягивают пачку. Рокси замирает с рукой над ней, а потом качает головой. Не стоит. — Дело твоё, — говорит Цуме, вытягивает откуда из кармана зажигалку и подносит огонь к сигарете, кончик сигареты начинает тлеть. Женщина продолжает держать сигарету в руках, к губам не подносит.

— Почему вы меня сюда позвали? — прямо спрашивает она и чувствует на щеке влажность. Вроде не плачет. — Дождь начинается, — произносит она глядя на небо. Была права.

— Потому что ты кучу времени провела под одной крышей с моими детьми, а я знаю о тебе одно лишь имя? — Цуме смотрит на неё выжидающе, делает первуя затяжку, выдыхает медленно. Дым сизым облаком растворяется в воздухе. Рокси зябко поводит плечами под пристальным взглядом. — Не знаю я почему тебя позвала на разгвор. Захотелось просто.

— Ладно, — Рокси не лезет дальше. Пожалуй, не хочет знать. Несколько капель падают ей на голову.

— Какая покладистая, — Цуме стяхивает пепел куда-то в сторону, не обращает внимания на погоду. — Прелесть, а не ребенок.

— Уж какая есть, — отзывается Рокси без злости. На улице темно, холодно, влажно, и ей хочется скрыться в доме. Залезть с ногами на диван, закутаться в плед и смотреть с папой фильмы.

— Да, — тянет Цуме. — Какая есть.

Рокси не отвечает, смотрит в небо. Капли падают на лицо.

— Позволишь взглянуть на превращение? — спрашивает Цуме. Рокси вскидывает брови, но кивает и позволяет короткой вспышке окутать себя и оказаться под оценивающим взглядом.

— Тут же негде спрятать оружие, всё на распашку, — Цуме щелкает языком оглядывая платье. — Да ещё и обувь как у гражданской. И вы в этом дерётесь? Это же смешно.

Рокси молча пожимает плечами и не знает, что ответить. Да, для этого мира её наряд больше похож на шутку, но хоть её и обучали навыкам выживания в разных условия и умению держаться на равных с соперником до прибытия подмоги, никогда не подразумевалось что она стопроцентно будет этим заниматься.

В первую очередь её делом будет организация помощи, потом — всё остальное.

Но люди этого мира рождаются с мыслью о том как почётно положить себя на алтарь и принести в жертву во имя чего-то. Чего точно, Рокси так и не понимает. Абстрактная воля огня заставляет её нервно дергать краешком губы и вспоминать о сектантах своего мира.

— Возможно, — Рокси не спорит, пожимает плечами и отменяет превращение. Капли не долетая испарялись в воздухе, а теперь ледяными иглами обжигают кожу.

— Он будет расстроен, когда ты исчезнешь, — тихо произносит Цуме после недолгого молчания.

— Я знаю, — нет, она не знает. Капли начинают падать чаще. Больно.

— Тебе тоже будет плохо, — продоложает она.

— Я знаю, —нет, но она догадывается. Смотрит на ступеньки, скрытые козырьком и мальную веранду и думает, что наверное надо всё-таки спрятаться, пока окончательно не промокла.

— Так почему ты не передумаешь?

— Вы бы передумали? — Рокси впервые заглядывает Цуме в глаза. У Рокси они по-кошачьи синие, глубокие как море и окена, у Цуме — волчьи. Ответ висит в тишине и разбивается звуком капель. — Нет, вы бы не оставили всё ради любви.

— Не оставила бы.

— Если хотите знать, я почти ненавижу себя за то что зависла где-то посередине. И чем дольше я не могу понять как добраться до дома, тем сильнее я сомневаюсь. Это тяжело.

Я пробовала уже почти десять раз. Надеялась просто исчезнуть, — Рокси впервые признается в этом кому-то и закрывает рот руками, из горла вырывается тихий всхлип. Истерика догоняет. Капли продолжают падать. — Я очень соскучилась по родителям, и наставницам… И Арту. Как там он?

— Арту? — Цуме обнимает её за плечи, прижимает к себе. Так она обнимала своих детей только до академии, потом они дичились, вырывались из рук и говорили, что уже взрослые.

— Мой пёс, — Рокси отстраняется, позволяет женщине стереть слёзы со своих щёк. — Мой друг, — дождь начинается по-настоящему и Рокси не может найти в себе силы уйти. Цуме берет ее за руки. Рокси не реагирует. — Я, наверное, предальница в его глазах. И дура.

Рокси плачет, в потоке падающей воды этого не видно, Цуме ничего не говоря заводит её в дом и заталкивает в горячий душ. Киба и Хана смотрят растеряными глазами. Мама редко делает подобные вещи для чужих.

Что-то не так. Понять бы что именно.