В Вонголе не остаётся без внимания ни один праздник. Особенно свадьбы.

Особенно — свадьбы боссов.

Вот и сейчас помещение, в котором многочисленная мафиозная семья чествует жениха и невесту, больше напоминает пушистое рюшечное облако, утопающее в розово-белых тонах и запахах ванили и лаванды.

Жених, он же Десятый босс Вонголы, сидит бледный как смерть. Он ждал этого так долго… и всё равно не успел морально подготовиться: то одно, то другое — ни капли свободного времени. Куда уж тут представлять или думать — только действовать и стараться не хлопнуться в обморок. Невеста, по сравнению с ним, — образец спокойствия и самообладания. Если не обращать внимания, как нервно она мнёт букет.

Тсуна наверняка был бы больше рад, если бы торжество устраивалось с меньшим размахом. Однако это же Вонгола, ей не пристало прятать такие важные события. Иначе вражеские мафиозные кланы могут подумать, что семья переживает не лучшие времена. А если они так подумают, не миновать кровопролитных стычек. Именно это и поставило жирную точку на мнении Савады Тсунаёши.

Праздновать. Масштабно и громко. Чтобы никаких подозрений.

Приглашённые гости пьют, произносят тосты за здоровье и благополучие босса и его молодой жены. Все хотят лично пожать руку бледному Тсунаёши и сказать новоявленной госпоже Саваде, насколько она ослепительна в воздушном жемчужном платье. Однако мало кто понимает, что жених на грани обморока — он слишком волнуется. А невеста вот-вот расплачется, потому что волнуется не меньше.

Занзас зевает, глядя на это убожество, и мечтает оказаться дома. Желательно в лежачем положении. Ещё более желательно — спящим. Все эти шум и роскошь — он ненавидит выпендрёж. Он смотрит на натянутую улыбку невесты и думает, что его раздражают и её милое лицо, и ванильно-лавандовый запах — вся она целиком раздражает, потому что она слишком правильная и хорошая. С такими девицами жизнь превращается в разочарование, в пресную геркулесовую кашу. В начищенный до блеска сортир и «Дорогой, надень тапочки».

Нахер жить, если всё внезапно становится предсказуемым?

Хотя, возможно, недомерку именно это и требуется. Стабильная жизнь, стабильная жена, стабильный секс два раза в неделю с выключенным светом в полной тишине и минет по праздникам. Уныло, тоскливо — зато стабильно.

Занзас переводит взгляд на зеленеющего жениха и думает… Хотя нет, к чёрту, Занзас просто отводит глаза. Ему неинтересно. Они с невестой стоят друг друга — два невротичных задохлика. Совет, мать вашу, да любовь.

Некоторое время Занзас пытается слушать, о чём говорят поздравляющие, но быстро выдыхается и расслабляется. Грёбаные традиции и этикет. Он ведь мог и не приходить… Да что там — он не собирался приходить! Однако когда в полный рост встал командир Варии, заставив своего босса оторвать зад от кресла, пришлось шевелиться. Скуало. Поборник дисциплины. Сначала он взывал к совести и говорил что-то про заплесневелые традиции, а потом пнул стол из-под ног Занзаса и сказал, что босс может хоть жопой сожрать сраное кресло, но пойти он обязан. И Занзас сдался. Решил, что один раз — не Луссурия. В конце концов, посмотреть, как это маленькое ничтожество будет краснеть, бледнеть и заикаться, стоит некоторых неудобств.

Взгляд скользит по лицам приглашённых. Лениво, скучно. Разукрашенные дамы в красивых нарядах, франтоватые мужчины с подстриженными усами. Шум, разговоры — скукотища. Ради чего это всё? Чтобы выразить боссу почтение? Три раза ха. Халява — вот главный двигатель сегодняшнего праздника. Никто из этих людей не знает ни что за человек их нынешний босс, ни что за человек его невеста. От этого тянет блевать, ведь Занзас как раз из тез, кто сопляка лучше, чем любой из присутствующих. За исключением, разумеется, Хранителей Вонголы. Ебучая ирония судьбы — не иначе.

Взгляд продолжает скользить по толпе, но, наткнувшись на ещё одно бледное лицо в компании разудалых гостей, замирает. Затем опускается ниже и вновь поднимается к лицу, стараясь ощупать тщедушную фигурку, упакованную в дорогую шмотку, с ног до головы.

Подружка невесты, которая почему-то сидит дальше всех от молодожёнов.

У неё красивая причёска: волосы забраны высоко, открывая взгляду изящную шею; камушки, украшающие длинные изогнутые шпильки, переливаются в свете большой люстры. И платье — тоже: шёлковая лиловая ткань струится по груди и талии, будто именно для этого и была создана; изящные ажурные цветы вырезаны на лифе; тонкий фиолетовый поясок завязан в простенький бантик. Девчонка выглядит как принцесса. Принцесса, которой совершенно не к лицу роскошь, потому что она придаёт ей подчёркнуто несчастный вид.

Подружка невесту не отрываясь смотрит в тарелку, на которой лежит листик салата и долька какого-то фрукта, и, кажется, доедает глазами красиво вырезанные фарфоровые края. Она вымученно улыбается, когда к ней обращаются, и вроде говорит, что на диете. Пальцы, обтянутые ажурными перчатками, мнут белоснежную салфетку, большие карие глаза слезятся.

От неё за версту несёт отчаянием.

Занзас вспоминает, что эта девица, кажется, когда-то намеревалась стать женой Десятого босса, но жестоко обломалась. Мелкий придурок выбрал правильную Сасагаву Кёко. Он также пытается вспомнить имя, но затем усмехается и пожимает плечами. Далась ему эта девка. Подумаешь, у кого-то на этом празднике жизни говняное настроение. У него самого оно сейчас очень не фонтан.

Перед тем как отвести взгляд, он думает, что девица в своём роскошном отчаянии в чём-то напоминает его самого в тот момент, когда Вонгола короновала своего нового босса. Разве что у неё грусть с примесью слёз, в то время как его грусть была густо замешана на ненависти.

Занзас снова смотрит на Саваду и пытается понять, что же девчонки находят в этом ничтожестве. Красотой, отвагой и силой он не блещет — Занзас во многом может дать ему фору. Однако девицы вешаются на него, как мухи… нет, пчёлы… хотя нет, всё-таки мухи. Неужели дело в больших щенячьих глазах и тупости? Тут Савада молодец и первый, но в остальном же он — ноль без палочки.

Глупые женщины. Ещё глупее этого никчёмного создания.

Занзас косится на сидящую неподалёку молчаливую Хром Докуро, тоже гипнотизирующую свою тарелку, и думает, что не будь у принцессы тумана туманного короля, недомерок и её бы покорил. Хотя лучше бы покорил, в самом деле, потому что от придурка Мукуро девчонка вряд ли чего добьётся. А она ведь ничего. Симпатичная. Маммон одно время слюни подбирал, но сейчас вроде оправился. Занзас про себя цыкает. Он ведь мог же проявить волю, мог хотя бы попытаться, но предпочёл прикрыться капюшоном и свалить в подземелье, где днями и ночами искоренял симпатию.

Наискоренялся до такой степени, что чудом сам выжил.

Хотя какое ему, Занзасу, до этого дело? Проблемы племени вождя не ебут. Ему просто адски скучно.

— Босс, — над ухом раздаётся шёпот Леви, — думаю, дань уважения мы отдали. Пора валить.

Занзас кивает и усмехается, позабыв съязвить на тему того, что Леви, оказывается, умеет думать. Вместо этого он испытывает невероятное облегчение. Ну наконец-то! Можно без истерики покинуть унылое сборище, пожелав всем присутствующим сгореть в адском пламени.

Занзас встаёт, разворачивается и молча уходит. Он не станет идти к сопляку, чтобы попрощаться. Облезет, не дорос ещё до такой чести. Поэтому когда Вария покидает зал, Занзаз не оборачивается. И не видит, что ему вслед внимательно смотрят слезящиеся карие глаза.

***

— Охуеть, — выдыхают варийцы почти хором. Хотя нет, не хором: Скуало перекрикивает, Занзас молчит.

В большом обеденном зале Варии стоит длинный, как кишка, стол, заставленный многочисленными стульями. Здесь слишком много места, поэтому звуки отражаются от стен эхом — особенно вопли Скуало. И Занзас изредка морщится, бросая на него красноречивые взгляды. Он не любит этот зал и появляется здесь настолько редко, насколько только может. Однако сейчас не та ситуация и не то положение. Сейчас вообще всё как-то через жопу, если быть честным.

Вария всем коллективом стоит во главе стола, обтекая кресло босса, и высказывает удивление и негодование, гомоня на разные лады — не всегда цензурно и очень громко. А чуть в стороне стоит объект столь рьяного обсуждения — стройная невысокая японка в простом синем платье. Каштановые волосы растрёпаны, тут и там торчат шпильки с блестящими бусинками, некогда красивый макияж размазан. Но взгляд… взгляд, несмотря на слезящиеся глаза, потрясающе решительный. С таким взглядом обычно идут горы сворачивать.

Девчонка — бывшая будущая жена Десятого босса Вонголы. Самая несчастная в мире подружка невесты.

Миура Хару.

Нет, Занзас по-прежнему не помнит её имени — его уже не в первый раз орёт ему в ухо Скуало. И этот ультразвук потихоньку начинает утомлять.

— Заебал, — коротко огрызается Занзас, не сводя глаз с бледного лица гостьи.

Ему кажется, что в её облике что-то неуловимо изменилось с момента последней встречи. Фактически — за последние два-три часа. И дело тут не в помятом неряшливом виде. Что-то изменилось в её взгляде и в горечи, витающей вокруг. Нет больше слёз, зато много решимости. Это настораживает.

Хару оказалась в особняке с полчаса назад — появилась как призрак, напугав до икоты Луссурию, который первым на неё натолкнулся. Тот своим визгом переполошил остальных обитателей дома, которые, не растерявшись, быстро отволокли находку в обеденный зал и направили Скуло будить Занзаса, чтобы тот решил, что делать с непрошенной гостьей. Занзас думает, что пристрелить — и дело с концом. Но пистолеты в спальне, топать за ними лень. Так что раздумья затягиваются, утопая в желании спать и усталости.

Леви виновато бормочет, что Хару приехала в багажнике его автомобиля, Скуало в ответ называет его уёбком. Он говорит, что пересадит Леви на велосипед или ролики, потому что ему с его [ебучей!] внимательностью следует ездить только так, иначе в следующий раз он армию врагов притащит на хвосте и не заметит. Леви угрюмо молчит. Понимает, насколько облажался, смотрит на босса и источает удушающий яд вины.

Занзаса всё бесит: шум, крики, щенячьи глаза Леви и решительность глупой девки, тайно проникшей в Варию. Всех бы перестрелять, но тащиться на второй этаж всё ещё непередаваемо лень.

— Мусор, — говорит он, не глядя на Скуало, — захлопни уже варежку.

Тот круто поворачивается, моментально забыв про распекание Леви.

— Вро-о-ой! Ты что, не понимаешь, тупой босс?! Эта баба — подружка Савады! Если с ней что-то случится, он до конца дней своих будет приходить и укоризненно смотреть на наши ворота! Или ты соскучился по физиономии недомерка? Если да, давай лучше я закажу его портрет и повешу над твоей кроватью, потому что мне в жопу не всралось объясняться потом с сопляком и его бандой пиздюков!

Больше, чем шум, Занзас не любит повторять дважды.

— Я, кажется, сказал тебе захлопнуть варежку. — Он добавляет в голос гнева, и Скуало продолжает ругаться и материться, но уже на полтона ниже — этого достаточно, чтобы вновь обратить внимание на девчонку.

Та, кажется, нисколько не боится. Она смотрит на Занзаса — только на Занзаса — и взгляд её настораживает ещё сильнее.

— Девочка, — к ней подплывает Бельфегор и, скалясь, наклоняется, — неужели ты не знаешь, что Красной Шапочке не следует бежать за волком в его логово?

— Хару… — Её голос дрожит и срывается. Приходится прокашляться, чтобы продолжить, но взгляд ни на йоту не меняется. — Хару хочет остаться здесь.

— Зачем? — Бельфегор оглядывается на остальных, словно спрашивая разрешения свернуть ей шею.

— Хару станет женой босса, — твёрдо отвечает она. И смотрит только на Занзаса.

В повисшей в воздухе тишине чей-то вздох кажется особенно трагичным.

Скуало проводит рукой по волосам и будничным тоном произносит:

— Заебись.

И никто не смеет с ним спорить.

***

— Занзас, ты ебанулся?

Занзас приподнимает бровь, но никак не реагирует. Ему хочется спать и виски. Спать хочется больше. Скуало на это не шипит, не кричит, не возмущается. Он констатирует факт — привычный ритуал, с той лишь разницей, что в этот раз он уверен, что Занзас наглухо ебанулся.

— Оглох?! — рычит он.

Занзас мысленно вздыхает. Врезать, что ли, по обнаглевшей роже?

— Чего тебе? — произносит он, поняв, что просто так Скуало не отвалится.

— Вро-о-ой, мать твою! — Тот скрипит зубами, подходит, наклоняется и, набрав побольше воздуха в лёгкие, орёт прямо в лидерское ухо: — Ты ебанулся?! Какого хрена ты разрешил бабе остаться здесь?!

Занзас морщится. Он терпеть не может, когда Скуало впадает в истерику, однако отвечать всё равно не хочет. Ему нечего сказать, ведь он и сам не понимает, зачем разрешил Миуре Хару остаться.

— Отъебись, — отмахивается он. Хочется побыть в тишине. Может, поспать, грёбаная свадьба высосала все силы. — И выметайся уже, достал.

— Ну уж нет! Сначала ты скажешь, что делать с мисс Прокатили-по-полной! Нам возиться с ней? Нянчиться? Если ты думаешь, что офицерам Варии настолько нехер делать, ты очень заблуждаешься!

Занзас вздыхает, поняв тщетность попыток отдохнуть. Он смотрит на Скуало, думает, что в следующий раз надо будет заранее поставить на стол графин с каким-нибудь дерьмом, чтобы с удовольствием разбить его о белобрысую голову. И, наконец, снисходит до ответа.

— Я ей покажу, — говорит он, — что мафия — это не бабочки и цветочки, как у Десятого ничтожества. — Запрокинув голову, он закрывает глаза и после небольшой паузы добавляет: — Она сама от меня сбежит.

Некоторое время в кабинете царит восхитительная тишина, затем раздаётся унылый вздох и шорох. Занзас сквозь ресницы следит за чешущим шею Скуало.

— Вро-о-ой, — бурчит тот и, кажется, действительно успокаивается. — Можно было просто вышвырнуть эту занозу, а не играть с ней в принцессу и не-принца. Не боишься, что этот геморрой потом будет не вылечить?

Занзас в ответ ухмыляется.

***

Миура Хару — такая маленькая и такая шумная, что даже Скуало разводит руками. Она умудряется быть везде, нарываясь на неприятности и сопение недовольных обитателей дома. Лезет со своей помощью, глупостями и разговорами, со своим «давайте Хару это сделает!» и «Хару не будет мешаться!» ко всем, вызывая желание убить её самым жестоким образом. Миура Хару — самый большой банный лист, прилипший к заднице Варии, — это Занзас понимает в первую же неделю. Потому что у неугомонной девки, кажется, напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.

— Хару хочет помочь!

— Хару не дура!

— Хару не понимает…

— Хахи?

Скуало матерится сквозь зубы и лютует больше обычного. Он терпит ровно три дня, а затем срывается на незапланированную тренировку с сопливым Хранителем Дождя Вонголы. Издевательски ухмыляясь, он шагает за порог, горланит, что от души желает всем сдохнуть самой нелепой смертью, и удаляется.

Луссурия прячется в своём будуаре и говорит, что более ужасных женщин не встречал никогда. Он говорит ещё множество вещей, непригодных для чужих ушей, но никто уже не вникает. Теперь он, наверное, станет ещё более убеждённым геем. Хотя куда уж убеждённее…

Леви стоически терпит все глупости, которые творит Хару. Он верен боссу и не бросит его на растерзание этому кошмару. Он считает, что Занзас и так подвергается невероятным опасностям, поэтому терпит.

Маммон ни с кем не делится своими мыслями. Он молчит, глядя на этот ужас, а затем уходит в подземелье, ведь у него неожиданно находится целая куча совершенно неотложных дел.

Бельфегор… исчезает. На двери его комнаты появляется табличка — что-то про анальное зондирование ножами, но никто толком и не вчитывается. К моменту, когда он испаряется, в особняке и так пусто.

Занзас сидит в кресле и смотрит на творимое безобразие. Он смотрит и понимает, что где-то расчёты врут. Миура Хару — не обычный человек, а что-то куда более загадочное и опасное. Глобальная катастрофа, полный пиздец, вселенский кошмар — и всё это одна растрёпанная тощая девчонка. Кто бы мог подумать… Никто, включая Занзаса, который давал её выдержке два, ну ладно, три дня, чтобы разочароваться в мафиозной жизни и уйти. Однако план пошёл прахом. Попытки запугать Хару привели лишь к тому, что эта бестолочь уверилась в своей незаменимости. Она почему-то решила, что жена боссу Варии необходима. Вернее, не просто необходима, а жизненно необходима, чтобы помогать ему справляться с тяготами и невзгодами. Это повергло в шок даже флегматичного Леви, не говоря уже о Занзасе, которому эта бестолковая жена, оказывается, крайне нужна. Он вспоминает невесту Десятого: пышное белое платье, кроткий взгляд, тёплую улыбку. И думает, что пиздец подкрался незаметно. Тратить пули на глупую голову слишком расточительно. Поэтому Занзас наблюдает и прикидывает — когда лучше будет убить эту дурищу. Голыми руками. Придушить, например. Но никак не может подобрать момент.

Вот как сейчас.

Хару сидит на полу в своей комнате и перебирает тряпки, найденные у Луссурии. У неё сосредоточенный взгляд и задумчивая морщинка на лбу. Занзасу кажется, что если ей зашить рот, возможно, она будет даже немного привлекательной. Он стоит и пялится на неё, пальцы вздрагивают от предвкушения, глаза печёт. Ей стоит сказать лишь одно лишнее слово, что-то, что сорвёт печать невозмутимости — и всё, конец. Ведь терпение босса Варии — слишком неправдоподобная сказка.

— Хахи? — Хару вскидывает голову и, наткнувшись взглядом на Занзаса, неуверенно улыбается. Она тут же откладывает своё занятие. — Занзас-сан хочет что-то от Хару?

Занзас ухмыляется. Конечно хочет. Содрать кожу, посыпать солью и оставить умирать. Девка причиняет ему сплошные неприятности, поэтому единственное, что она вызывает, — это желание прибить её. И как он ещё держится?

— Хару готова помочь! — Хару подскакивает на ноги, не дождавшись ответа.

Помочь? В чём, блять?!

— Умри, — говорит Занзас и усмехается, глядя, как расширяются и без того огромные глазища. Расширяются и снова начинают слезиться. — Это — единственное, чем ты можешь мне помочь. В остальном ты — бесполезная, никчёмная дура без мозгов и чувства меры. Исчезни, просто растай в воздухе.

Хару снова оседает на пол и смотрит оттуда, снизу, в его лицо. Смотрит, как побитая собака — опять жалкая, загляденье. Не годится такая в жёны мафиози, потому что все они по своей сути — отморозки и ублюдки. Савада — дурацкое исключение.

Хотела мужа-босса? Получи. Не нравится? Катись.

— Хару так старается.

Хару опускает взгляд, вздыхает и беспомощно оглядывается, словно ища поддержки. Затем вновь поднимает глаза, натыкается на увесистую пряжку ремня и на минуту замолкает. После чего тянется к ней руками. Пальцы дрожат и не слушаются. Глаза слезятся ещё больше.

— Хару сможет и так, если Занзас-сан хочет…

Занзас с трудом верит в происходящее. Несколько мгновений он тупо смотрит, как Хару пытается расстегнуть пряжку его ремня, затем делает широкий шаг назад. Вообще охренеть, только этого ему не хватало! Он, конечно, принципиальностью не страдает и в любое другое время уже давно воспользовался бы подобным предложением. Но самоуверенность бестолковой девчонки выбешивает похуже Скуало с его раздутым самомнением.

Неужели эта шмакодявка решила, что неуклюжей попытки соблазнить хватит, чтобы купить его?

— Если думаешь, что все вопросы упираются в секс, пошла нахер отсюда! — вобрирующим от ярости голосом цедит Занзас, вытирая рукавом блестящую пряжку. — Ненавижу дешёвок.

Он разворачивается и уходит, слыша, как в спальне тихо всхлипывает Миура Хару — бывшая будущая жена Десятого босса Вонголы. Он злится из-за её выходки, но куда больше он злится, думая, что то же она могла проделывать и с Савадой. До какой же степени нужно себя не уважать?

— Дура! — громко рычит Занзас и хлопает дверью кабинета.

***

Хару практически втекает в комнату, проскальзывая за дверь и становясь посреди кабинета. Она расплывается, сливаясь по цвету с краской на стенах, большой картиной и аквариумом, где плавают рыбки, — подарок Девятого. Тот, помнится, говорил, что рыбки успокаивают. То-то и оно — вон одна истеричная рыбина носится сейчас где-то за смешливым придурком из Вонголы и размахивает мечом. Успокаивается.

Занзас пьян. Очень пьян. Практически в слюни. В руках зажат стакан с остатками виски, на столе — пустая бутылка. Он пытается вспомнить, сколько он уже толком не спал, но никак не может сосредоточиться. И девица эта катастрофическая стоит тут и смотрит слезливо. Судя по всему, намечается ещё один охренительный вечер.

— Чего тебе? — бурчит Занзас и поднимает руку, чтобы поставить стакан на стол, но промахивается. Раздаётся звонкий треск стекла, в стороны брызгами разлетаются осколки.

Хару мнётся, старается смотреть в сторону. Вздрогнув от звука, она стремглав кидается к креслу, словно это может оттянуть неизбежный разговор, и Занзас едва успевает перехватить худенькое предплечье, чтобы эта дурища не порезала ноги.

Грёбаный убыток, а не женщина!

— Что тебе нужно? — с нажимом повторяет он, стискивает в ладони предплечье, сознательно причиняя боль.

Хару морщится, но послушно отступает. Она делает шаг назад и смотрит так, словно это не он, а она нахамила, велела выметаться из собственного жилища. Виноватый взгляд. Виноватее всех виноватых.

«За-е-бись», — думает Занзас, прикрыв лицо ладонью. Голова некстати начинает болеть.

— Хару хочет извиниться за своё поведение, — говорит наконец Хару.

Это вызывает у Занзаса приступ хохота. Совершенно неприличного, громкого и невесёлого. Запрокинув голову, он смеётся, чувствуя, как в желудке пенится виски. Горло медленно сдавливает тошнотой. Занзас чувствует себя, как Савада на свадьбе — с той разницей, что тошнит его вовсе не от волнения. Его тошнит от отвращения. К непутёвой девице, к жизни, к ситуации. И к стакану, который чертовски невовремя разбился.

Замолкает Занзас тоже резко. Он смотрит в глаза Хару и медленно качает головой. Ему хочется схватить её за затылок и ударить о край стола, чтобы вбить хоть чуточку мозгов. Или выбить остатки.

Надо было слушать Скуало.

Надо было выгнать эту занозу из дома.

Надо было меньше пить, в конце концов…

— Скажи, — произносит Занзас медленно, подняв тяжёлый взгляд, — какого хрена тебя сделали подружкой невесты? Это… не знаю… уёбищно смотрелось. Это какая-то несмешная шутка Десятого ушлёпка?

Хару высвобождает руку из хватки и неуверенно улыбается, потирая место, где смыкались пальцы. Синяк всё-таки останется.

— Кёко-чан нужна была Хару, потому что Хана-чан уже замужем, — бормочет она на выдохе и продолжает растирать предплечье. Это начинает бесить. — Хару не справилась со своей задачей, подвела Кёко-чан…

— И что тебя, в таком случае, сюда привело? — перебивает Занзас. Он не хочет слушать оправдания. В конце концов, если ей так тяжело, пусть позвонит в Вонголу и поплачет в трубку. А ещё лучше — вытряхается совсем, возвращается к своим обожаемым Саваде и Кёко.

Хару удивлённо моргает, проглатывая остаток фразы, затем открывает рот и начинает затёртую до дыр песню:

— Хару хочет стать женой…

Занзасу такой ответ не нужен.

— Я знаю. — Он толкает Хару к столу и двигается вперёд вместе с креслом. — Мне похер. Куда больше меня интересует — почему я? Есть босс Каваллоне, босс Бовино, хоть он и сопляк пока. Почему же, твою мать, я — худший из всех возможных вариантов? — Он практически вжимает её в столешницу. — Отвечай, пока я не снёс тебе башку!

Занзас кипит от ярости, почти пузырится. Его бесит эта девчонка, ещё больше бесит, что он не может её убить — ну не дело это, убивать обиженных умом. Им и так херово по жизни.

Хару молчит, её тело дрожит так, что рука несколько раз промахивается мимо края столешницы, когда она пытается опереться для удобства. Бывшая будущая жена, кажется, готова расплакаться, но не плачет. Она поднимает свободную руку и медленно запускает дрожащие ледяные пальцы в волосы Занзаса. Подушечки медленно скользят по коже головы, и Занзас ловит себя на том, что это приятно. Жар против прохлады — самое то, что нужно.

— Потому что, — говорит Хару, — Занзас-сан нуждается в этом.

Как ушат ледяной воды.

Занзас распахивает глаза, быстро возвращается в привычное состояние — глухое раздражение.

— Чего? — недоверчиво переспрашивает он, перехватив запястье Хару. Желание сломать ей руку становится непреодолимым. — Ты спятила, дура?

— Нет. — Хару улыбается, хотя губы её дрожат. — Это по глазам видно. Хару видела.

Занзас замолкает озадаченно, затем с подозрением косится на неё, прищурившись.

У неё что, и в самом деле нет инстинкта самосохранения? Занзас ведь и за меньшее убивал.

— Ты совсем, что ли, меня не боишься?

— Нет. — Хару качает головой.

— Серьёзно?

Она молчит недолго и силится соврать — неровный румянец выступает на скулах. Затем она обречённо вздыхает и опускает глаза.

— Хару сейчас описается от страха…

Всё-таки смелости ей не занимать. Быть может, Савада просчитался, выбрав в жёны идеальную Сасагаву Кёко, а может, правильно сделал — в этом ещё предстоит разобраться. А пока из груди снова рвётся смех, однако Занзас усилием воли сдерживается и лишь хмуро сопит, переваривая сказанное. Ему не нравятся её слова, в любом другом случае он бы уже заставил её пожалеть, горько пожалеть.

Но сейчас так лень. И спать хочется смертельно. К тому же от этой девицы так по-домашнему пахнет, что глаза слипаются сами собой.

— Занзас-сан может называть Хару «мусор». Хару не обидится.

Улыбка тянет губы, в голове очень некстати вспыхивает что-то ностальгическое, из детства. Крайне приятное, почти нежное. Занзас утыкается лбом в живот Хару и закрывает глаза, стараясь сосредоточиться на шевелении пальцев в волосах.

— Пошла нахер отсюда, — бормочет он, обнимая тоненькую талию обеими руками и проваливаясь в сонное забытье, — дура.

***

Вторая неделя проходит в таком же режиме, разве что Бельфегор и Скуало возвращаются, устав скитаться где-то на задворках. Они недовольно кривятся при виде Миуры Хару, которая хлопочет на кухне, но высказаться по этому поводу собирается только Скуало. Он громко топает, направляясь в кабинет Занзаса, пинком распахивает дверь и вваливается с таким бешеным лицом, что тот невольно усмехается.

Сейчас будет истерика, думает Занзас. На счёт три… два… один…

— И всё-таки ты ебанулся, — неожиданно спокойно говорит Скуало и плюхается в стоящее напротив кресло. А затем помещение затапливает неловкая тишина.

Занзас смотрит на Скуало, подмечает свежие царапины, заживающие глубокие порезы, один из которых по диагонали пересекает правую щёку, и хмыкает, остановившись на изучении переливающегося всеми оттенками глаза. Видимо, по нему попадали несколько раз. Неужели вонгольский недомерок изобрёл какую-то новую технику, на которую напоролся лицом Скуало?

— Измочалил тебя мальчишка? — ехидно спрашивает Занзас.

— Вро-о-ой, этому сопляку ещё учиться и учиться, — усмехается Скуало. В его голосе слышится удовлетворение — значит, измочалил его ученик, но и сам получил не меньше.

— Слабак, — заключает Занзас и закрывает глаза.

Больше ему ничего не хочется слышать, однако у Скуало, как водится, есть своё мнение на этот счёт.

— И какого хера? — с ленивым намёком на ссору начинает тот.

— Ты о чём? — Занзас даже ухом не ведёт.

— Об этой бабе. Какого хера она ещё тут?

Ну вот, думает Занзас, придётся ругаться.

— Ты уверен, что я обязан перед тобой отчитываться?

— Вро-о-ой, босс! — Скуало вскакивает с кресла. — Пойми ты уже, что она нам только неприятности приносит! Ты видел нашу кухню?! Она шпион! Диверсант, блять! Она уничтожит нас изнутри! — И, видя нулевую реакцию, наконец взрывается: — Твою мать, ты вообще слушаешь меня, педофил грёбаный?!

Занзас вздыхает и открывает глаза.

— Ещё раз назовёшь меня педофилом — станешь моей первой жертвой.

Скуало усмехается, ехидно прищурившись. Атмосфера наполняется треском, тут и там мелькают бледно-жёлтые молнии.

— Я не несовершеннолетняя девчонка, чтоб ты знал.

— По визгу не скажешь. К тому же, кто тебе сказал, что педофилов интересуют только девчонки?

Прищур Скуало становится ещё более ехидным.

— Если бы ты не был натуралом, я бы подумал, что ты меня домогаешься.

— Если бы я не был натуралом, ты был бы уже выебан.

Скуало замолкает и некоторое время сопит, сверля Занзаса взглядом, затем проводит рукой по волосам и фыркает, словно ничего такого не происходит. Подумаешь, нелепая девица крушит их дом — делов-то.

— Упрямый ублюдок! — выплёвывает он, разворачиваясь к двери, затем замирает, бросает через плечо: — У нас жизнь не сахарная. А тут твоя девка-обуза. Теперь подумай, дурацкий босс, что случится, если на нас нападут? Что случится с твоей бабой и с тем, кто её ринется спасать? — и уходит, хлопнув дверью.

Занзас снова откидывается на спинку кресла, невольно задумавшись, но совсем не так, как рассчитывал Скуало. Занзас думает, что надо бы научить эту пигалицу стрелять.

***

Из рассечённой брови струится кровь, заливая левый глаз. Занзас с остервенением вытирает её рукавом и думает, что в организме слишком много бесполезной жидкости. Его подняли с кровати ради кучки отбросов, возомнивших о себе невесть что, к тому же Скуало, как назло, свалил на грёбанную миссию, поэтому приходится работать и за этого ублюдка. Всё так невовремя и так бесит.

Вдалеке раздаётся шипящий смех Бельфегора, чувствуется тонкая, как паутина, вязь иллюзий Маммона. Луссурия возмущается по поводу несексуальности противников, Леви угрюмо молчит. Он занят — защищает босса, но защищает херово, потому что боссу рассекли бровь.

Занзас вертит в пальцах дымящийся пистолет, выискивая цель, затем вскидывает руку и выжимает спусковой крючок. Короткий вскрик взрезает гомон и тонет, смешиваясь с остальным шумом. Дикая ухмылка тянет губы.

Знали бы эти убогие, на кого нападают.

Занзас с ленивой медлительностью поворачивается и направляет пистолет в копошащуюся толпу, где волчком вертится Луссурия. Голову пронзает мысль, что если пристрелит его ненароком, никто не станет плакать, поэтому… почему бы не попробовать? Он опять нажимает на спусковой крючок и закрывает глаза. Пистолет рявкает, яркая вспышка на мгновение освещает лицо, в плечо отдаётся сила выстрела. Пуля состригает с ирокеза Луссурии прядку и ровно входит в лоб того, кто стоит за его спиной.

«Жаль, — думает Занзас, мгновенно потеряв к нему интерес, — промахнулся».

Когда напряжённый дымный воздух прорезает истошный девичий крик, он застывает и тут же чертыхается. Совсем забыл про надоедливую бывшую будущую… короче, про вонгольскую девчонку. Та наверняка проснулась от грохота выстрелов и воплей умирающих. Теперь тоже будет орать — ни разу ведь не видела смерть во всём её уродстве.

Что ж…

Занзас пожимает плечами, отвлекается и вновь смешивает мысли с творящимся вокруг беспределом. И лишь одна догадка озаряет голову, заставив его притормозить.

А может, это кто-то из нападающих крайне удачно заблудился в особняке и добрался до её спальни?

Занзас стряхивает с плеча пыль и в несколько прыжков преодолевает ведущую на второй этаж лестницу. Он кажется незаинтересованным и равнодушным. Он не показывает, насколько сильный гнев вспыхивает внутри. Однако чувство так велико, что его замечают все, даже Маммон, находящийся в другом крыле особняка. Парящие вокруг узоры иллюзии исчезают, поглощённые безудержным пламенем гнева.

Сейчас будет плохо. Всем.

Миура Хару обнаруживается в ванной. Обёрнутая в полиэтиленовую шторку, она валяется на полу и бешено таращит глаза на того, кто заносит руку для удара. Тускло сверкает лезвие охотничьего ножа, вокруг растекается вязкий неприятный запах — жажда крови. Крови глупой курицы, которая невовремя решила принять душ. Поделом ей.

Занзас качает головой, почти разворачивается. Ему не нужны те, кто не умеет за себя постоять, потому что Вария — это война на войне, гнев и безудержная мощь. Слабакам тут не место. Однако один взгляд останавливает решительный шаг за порог. И эти чёртовы слезящиеся глаза…

«Блять», — равнодушно думает Занзас.

В следующее мгновение запястье противника разлетается на куски, обдав брызгами крови и клеёнку, и девчонку заодно. Пальцы ублюдка разжимаются, нож со звоном ударяется о пол, а оторванная рука падает рядом с лицом Хару. Занзас ждёт, что она в очередной раз завизжит, однако та, вопреки ожиданиям, молчит, в то время как напавший человек верещит, держась за рану. Следующая пуля затыкает его навсегда.

Занзас подходит к Хару и пинает носком сапога безжизненное тело, затем садится на корточки, поднимает нож и разрезает им полиэтилен. Заметив, что Хару пытается стыдливо прикрыть грудь, он морщится. Стесняется, мать твою, вы только посмотрите!

— Я не для того тратил время, чтобы тебя зарезал какой-то недомерок, — цедит он и бросает на пол рядом с Хару увесистый пистолет. Слишком большой для маленькой дамской ручки. — Встала и пошла. Больше я за тобой бегать не стану.

Он поднимается и с презрением кривит губы, глядя на бледное лицо, затем разворачивается и ошеломлённо замирает, когда за спиной раздаётся тяжёлый грохот выстрела. Стоящий в дверном проёме человек, выронив винтовку, кулем падает на пол. Он дёргается и стонет, держась за живот, сквозь пальцы сочится кровь. Занзас оглядывается на Хару и усмехается. Уроки даром не прошли. Хотя пистолет всё равно пляшет в руках, надо доработать.

Хару встаёт с пола, прижимая к груди почти прозрачную изрезанную шторку, и крепче стискивает массивный пистолет. Тяжело ей, наверное, причём не столько физически, сколько морально.

— Х-Хару… Хару сможет, — непонятно кому говорит она. — Х-Хару справится!

— Ну вот и славно, — хмыкает Занзас, задумчиво пнув голову неудачливого нападающего.

Хару в растерянности моргает и смотрит на него так, словно забыла, что находится тут не одна.

— Хахи?

Занзас поднимает бровь и думает, что от этого дурацкого восклицания её тоже надо отучить. Раздражает!

***

Кровать кажется невероятно мягкой и тёплой. Она принимает в свои объятия, голову тут же охватывает тяжёлая липкая дремота. Занзас не хочет ни о чём думать — слишком устал, и пусть половина дома раздолбана в хламину — это можно решить и завтра. А сегодня спать. Только спать.

Тихие крадущиеся шаги Занзас слышит прекрасно, но сил нет даже на то, чтобы повернуться и сделать втык. Если ей так хочется умереть, это в любом случае случится не сегодня. Сейчас пинка хватит. Хотя для этого придётся вставать…

— Занзас-сан?

Хару останавливается в нерешительности и мнётся.

Ну, думает он, говори, зачем пришла!

— Занзас-сан? — снова зовёт она, вызвав у него приступ глухого раздражения.

Неужели так сложно просто сказать, на кой хрен припёрлась?

— Чего тебе? — неразборчиво бурчит Занзас, лёжа лицом в подушке.

— Занзас-сан…

— Да говори уже, твою мать, — стонет он.

— Можно… можно Хару будет спать здесь? — выпаливает она и замолкает.

Молчит и Занзас. Сон продолжает мягко обволакивать сознание, на мгновение кажется, что сказанное тупо привиделось. Прислышалось.

Однако…

— Погоди, — бормочет Занзас и делает попытку повернуться. — Тут — в смысле, со мной?

— Д-да… Хару… — Хару дышит с шумом. Сопит как паровоз. — Хару боится быть в своей комнате.

Некстати разбирает дурацкий смех, Занзасу приходится сдерживаться.

— А со мной, значит, не страшно? — ехидно спрашивает он, после чего вздыхает и устало буркает: — Ладно, хрен с тобой, залезай. — Хару не двигается, словно боится поверить. Занзас закатывает глаза. — Ну?! Чего встала?

Хару подпрыгивает и в одну секунду юркает под одеяло. Занзас приоткрывает один глаз и с удивлением отмечает, что она одета в шёлковую пижаму. Вырядилась для него, что ли? Смешная…

— Выебу же, — сонно обещает он, обвив её руками, и тут же проваливается в сон, так и не исполнив угрозу.

***

Последующие две недели плавно переливают чашу месяца, а затем время теряет важность. Вария, кряхтя и возмущаясь, прирастает к новому члену и в какой-то мере свыкается с творимыми этим членом безобразиями. Разве что периодически Маммон всё-таки сбегает в подвал, а табличка с обещанием анального зондирования ножами изредка появляется на двери спальни Бельфегора. Но на это уже никто не обращает внимания.

Скуало всё реже орёт, завидев в ванной женское нижнее бельё. Леви спокойно запирается в туалете по своим делам, а Луссурия говорит, что в её неуклюжести есть свой шарм. Хотя это не мешает ему закатывать глаза и притворяться деревом, когда Хару в очередной раз проявляет интерес к его косметичке.

Занзасу по-прежнему параллельно, что творится вне стен его обители. Хотя в последние три дня его пофигизм усиливается, потому что на письменном столе появляется письменное обстоятельство, сделавшее его задумчивым и хмурым. Он сидит в кресле, комкает письмо и злится, потому что на конверте стоит печать Десятого, мать его, босса Вонголы, что разом делает простую бумажку политически важной. А всё дело в том, что ничтожному ушлёпку интересно — не обижает ли Вария его ненаглядную брошенку. И ответить он требует в кратчайшие сроки. Охренеть! Хоть бы раз приехал и сам посмотрел!

Занзас поднимает взгляд на сидящую напротив Хару. Безостановочно перебирая пальцами подол юбки, та пытается улыбаться, нервно пожимает плечами и машет рукой, словно отгоняет муху от носа. Она хочет казаться беспечной и равнодушной, но выходит, откровенно говоря, никак.

— Тсуна-сан — занятой человек, — отвечает она на неозвученный вопрос. — Он же босс. Женатый босс, поэтому времени на Хару нет. Хару не обижается, правда.

«Ага, — думает Занзас, — только глаза у тебя слезятся ещё сильнее».

Надо бы ей капли купить. Если уж она собралась поселиться в Варии, она должна выглядеть как хищник, а не как жертва. Осталось только выяснить — действительно ли она решила распрощаться с ненаглядной Вонголой.

— Не хочешь съездить и успокоить его? — хмуро спрашивает Занзас, бросив бумагу в урну. — А то недомерок наверняка кирпичами срёт из-за того, что я пользуюсь его игрушкой.

— Хару не игрушка! — Она сердито смотрит на Занзаса и поджимает губы.

— Ты ему это скажи, ага, — усмехается тот. — Ещё скажи, что я ни разу с тобой не трахался. Спорю на кольцо Неба, что ни черта он тебе не поверит.

Хару краснеет и ёжится. Она никогда в жизни, наверное, не скажет о таком обожаемому Саваде, ведь отрицание — лучшее доказательство причастности, хотя у них за эти три с лишним месяца и вправду ничего не было. Занзасу хватало других женщин, а Хару не настаивала. Нет, вернее, один раз настаивала, но после демонстративного выпинывания из кабинета сдалась.

— Хару не хочет ехать… — тихо говорит она.

Занзас хмыкает, закрывает глаза, но продолжает смотреть на её лицо сквозь ресницы.

— Ты же оттуда притащилась. — Ему не нравится этот разговор, но замять его сейчас — лишь оттянуть неизбежное. Надо расставить точки над запятыми. — Вонгола — твой дом, а недомерок — почти папочка. Неужто не тянет обратно? Ведь в Варии одни хамы и ублюдки. Девчонке, вроде тебя, не пристало с такими водиться. — Он растягивает губы, но внутри почему-то даже сарказма нет. Всё в напряжении. В ожидании ответа. Правильного ответа.

— Хару не хочет ехать, — упрямо повторяет Хару и отводит взгляд. — Хару хочет остаться.

Занзас морщится. Нарыв гноится и болит, но надо его доковырять — так лучше для девицы. А может, и для него.

Дожать, додавить, выяснить.

— Тебе не место здесь, дура! — рычит Занзас. — Мусору, вроде Скуало, тут позволено находиться только потому, что от него есть хоть какая-то польза. А от тебя одни убытки. — Хару вздрагивает от каждого слова и упорно сверлит взглядом пол. — Ты же, надеюсь, не строишь иллюзий по поводу женитьбы и «они жили долго и счастливо»? — Она мотает головой. — Тогда какого хрена ты всё ещё здесь? Вали. Вонгола обязательно примет тебя с распростёртыми объятиями и простит такое вероломное предательство, а Савада, возможно, даже пустит тебя в свою кровать, подвинув жену.

Хару сжимается в комок, будто последними словами Занзас бьёт её по лицу, но потом расслабляется и поднимает голову. Её губы вздрагивают последний раз, а глаза неожиданно перестают слезиться. Она выглядит, как уверенный в своей правоте человек, чёрт возьми!

— Хару хочет остаться, — произносит она твёрдо и улыбается.

— Какого?.. — Занзас глубоко вздыхает, чтобы взять себя в руки, затем продолжает, стараясь вложить в голос столько угрозы, сколько потребуется для моментальной капитуляции: — Назови хоть одну причину, из-за которой я разрешу тебе остаться. Учти, если она будет неправильной, ты вылетишь на улицу через ближайшее окно. И мне насрать, куда именно ты приземлишься.

Миура Хару молчит до тех пор, пока Занзас не начинает всерьёз злиться. Она смотрит так наивно и твёрдо, что слов не хватает. Кажется, она сейчас выдаст что-нибудь про привязанность и любовь, про то, что Занзасу или ей самой это крайне необходимо, и гарантированно вылетит в окно уже трупом. Занзас не потерпит сомнительных сентиментальных причин.

— Потому что, — говорит Хару, наконец, и Занзас внутренне подбирается, — Занзас-сан не может найти достойную причину, чтобы выгнать Хару.

Время останавливается, воздух становится до того горячим и липким, что в носу начинает печь. Занзас чувствует, как его с головой накрывает волна гнева.

Никто никогда не смел… Да все, кто когда-либо смел, были уже мертвы, Скуало выжил только из-за своих талантов!

— Ты в курсе, что я тебя сейчас убью? — интересуется Занзас угрожающе спокойно.

Хару кивает так радостно, что разрастающаяся внутри жажда крови постепенно гаснет.

Она неисправима!

— Если Занзас-сан хочет убить Хару, значит, Занзас-сан действительно не может найти вескую причину! — Теперь её глаза светятся. Она понимает, что ответила даже лучше, чем правильно. Она ответила так, что Занзас и впрямь задумался.

Он закрывает лицо ладонью и стискивает зубы, пытаясь нащупать действительно достойный повод, чтобы вышвырнуть эту занозу.

Неприязнь? Да вся Вария тогда может катиться на все четыре стороны.

Помеха? Все тут друг другу мешают.

Неприятности? Скуало в таком случае вообще следует расчленить прилюдно!

Как ни крути, а повода и в самом деле нет! Охуеть!

— Выметайся, — глухо говорит Занзас, не глядя на Хару. — И сообщи этому ничтожеству, что с тобой всё в порядке, иначе следующее письмо я затолкаю в его глотку.

— Хару всё сделает!

Та суетливо вскакивает. Слышно, как с грохотом падает отодвигаемый стул, как девчонка спотыкается о порог, вылетая из кабинета. Она счастлива, что победила, а Занзас охеревает по этой же причине. Казалось бы, дура дурой, а выходит…

— Что? Дурацкого босса наебали? — Ехидный голос Скуало заставляет Занзаса оторвать ладонь от лица.

Внутри тут же вспыхивает глухая ярость, а рука сжимает шершавую рукоятку пистолета. Всё, кранты. Кабинет, конечно, жаль, но душевное равновесие стоит дороже.

— На счёт три я тебя пристрелю, — рычит Занзас, с ненавистью глядя на застывшего в дверях Скуало.

— Смотри, окольцует тебя эта хитрая бабёнка! — заливается тот и подбирается, готовясь к прыжку.

— Три! — Голос сливается с грохотом выстрела, но Скуало с лёгкостью уворачивается.

— Вро-о-ой! — рычит тот и быстро дёргает рукав куртки, обнажая лезвие. Давненько они так не расслаблялись. — Спорим, через полгода ты уже будешь крепко женат!

— Захлопни варежку, мусор! — Занзас вскидывает обе руки и открывает шквальный огонь, Скуало бросается вперёд.

Сталь с лязгом ударяется о раскалённый ствол пистолета. Занзас без труда отбрасывает чужую руку и, присев на одно колено, вновь выжимает спусковые крючки.

— А ещё через год у тебя появится спиногрыз! — радостно орёт тот, едва успевая пригнуться. Пули вспарывают стену ровно за его затылком. — Или даже два, если тебе не изменит твоё ебучее везение!

Занзас усмехается, быстро перезаряжая пистолеты. Ему необходим переключиться, и Скуало как никто понимает это. Поэтому он продолжает горланить.

А Миура Хару стоит в коридоре и опасливо выглядывает из-за угла, подслушивая, о чём ругаются между собой босс и командир Варии. На её губах цветёт улыбка, щёки алеют от смущения. Она очень хочет верить в то, о чём говорит Скуало. Хочет и немножко боится, потому что быть замужем за боссом Вонголы — это одно, быть замужем за боссом Варии — всё равно что сидеть на пороховой бочке с коротким фитилем и держать в руках зажигалку. Однако Хару твёрдо для себя решает, что теперь у неё точно нет пути назад.

Она разворачивается и уходит в свою комнату, чтобы написать письмо в Вонголу. Тсуна-сан может больше не беспокоиться, потому что она, кажется, нашла то, к чему стремилась. И дело тут вовсе не в замужестве. Почувствовать себя действительно необходимой — в этом куда больше смысла, чем в пышном платье и шикарном букете в руках. И в этот раз Миура Хару своего точно не упустит.