Орихиме сидит у окна так подолгу, что Гриммджоу всерьёз начинает думать, будто она приросла к сидушке кипенно-белого высокого стула, который несколько дней назад приволок Улькиорра. Гриммджоу не устаёт удивляться тому, что тот всегда выполняет её пожелания, какими бы убогими они ни были. То стул, то немного пустынного песка и ветку кристаллического дерева.
Что дальше? Луну?
Хотя чему тут удивляться? Он и сам весь убогий, этот Улькиорра, начиная от внешности и заканчивая дебильным характером, от которого за версту несёт высокомерием. Строит из себя не пойми что, отгораживается от остальных стеной ледяного равнодушия. Они же для него всего лишь мусор. Как и баба эта. Он ведь с ней почти не разговаривает, отделывается общими безразличными фразами. Однако по его взгляду становится понятно, что он хочет подойти, прикоснуться к бледной коже, вцепиться сухощавыми пальцами в шелковистые волосы и намотать их на кулак. Чтобы она посмотрела, наконец, на него, а не сквозь него, чтобы испугалась, увидев в глубине его глаз не равнодушие, а что-то куда более сильное. Что-то действительно пугающее.
Однако идут дни, но ничего такого не случается, и Гриммджоу всё чаще замечает, как постепенно меняется взгляд личного тюремщика Иноуэ Орихиме. Он думает, что такими темпами этот недоумок никуда не придёт, останется в стороне со своим голодным, как у всех Пустых, взглядом. Надо действовать решительнее, жёстче, грубее.
Хотя, может, Гриммджоу просто неправильно истолковывает всплески его реяцу. Может, он сам желает дотянуться до пленницы не меньше, чем Улькиорра, только зачем-то продолжает сдерживаться и лепит свои маски на чужие лица.
Гриммджоу заходит в комнату и вновь видит Орихиме у окна. Это настолько приевшаяся картинка, что его по-тихому начинает мутить. Она сидит на стуле и пристально смотрит в окно. Ждёт, твою мать, этого неуклюжего пацана, который с собственной силой поладить не может! Неужели глупая девка думает, что Куросаки сможет спасти её?
Тупо. Крайне, ужасно тупо. Как раз в её духе.
Гриммджоу злится на Орихиме, стискивает кулаки и делает шаг в её сторону, едва не рыча от смеси ярости, ненависти и презрения. Ему противны её слабости и её сила. Ему противно, что она не перестаёт надеяться. Ещё более ему противно, что она, несмотря на затравленный вид, действительно не боится. Ни собственной смерти, ни своих пленителей, которые очень даже опасны. Она словно живёт в собственном мире, где нет арранкаров, шинигами и Пустых. Есть только она, этот стул и окно, за которым находится бескрайняя пустыня, сливающаяся на горизонте со столь же бескрайним чёрным небом.
И как раз эту точку соприкосновения Орихиме и гипнотизирует.
Она ждёт, что там вот-вот появится рыжий пацан со сворой таких же бесполезных, как он, друзей. Она ждёт, что они сейчас придут и разом отгородят её от всех. Спасут.
Права ли она?
— Эй, девка, — шипит Гриммджоу, стараясь привлечь её внимание, — ты дыру там просверлишь! Слышишь? — Орихиме не отвечает, даже не оборачивается, она игнорирует незваного гостя, будто он долбаное пустое место! — Твою мать, а ну отвечай, когда с тобой разговаривают!
Гриммджоу в два шага пересекает комнату и хватает Орихиме за плечо, и та с неожиданной лёгкостью повинуется, поворачиваясь на высоком стуле. Она продолжает пялиться в пространство и ждать, несмотря на то, что прямо сейчас на неё в упор смотрят заполняющиеся неудержимой яростью глаза.
Девка явно играет с огнём. И такими темпами она точно доиграется.
Орихиме несколько раз медленно моргает и, поняв, наконец, что происходит, чуть натянуто улыбается. Она обращает взгляд на выросшую прямо перед ней помеху и снова моргает, пытаясь сфокусироваться. Но по-прежнему смотрит мимо, будто Гриммджоу нет.
Просто. Его. Нет.
Пустое место.
— Вы… — Орихиме запинается и всё равно невольно поворачивает голову в сторону окна. — Добрый вечер, — произносит она одними губами, впившись взглядом в видимую только ей точку на горизонте, и больше не обращает ни на что внимания.
Гриммджоу начинает казаться, что если он рассыплется сейчас в пыль, это тоже останется незамеченным.
Бесит. Дура!
— Вечер? — усмехается он, едва справляясь с яростью. Подобное отношение вспенивается в нём, как кипящее молоко. Нет, он не то чтобы привык к вниманию, но глупая баба могла хотя бы для вида испугаться. А она ведёт себя так, будто ей ничего не угрожает. — Ты хоть знаешь, какое сейчас время суток?
— Нет, — бесцветно отвечает Орихиме. — Но тут темно. Значит, добрый вечер.
Гриммджоу убирает руку с её плеча и, пытаясь успокоиться, зарывается пальцами в волосы. Да она издевается! Вот просто берёт и издевается! Ей жить надоело, что ли?
— Я убью тебя, — совершенно спокойно говорит он и сам удивляется тому, как буднично это звучит. Легко и непринуждённо, будто так и должно быть.
— Вот как, — безразлично откликается Орихиме, не меняя интонации. — Понятно.
У Улькиорры, что ли, блядь, научилась?!
— Ты достала меня! — наклонившись к её уху, тихо рычит Гриммджоу.
— Вот как. — Но и это её не пронимает: голос пуст, взгляд устремлён на горизонт. — Понятно.
Гриммджоу кажется, что в его голове взрывается бомба, потому что перед глазами рассыпается сноп чёрных точек, в ушах виснет тонкий заунывный писк, а во рту становится непередаваемо жарко. Да и вообще во всём теле вспыхивает безудержное пламя, о природе которого остаётся только смутно догадываться. Он сам не понимает, когда его пальцы стискивают хрупкое плечо, когда стул сменяется небольшим диваном, а взгляд впивается в бледное измождённое лицо.
Гриммджоу сперва удивлённо моргает, но затем снова давится яростью. Он тяжело дышит, нависая над Орихиме, и плохо соображает, потому что мысли в голове мечутся бешеными крысами. Он хочет раздавить её морально, уничтожить, чтобы мнимая пустота в её взгляде стала настоящей — той же, что терзает арранкаров. Чтобы она, наконец, перестала изображать из себя тусклое солнце, а стала им. Для всех.
И для Куросаки в том числе, чёрт бы его подрал!
— Ты глупа, если думаешь, что отрешение поможет тебе избежать неминуемого, — едва дыша, хрипит Гриммджоу, ощущая, как мучительно медленно скручивается внизу живота тугая спираль из похоти и вожделения, из-за которой в просторных хакама становится тесно и душно.
Он не хочет её. Вернее, никогда не захотел бы, если бы она была такой, как раньше. Но теперь, после всего этого…
Она сама виновата, что всё так получается.
— Нет в твоих желаниях и чувствах силы — только сплошная слабость. Они стоят и весят не больше, чем горсть песка из этой сраной пустыни. И сейчас я тебе это докажу.
Гриммджоу не собирается делать ничего из того, что вертится в его голове. Ему противно от мысли, что сейчас перед ним, по сути, бездушная кукла. Ни чувств, ни эмоций — маска человека, который не может осознать в полной мере, что сейчас творится. Человека, который не боится, не плачет, не умоляет, чтобы его спасли.
Человека, который ждёт. Молчаливо, но очень твёрдо. Почти упрямо.
И Гриммджоу прекрасно понимает, что испортить сейчас её тело — не значит дотянуться до души. Её внутренний мир останется нетронутым, и это раздражает так, как не раздражает даже пренебрежительное снисхождение Улькиорры.
Поэтому Гриммджоу с рыком дёргает на себя верхнюю часть белоснежной одежды и замирает, когда Орихиме подчиняется. Не сопротивляется, не кричит, не умоляет. Лишь смотрит сквозь него круглыми глазами безо всякого выражения. И молчит. Продолжает молчать, даже когда Гриммджоу срывает с неё нижнее бельё. Теперь она лежит перед ним обнажённая.
Гриммджоу кладёт ладонь на её шею и проводит рукой вниз, задерживаясь сначала на ярёмной ямке, затем — на пышной мягкой груди. Он обводит пальцами небольшие светло-розовые соски и внимательно смотрит, как они съёживаются. Но это не вызывает ни удовлетворения, ни желания продолжить. Это злит, потому что девка наверняка не понимает, что происходит. Она сейчас абсолютно пустая, словно хрустальная ваза в шкафу — такая же красивая, но ненужная нахер. И разбить рука не поднимается, и смотреть противно, потому что она только пылью покрывается.
Ни пользы, ни удовольствия — одно сплошное разочарование.
— Идиотка, — бурчит Гриммджоу, убрав руки, и внезапно осекается, когда прохладная узкая ладонь вдруг ложится на его щёку. На мгновение ему кажется, что Орихиме даже едва заметно улыбается, глядя на него (именно на него, а не мимо), но это видение быстро проходит, оставив после себя лишь горькое разочарование.
Гриммджоу вскидывает голову и с силой отталкивает от себя тонкую бледную руку, скривившись от отвращения. Быть может, к ней, а может, и к себе. За то, что дал себе волю, позарился на тупую возможность безнаказанно потешить свои тайные желания. Нет, для него в принципе никогда не существовало запретов или ограничений, но тут что-то совершенно другое. Что-то, от чего шерсть на загривке становится дыбом.
Гриммджоу сползает с Орихиме и поправляет чуть сползшие хакама, с явным неудовольствием косясь на оттягивающий ткань член. Придётся каким-нибудь иным способом справляться с возбуждением. Например, при помощи одной из тех сучек, что крутятся неподалёку и страшно ненавидят Иноуэ Орихиме. Они-то как раз до чёртиков боятся Гриммджоу, его это ещё больше заводит.
Услышав тихий шорох за спиной, Гриммджоу оборачивается и сильнее сжимает губы. Орихиме, не обращая внимания на свою наготу, вновь перебирается на стул. Она снова ждёт, продолжая гипнотизировать горизонт и вызывая у Гриммджоу волну удушающей тошноты.
Какая же она всё-таки идиотка.
— Что тут происходит?
Услышав знакомый голос, Гриммджоу криво ухмыляется, завидев, кого именно принесла нелёгкая. В дверях стоит Улькиорра и угрожающе-спокойно смотрит на него. Затем он переводит взгляд на обрывки одежды на диване и следом — на сидящую у окна Орихиме.
— Гриммджоу?
— Ничего, — дёргает плечом тот, суёт руки в прорези хакама и спокойно идёт к выходу, не пряча эрекции. Пусть Улькиорра видит, что появился очень невовремя. Авось проберёт.
Однако Улькиорра по-прежнему спокоен и собран. Как же раздражает.
— Смени девке гардероб, — хмыкает Гриммджоу. — А то старое платье… износилось. — Он ехидно усмехается и косится на остатки одежды.
На мгновение его обжигает ледяной взгляд, в котором читается куда больше эмоций, чем их обладатель обычно показывает. Гриммджоу раскатисто смеётся, поняв, что не всё сегодня идёт наперекосяк. Хотя бы один из этих двух недоумков понимает, как сильно повезло Орихиме. Иначе от неё даже мокрого места не осталось бы.
— Следи за ней, — подмигивает Гриммджоу и выходит, добавив напоследок: — А то мало ли. У нас тут небезопасно — тебе ли не знать.
Однако когда порог оказывается позади, он мрачнеет и недовольно цыкает. Нужно найти Лоли и Миноли, а с девкой он разберётся позже. Многим позже.