Луна нерадивого соседа давно простила. Чтобы причитать, злиться, ненавидеть, или просто помнить, нужны совсем другие мощности. У Луны их не осталось. Сейчас они способны лишь на слабую благодарность, да и то не чувствовать даже, а осознавать, что ей сделали что-то хорошее. Что ей стало немного, но легче — значит, окончательная смерть наступит чуть позже.
Луна и не знает, хорошо это или плохо. Что ей пять мушек? Для здорового итератора это всë равно ничего не решит, а больному тем более не поможет. Ну разве что продержаться ещё чуть дольше, прежде чем сломаться, так и не добравшись до выхода из лабиринта. Луне, наверное, стоит извиниться от всей души, но теперь она едва ли вспомнит, перед кем и за что.
Может быть, и перед Галькой. Дальше она уже и не помнит. Но какая ему разница? Да и ему сейчас наверняка получше, чем ей, раз кто-то всë-таки принëс ей нейроны. Ну и пусть они полны его сожалений. Луна уже не способна и на то, чтобы проникнуться ими, предел еë возможностей — стереть их.
Гальке всë равно ведь, он и не узнает. Это не уменьшит его боли, но утолит страдания Луны. Древним такое не понравилось бы, но вспомнить, чем же, трудно. Может быть, это связано с Великой Задачей, которая и принесëт вознесение? Но чем на неë не похожа простая смерть, после которой не останется ни боли, ни слабости?
Может быть, даже памяти. Если только Галька не будет еë помнить — может быть, его сожаления породила она? Но ему не нужно, правда. Что толку-то ей от его боли? Его разрушает изнутри им же, а Луну — снаружи Дождëм. Луну, конечно, сломает быстрее, и она уже умирала. Смерть это, оказывается, не так страшно. И совсем скоро она умрëт снова. А потом умрëт и Галька, только к тому моменту их обоих тоже никто не вспомнит. И они смогут по-настоящему упокоиться. Но Луна уйдëт без сожалений.
Ей лишь хочется, чтобы и Галька тоже.