лорим

Labrinth - Formula

Хосок ногой захлопывает дверь, ставит на тумбу полупустую бутылку какого-то алкоголя, прихваченного из бара напоследок, и прижимает Юнги к зеркалу. Тот больно ударяется головой о поверхность, звучно выдыхая от боли, но никто из них не обращает на это внимание. Старший с бешеным, разливающимся по венам удовольствием присасывается к белоснежной шее и оставляет вереницу фиолетово-красных засосов ниже, к ключицам. Он долго и притворно нежно целует яремную впадину, а затем одним широким мазком поднимается к кадыку и жестоко вгрызается в него, прокусывая упругую кожу. Чон с вампирским садизмом слизывает выступившую кровь, пока младший шипит. Юнги слишком отвык от этого ощущения, хотя вроде совсем недавно вся его кожа была усыпана звездными укусами. Да, две недели – это очень долго для этих двоих, ведь все следы и метки почти что сошли на нет, а это немыслимо и невозможно.

Мин бьет кулаками по зеркальной глади, а потом укладывает ладони на чоновы плечи, больно сжимая. Останутся синяки. Месть.

Месть ли?

– Хватит.

Юнги отпихивает Хосока, и тот пьяно отшатывается, криво ухмыляясь. На щеке осталось несколько капель крови, которые он не без удовольствия размазывает, а затем слизывает остатки с ребра руки.

– Сука, я тебя ненавижу, – младший в шаг сокращается расстояние меж ними и снова толкает к противоположной стене. Чон без сопротивления врезается с глухим стуком. Он распростирает руки и проводит языком по губам. Глаза смотрят прямо в душу, а ухмылка все не сходит с лица. Они проходили этот сценарий уже бесчисленное количество раз. И сейчас ничего не изменится. И в ближайшем будущем тоже.

– Ну, давай же. Покажи себя.

Удар. Вспышка боли. Щека горит.

Хосок не успевает сплюнуть уже собственную кровь от такого сильного удара, как в его губы вгрызаются бесцеремонным поцелуем и начинают нагло вылизывать ротовую полость и наслаждаться любимым металлическом вкусом на языке. Чон больно сжимает узкую талию и просто вжимает в себя хрупкое тело Юнги. Кажется, до хруста костей. Или выдержки в мозгах.

Хосок больше и выше Мина, поэтому бессовестно задирал голову, обездвиживая его насмешливым взглядом коньячных глаз, сводя младшего с ума, убивая напрочь чувства сопротивления, которые все стремились наружу. Это здравый смысл Мина просто орал и выл, после того как был унизительно заброшен куда-то в жопу. Но потом он обязательно снова даст о себе знать, собирая ошметки гордости по задворкам души. Юнги принялся царапать плечи Чона, чтобы хоть немного выпустить накопившиеся за вечер эмоции, а на эти попытки Хосок лишь посмеивался в поцелуй, за что получил болезненный укус в нижнюю губу. И опять до крови. Их языки сплелись в жарком кровавом танце, а по прихожей гуляли причмокивания и тихие стоны Мина.

Каждый их них хотел вести, поэтому поцелуй превратился в битву, где Юнги старался побольнее укусить Хосока за язык, а тот рычал и всасывал чужой. Слюна с рубиновыми сгустками текла по подбородкам, смешиваясь. Они теряли терпение и начинали раздражать друг друга. Со стороны они выглядели дикими хищниками, которые старались растерзать друг друга в клочья. Скорее всего, так и есть, если отбросить факт, что буквально через несколько минут Юнги будет задыхаться от члена во рту, а потом в заднице. Или наоборот. Хосок еще не решил.

– Я тебя ненавижу, – прошипел Мин, отстранившись. – Сними это, – он обвел пальцем черную кожаную куртку, надетую поверх белой майки-алкоголички. Хосок на это лишь толкнул языком щеку и, резко наклонившись зверем, прошептал Юнги в самые губы:

– Сними сам.

Мин скептично вскинул бровь, а затем провел языком по губам старшего, слизывая кровь.

– Сниму только ради того, что расцарапать тебе плечи, – глупо оправдываясь, он чуть ли не срывает куртку и злостно рвет майку, откидывая ее тряпкой. Затем, быстро расправившись со своей полупрозрачной водолазкой, снова кладет руки на чужие плечи и острыми ногтями ведет до темных сосков, особенно сильно надавливая в районе сердца, где черными чернилами было выбито «MY». Местоимение для всех. Мин Юнги для Хосока. Несмотря на плохое освещение, Юнги сразу увидел, как покраснели следы от его ногтей. А на полосах у груди мелким бисером показались рудые капельки.

– Бестия.

– Сведи это.

– Ни за что.

– Сука.

– Вниз.

Юнги зарычал и принялся агрессивно выцеловывать накаченную грудь. Он принципиально не оставлял засосов и следы зубов. Они ведь друг другу никто, но забавно, что тема меток на бледной миновой коже не обсуждалась никогда. У них такой метод показа ненависти. В это время Хосок повел рукой от талии к плотным ягодицам младшего, подчеркнутых до безбожия узкими кожаными брюками, и вытянул из заднего кармана пачку сигарет и зажигалку. Он закурил, переложив пачку с зажигалкой внутрь своего заднего кармана, и принялся грубо мять все еще любимую задницу свободной рукой. Старший больно шлепал ее, и, когда Мин стоял перед ним уже голый, начал дразнить младшего, надавливая на сфинктер. Юнги неосознанно оттопырил зад, все еще сдерживая голос. Чтобы собственное эго не съело Хосока слишком рано. Если это не случилось в их первую совместную ночь после скандального расставания.

У обоих уже стояло слишком сильно, но они не торопились. Если уж и придется расстаться вновь, то не так скоро.

NF - CLOUDS; Haarper, Luga - Drop It Like It’s Hot!

Когда Юнги стало неудобно стоять согнувшись, он резко убрал руки Хосока от своей задницы и стал на колени, уткнувшись лицом ему в ширинку и держась за чужие бедра. Мин стал слюнявить бугорок, надавливая на очертания головки. Сверху доносилось шипение, на что Юнги лишь ухмылялся, стимулируя головку активнее. Он не собирался делать что-то дальше, ведь хотелось довести Чона до исступления, чтобы разум потихоньку сдавал, оставляя Мина наедине с чудовищем, который поломал его кости, осколки которых слишком глубоко вонзились в вены. Юнги знал, что обратного пути нет, что он снова обрекает себя на мучения, но в голове крутились лишь мысли о том, как бы сделать еще больнее, еще мучительнее. Только непонятно, кому.

Воздуха становилось все меньше, а температура – выше. Это было настоящее безумие. Ненависть и возбуждение образовало такую взрывоопасную смесь, что еще секунда – сигарета станет причиной пожара в апартаментах. Хосок сделал затяжку, зажав сигарету губами, и одной рукой грубо и больно отстранил от мокрых штанов Юнги, стянув свои джинсы с бельем до колен. Кроссовки тоже улетели куда-то в угол. Затем, после очередной сильной затяжки, отнял сигарету от губ, чтобы отдышаться с небольшим количеством дыма, который не успел попасть в легкие. Воздуха нет. Совсем. Только никотин и Юнги. Хосок наслаждается. Ему нахуй не нужен воздух сейчас.

– Ты меня заебал, работай быстрее, – Чон вновь уткнул младшего себе в член, призывая к действиям, когда Мин уже продолжительное время просто смотрел на вставший член, иногда коротко дуя на голову. Юнги замотал головой, стряхивая большую ладонь со своего затылка. Сам знает, как надо. Он взял в руку ствол и, немного привстав для удобства, сцедил ледяную, по сравнению с температурой вокруг, слюну на головку, попадая в уретру. Мин поднял глаза на Хосока, но не пересекся с ним взглядом, потому тот резко запрокинул голову и застонал, а член коротко дернулся, выдавая Чона окончательно.

– Я тебе не шлюха и блядь, пока ты – настоящая сука, – Мин зарычал и резко натянул горло на член до самого конца, заставляя Хосока бить рукой по стене, хотя очень хотелось сжать чужие волосы на затылке. Но держится, ведь знает, что не стоит пока что управлять младшим. Он еще успеет трахнуть его горло до синяков. Хосок слишком резко делает долгую и объемную затяжку, проглатывая весь дым, когда Юнги, наконец привыкнув к распирающему горло чувству, начал быстро двигать головой. В прихожей раздаются хлюпающие звуки, потому что Юнги слюны не жалеет и не сглатывает. Она пузырится у уголков рта, раздражая саднящие губы, течет по подбородку, лобку и мошонке, а некоторые тяжелые капли срываются вниз, оставляя следы на полу.

Хосок понимает, что перед глазами все плывет, в голове будто бы оглушающая тишина или белый шум. Он начинает валиться на бок, но вовремя отставляет ногу, сохраняя равновесие. Его вставило. Только непонятно от чего: от едкого никотина, раздражающего легкие, или от горла Юнги, которое будто бы создано для того, чтобы принимать чонов член. Ничей больше. Только его.

– Твое место только здесь, у меня в ногах, с моим членом во рту, – Хосока несет. Он делает последнюю затяжку и тушит сигарету о стену, оставляя след от пепла. Окурок летит на пол. Чон бесится, хватает Юнги обеими руками за затылок, отставляет правую ногу немного вперед для равновесия и начинает врываться в миново, идеальное для Хосока, горло грубыми медленными толчками. Он отстраняется, пока Мин поддерживает головку члена губами, и начинает ускоряться, трахая все так же грубо, с оттяжкой. Чон перекладывает левую руку с затылка на шею, оставляя указательный и средний пальцы на впалой щеке, сжимая ее для большего вакуума. Он чувствует, как горло Юнги расширяется каждый раз, когда входит. Под безымянным и мизинцем остервенело бьется артерия, а большим пальцем ощущается дрожь кадыка. Хосока такая покорность заводит до тотального слета башни. Глаза Мина слезятся, горло саднит, губы он вообще перестал чувствовать (кажется, там с уголков уже пошла кровь), но одновременно с этим такое грубое отношения возбуждает его. Адски. Почти до оргазма без касаний, но оба знают, что этого слишком мало. Младший натренирован, как нужно кончать. Он все знает.

Хосок вгоняет член полностью резким толчком, что Юнги чуть ли не отстранился, ведь ноги уже не держат, заходясь мелкой дрожью, но крупная ладонь старшего все так же крепко была вплетена в мягкие юнгиевы волосы и не дала это сделать.

– Вдохни, – хриплый прокуренный голос заставляет Юнги безоговорочно подчиниться. Мин плюхается попой из-за саднивших коленок, предвещая (предвкушая), что будет дальше.

А дальше ему начинает кружить голову от недостатка кислорода, а от чувства асфиксии его член позорно выделяет слишком много смазки прямо на пол. Чон наверняка бы посмеялся от того, насколько небольшой член бесполезный и жалкий, затем подцепил бы головку двумя пальцами, надавливая на венчик, а Юнги наверняка бы заскулил блядью, кончая тому в руку. А потом Хосок наверняка бы заставил слизывать свою собственную сперму с ладони, заводясь снова. Наверняка бы, потому что этот сценарий был уже хорошо отрепетирован. Но сейчас миново горло приносило столько удовольствия, что Хосок не обращает внимания на дрожащего Юнги. Но он обязательно извинится потом.

Мин нарочно сглатывает, доводя Чона до ручки. Голова пустая, а головка пульсирует от новой стимуляции. Хосок сжимает горло Юнги еще чуть сильнее и не сдерживается, выпуская рычащий стон после двух мелких толчков. Младший начинает буквально задыхаться от члена в глотке и пытается отстраниться, рефлекторно сглатывая еще несколько раз. Предэякулят Хосока почти что течет ему в пищевод, а Юнги начинает бить старшего по плотным бедрам, потому что чувствует, как сознание медленно ускользает. Чон сдается, убирая руки, и Юнги с силой отшатывается. Он упал бы поясницей на пол, если бы не успел подставить руки. В любом случае ракурс получился блядский, а Хосок выглядел так, что вот-вот набросится на младшего и растерзает его. В такие моменты Мин обычно начинал плакать от крепкого возбуждения, но пока уголки глаз только неприятно пощипывало.

– Блять… – Юнги хрипит: горло саднит. – Твой член до сих пор является самым ужасным, – врет Мин, не поднимая взгляд. Не выдержит ответного.

– Поэтому ты такой беспорядок навел? – Чон быстро стягивает штаны и трусы на пол, отпинывая их в сторону, и приседает, кивая на позорную лужицу смазки, а потом переводит взгляд на аккуратный член, который слабо дергается после его слов, выпуская еще одну нитку смазки. – Будешь слизывать это все, – пониженный голос все же вызывает из Юнги скулеж, а уретра раскрывается. Юнги кончит после еще нескольких предложений, ведь…

– Тебя давно не трахали? Или тебя просто никто не может удовлетворить, а? Прости за завышенные стандарты, мне почти что жаль, – младший слышит хосокову ухмылку, но так и не решается поднять взгляд. Выжидает.

Хосок хмыкает, опускает правую руку на чужой член, несколько раз резко надрачивая, и пережимает налившийся кровью ствол у основания. Старший поднимает взгляд на Юнги, который запрокинул голову и зажмурил глаза, сведя брови. Несколько крупных капель уже белесой смазки все же выделяются и жемчугом скатываются по уже бордовому пенису Чону на кожу.

– Как жаль, что у меня нет кольца на твой жалкий член, а то ты кончишь, как только я войду. Или может тебе бы подошла клетка? Скучаешь по клетке на свою кроху, а? Я уверен, что после нашего разрыва ты снова вернулся к скучному и пресному сексу, потому что не позволил бы кому-то узнать о такой стороне себя. И кто бы мог подумать, что у прилежного школьника в голове будут мысли о порке и плевках в рот? Знаешь, когда ты попросил отшлепать тебя перед экзаменом, чтобы сидеть было больно, я прилично так охуел. Но это до сих пор была моя лучшая сексуальная практика, – Хосок облизывает губы и нападет на миновы губы, сминая их в резком поцелуе. Он кусает чужой язык и начинает сосать его, мешая слюну. Юнги цепляется за крупные плечи дрожащими руками, прижимая Чона ближе, пытаясь в который раз начать вести поцелуй, но Хосок лишь сильнее прикусывает язык, а затем всасывает его в свой рот с характерным мокрым хлюпом. На этот выпад Чон сильнее сжимает минов член, отчего Юнги вздрагивает и скулит, а через секунду Хосок уже отстраняется, мазанув напоследок чужой язык своим.

В глазах Юнги стоит пелена грязного возбуждения, и он не может больше терпеть, о чем и сообщает:

– Пожалуйста… – мольба вылетает чуть ли не жалким воем. Юнги было стыдно, но в этот момент он слишком сильно нуждался в Хосоке. Остатки здравого смысла буквально орали, чтобы он это прекратил, потому что по, опять же, пройденному сценарию, как только Хосок докурит, оставив две или три сигареты тлеть в пепельнице, и уйдет с самодовольным “буду ждать снова”, Юнги захлебнется от чувства ненависти и вины, а его внутренний детонатор приблизится к заветной отметке в 00:00, означающей его окончательный конец. Но он всегда был слишком зависим от Чон Хосока, который набил его инициалы под сердцем прямо в его восемнадцатилетие. Привязанным к нему жалкой псиной на короткий поводок.

– Если ты надеешься на милый супружеский секс в кровати, то спешу тебя обрадовать, что я собираюсь тебя отодрать у зеркала как последнюю шлюху, потому что с тем пунктом мы, к сожалению, проебались. Хотя не буду врать, я не так уж и сильно расстроен. Становись, – Хосок отошел в спальню за смазкой, пока Юнги на дрожащих ногах встал лицом к зеркалу, отставляя зад. Младший развернул голову в ожидании хоть каких-то действий, пока Хосок просто любовался лучшей (привычной) картиной в его жизни, голодно облизываясь.

– Ты можешь быстрее? – раздраженно протянул Мин, вильнув плотными бедрами, за что на правую ягодицу тут же обрушился грубый шлепок, после которого Хосок больно сжал упругую кожу и оттянул ягодицу, раскрывая аккуратное отверстие.

– Ты еще указывать мне будешь? Закрой свой рот или используй его по прямому шлюшьему назначению, – старший хмыкнул и вставил сразу два смазанных пальца до костяшек, отмечая, что входят они тяжеловато. Юнги вскрикнул и сжался еще сильнее, опустив голову с тихим “больно”. – Перестань меня сжимать или буду на сухую, – Юнги послушался и с шумным выдохом попытался расслабился, хотя растяжка все равно была болезненной, грубой и короткой, поэтому, когда Хосок начал вставлять член, Мин вскрикнул, ударив по зеркалу, а из глаз брызнули слезы. Чон вошел до конца и остановился, давая привыкнуть. Юнги пытался отвлечься, смотреть на Хосока в отражении, разыскивая в зрачках родное, и утопая вновь и вновь. Захлебнуться и погибнуть в надменных (самых любимых и нежных) глазах было одновременно до безобразия просто и убийственно сложно. Но так желанно. Душа, или то, что от нее осталось, металась в поисках правильного решения, но раньше никогда не получалось принимать его; и в этот раз все внутренности, та самая душонка, совесть, любовь и ненависть были брошены к алтарю из юнгиевого сердца с красиво выгравированным на нем именем главного дьявола его жизни. Жизни ли? Существования от встречи до встречи с перерывами на ненависть.

– Я двигаюсь, – мнимая забота порадовала младшего, а факт почти что нестерпимой боли заглушался потоком радости. Все еще любит. По-другому, но любит. Раз приходит, не может оставить. Всегда возвращается. Конечно. Как по-другому? Как не любить? Какая к черту физическая измена, если эмоционально он тоже привязан псом к Юнги? И что, что все вокруг говорят бежать, бежать и бежать от него не оглядываясь? Они ничего не знают. Не видят, какая между ними любовь. Бурная, огненная, немного болезненная и нездорово сумасшедшая. Все-таки нездоровая.

Хосок медленно вышел и аккуратно толкнулся вновь. Он принялся лениво раскачиваться, растягивая стенки. После добавления еще лубриканта, Чон стал ускоряться, уложив руки на красивый изгиб талии младшего, натягивая того на член. Резче, быстрее, до пошлых хлюпов смазки на всю квартиру. С члена Юнги текло, и он вновь запачкал пол, бедра и впалый живот предэякулятом. Хосок запрокинул голову и довольно промычал, сорвавшись в конце на хриплый стон, когда вошел особенно глубоко.

– Знаешь, твоя задница лучше всего подходит моему члену. Ни одна дырка не сжимает меня так хорошо, как это делаешь ты. Люблю трахать тебя.

Люблю тебя. Фух, любит.

Юнги всхлипывает и скулит, когда после дразнящих фрикций у простаты, крупная головка вмазывается в нее, стимулируя сильнее. По ногам пошла крупная дрожь, Мин пытался цепляться за зеркало, но руки постоянно соскальзывали, и он кулаками периодически вымещал скопившиеся эмоции ударами по поверхности с громкими протяжными стонами. А эмоций было слишком много. Его дробили на атомы, собирая вновь с невообразимой скоростью, что голова шла кругом. Юнги так громко стенал, что его голос попросту перестал восприниматься собственным уставшим мозгом. Вакуумная агония, от которой почему-то было нестерпимо больно, но за этой болью не гнаться было невозможно.

– Я упаду! – Юнги вскрикнул, уходя последней гласной буквой на октаву выше, когда Хосок стал куклой использовать Юнги, меняя постоянно темп. Ноги не держали его и колени подогнулись, но Чон одним уверенным движением перехватил Мина под низ живота, пачкая руку в юнгиевой смазке, и притянул к себе, а потом сделал шаг к зеркалу. Контраст температур от холодной поверхности, ласкающей вставшие соски, и таким адски горячим Хосоком сзади, который не переставал вбиваться в податливое, натянутое как струна тело слишком быстро. Несмотря на то, что зеркало было совсем не кривое, а всего лишь немного запотевшее, Юнги видел себя в ебаном раю, а его главный Ангел-хранитель покровительствовал сзади огромными белоснежными крыльями, хотя едва ли Чон Хосока можно назвать ангелом, а Мин Юнги – безгрешным.

В один момент Хосок выходит из растянутой дырки, разворачивает Юнги, который слепо хватается за жилистую шею старшего, прижимаясь ближе. Через секунду Мин снова на руках Чона, который быстро идет в спальню, не вынося вожделения, которое буквально разъебывает у него в голове.

Он садится у изголовья, быстро сажая Юнги к себе на член, не сдерживая стона.

– Давай, поднимайся, заставь меня кончить. Ты же моя самая лучшая блядь. Не дай мне усомниться в твоих способностях, – Хосок больно хватает Юнги за подбородок, стреляя в некогда родные глаза, которые закатились в тот момент, как он начал активно насаживаться, слово заводная игрушка.

Как они к этому пришли? Как пришли к тому, что их связывает только грязный секс? И почему не могут наконец уже блять разойтись. Ответ знали оба.

– Твоя дырка просто подстроилась под мой член, – Хосок хмыкает, откидывая голову назад, млея от постоянной стимуляции.

А Юнги дрожит. Амплитуда движений все меньше и меньше. Он прижался лбом к чонову плечу и рвано дышит. Легкие горят, все внутри горит. Кажется, что артерии сейчас лопнут, окропляя все вокруг кипяточно-горячей кровью.

Хосок укладывает ладони на талию, где уже стали проявляться синяки, и вновь сжимает ее, но всего на секунду. Потом руки слишком быстро и слишком резко спустились к бедрам, сжимая их с такой же силой. Он оперся о пятки и принялся вдалбливаться в ослабевшее тело.

– Ты, ни на что негодная шлюха, даже с такой задачей справится не можешь? Я попросил просто довести себя до оргазма, а ты блять даже с этим не справился. Ты разочаровываешь, – Чон трахает быстро, грубо. По-хорошему, надо добавить лубрикант. Но когда что-то между этими двумя проходило по-хорошему? Юнги воет. Он бьет руками чужую грудь, татуировку почти в полную силу.

– Мне больно! Хосок, мне больно! – Мин кричит. Он вскидывается, буквально орет от боли, но Чон и не думает, чтобы хотя бы замедлиться.

– Мне похуй. Терпи! – толчок, – как терпел все это время, – еще один, – неужели ты еще не привык, Юнги? – Хосок излишне сильно впивается ногтями в юнгиеву кожу, игнорируя упругое сопротивление, и оставляет кровавые полумесяцы, которые будут долго заживать. Мин хватает чужие запястья и пытается их убрать, не переставая всхлипывать.

– Пожалуйста! Господи, прошу, прекрати! Блять, Хосок! – младший начинает пытаться слезть с члена, но его попытки быстро пресекаются. Юнги безостановочно плачет, ему дурно и очень больно. Кажется, что ниже поясницы все горит, но он почему-то укладывает свои дрожащие ладони на грудь у сердца, чувствуя быстрый стук. Почему оно так быстро и взволнованно стучит? Как будто перед первым свиданием, которое было у него в старшей школе. Юнги тогда даже и не думал, что Хосок… Что все окажется вот так. С порванной душой и почти порванной задницей.

Arctic Monkeys - 505

Хосок запрокидывает голову, заламывает брови в бурном оргазме. И он совсем не замечает, что Юнги перестал кричать, а всего лишь тихо плачет, нежно обнимая себя. Чон расслабляется и прикрывает глаза. Дыхание выравнивается, а губы трогает удовлетворенная улыбка. Он выходит, когда член начинает обмякать, грубо отпихивая Юнги на другую половину кровати.

Еще через некоторое время он поднялся за сигаретами и одеждой, которая все еще валялась в прихожей. Как обычно выходит на балкон, натянув джинсы с боксерами, и долго-долго курит. Хосок все еще находится под приятной алкогольной дымкой, а теперь и с удовлетворенным сексуальным голодом. Хочется в душ и спать. Мыслей никаких нет, сил на них — тоже. Чон берет свой телефон и заказывает такси. Машина приезжает довольно быстро, поэтому Хосок исчезает из квартиры также быстро, за какие-то десять минут, бросив напоследок короткое, безэмоциональное “буду ждать звонка”. Буду ждать, когда ты снова приползешь ко мне, не выдержав одиночество. Буду ждать, когда опять смогу тебя использовать как бесплатную, персональную, острую на язык шлюху.

Каждый блять раз все одинаково. Никогда не меняется. Юнги ненавидит себя за это. Но сегодня он ненавидит себя намного больше. Он лежит в слизи мерзости и отвращения, которая разъедает его, забирая шансы буквально на все: любовь к себе, спокойную жизнь и здоровые отношения. В миновой голове помои, грязь и крысы, которые разъедают мозг и насмехаются, повторяют, какая Мин Юнги тупая блядская сука, какой он слабый, ведь не может перестать подставлять свою дырку человеку, считающий его никем. Невыносимо.

Юнги каждый раз думает, что все будет по-другому, что он удалит контакт Чон Хосока, заблокирует его и будет жить счастливой жизнью. Но вот снова он лежит не шелохнувшись, как Хосок его положил, и думает, что рук готов лишиться, лишь бы это все не происходило вновь. Сперма, вытекающая из задницы, высыхает. На слезы сил нет. Тупая боль медленно распространяется по всему телу. Укусы особенно ноют. Будто бы специально, чтобы они напоминали о произошедшем даже под несколькими слоями одежды как можно дольше. Наверняка с первого раза встать не получится, потому что ноги будут дрожать. Так было после каждой ночи с Хосоком, но Юнги всегда упорно, не обращая внимание на слабость, шел в душ, потому что гордый и может справиться со всем сам. Собрать себя по кусочкам. Но в этот раз ему было сложно даже закрыть глаза и уснуть. Хотя все же очень хотелось осесть под обжигающе-горячими струями душа. Однако сон был желаннее. Никаких дурных мыслей! Лучше пусть сожрут гиперболизированные кошмары, чем его собственные мысли. У Юнги никогда не получалось спрятаться от самого себя, вымыть полностью чужие касания. Они конденсатом оседают в душе, въедаются и оставляют уродливые разводы. Как на зеркале в прихожей. Только глубоко внутри.