Тянь знает, что вот сегодня, вот сейчас. И у него улыбка от уха до уха, и голос такой приятно-бархатный “хотел поздравить тебя первым”, и даже привычное “номер этого абонента…эээ…бля…недоступен” звучит нежно, и в голове у Тяня из червей внезапно появляются бабочки, потому что сонный Мо Гуань Шань с заплетающимся языком и закрытыми глазами в этот раз не пожелал своему благоверному смерти. 

С утра Гуань разлепляет глаза, которые дерут мелкие песчинки, перекатывается на спину и дёргается от непривычной тяжести в шее. Будто он — офисный планктон и это наказание за его благоприятную рассаду с такими же планктончиками статусом пониже, повыше и поровнее. Гуань Шаню не суждено стать таким планктоном - у него на лице написано, что планктонов он ест на завтрак, ужин и по вторникам в обед, офис для него - как лужа, а он - акула и… Голова раскалывается. 

Стоит Гуаню только сесть на кравати, как в шее что-то стреляет и начинает жечь так неприятно, будто укусил муравей. И этого муравья Рыжий знает в лицо. Что уж говорить, он даже имя его не запамятовал! И, будь он совсем честным, то точно бы сказал, что помнит даже кличку его мёртвой собаки, которую услышал мельком от точной копии данного “муравья”, только чуть пошире в плечах. 

— Хэ Тянь, — Мо выдыхает огонь из лёгких — Хэ Тянь, — Гуань склоняет голову к груди, проходясь деревянно-холодными пальцами по саднящей шее — Хэ-ёбаный-Тянь, — раздражение выплёскивается из Гуаня и ему кажется, что попробуй он остановить свой поток гнева, появиться что-то другое. 

“Что-то другое”, что могло бы появиться с лёгким прикосновением к следу от зубов на шее. “Что-то другое”, что Шань предпочитает заесть острым перцем разочарования в Хэ Тяне, как в человеке, приравнивая его к животному типа “хэ-ёбаные-тяни известные как гомосапиенс”. И под “гомо” Мо Гуань Шань имеет в виду “пидор”. Потому что Хэ Тянь совершенно очевидный, отвратительный придурок. 

Мо Гуань Шань уверен, что у него аллергия на данный вид придурков. И обострение этой аллергии у Рыжего сегодня в области шеи. Там, куда, как назло, без зеркала взглядом не дотянуться - только понапрасну свернёт себе шею. 

Молнией вскакивая, Гуань нарочито останавливается и занимается какими-то обычными делами. Теребит майку, натягивает спортивки, пытается сделать вид, что вокруг него есть множество более важных дел, чем блядский укус хэ тяня на загривке, от которого Мо чувствует себя дегустатором лимона в первый месяц работы. Да что там “в первый месяц”, к дегустации лимона чёрт привыкнешь! Как и к зудящему, неприятному чувству на шее. 

Смотрит в зеркало. И видит. Сползает ниже по стене и утыкается носом в сложенные локти. 

На холодном кафеле в ванной Рыжий точно знает только одно: Нужно было сделать укол от бешенства. Ведь говорят же, что когда кусает бешеная собака, то на это необходима немедленная реакция. Кажется, тут Рыжий проебался. Проебался ещё полгода назад, кажется. Проебался сильнее, чем в тот раз, когда выбил какому-то парнишке челюсть, прекрасно понимая, что того подставили. И даже сильнее чем в тот раз, когда не успел увернуться и пролежал неделю в больнице, заставив маму поволноваться. 

Чуть позже в голову Гуаня приходит ещё одна мысль и становиться ясно, что проебался он окончательно. “Если кусает Хэ Тянь, нужна двойная доза противоядья”. 

Он склоняется ещё раз перед зеркалом, открывает глаза так широко, что внимание с мешков под ними фокусируется на медовой радужке и узком зрачке. Нервно. Гуаню всему нервно. Руки потряхивает, отойти от увиденного минутой ранее сложно, а заставить себя проверить - действительно ли “оно” там - ещё сложнее. 

Рыжий по отработанной схеме прикрывает глаза, в них простреливает холодом и песчинками недосыпа. От ярости и шалящих нервов руки дрожат, но это ничего, отработанная схема Гуаня проста. Он прикусывает до боли прохладный язык, раскрывает глаза и смотрит на себя в отражение. “Там ничего нет” — в ярости скребёт ногтями по раковине, сам знает - есть. Разворачивается, стараясь на периферии картинки, улавливаемой в отражении, разглядеть то самое заветное “ничего”. И видит. Видит “что-то”. Видит край. Видит край обрыва, если честно. Видит ёбаную чёрную дыру, которая приковывает взгляд. 

Мо Гуаню кажется, что он сейчас сломается. Сломать себе шею безусловно лучше бешенства. Гуань мысленно обещает, что собственноручно свернёт шею, если начнёт бояться воды. Потому что это ни в какие ворота. Потому что это — явные симптомы бешенства. Хэ Тянь - явная его причина.  

Чувства мешаются в клубок и затягиваются таким замысловатым образом, что из него хоть петлю, хоть швартовый узел. Как чудесно бы было подойти к кораблю, достать из груди все чувства и крикнуть “у меня тут морских узлов навалом, есть даже пара китайских на удачу, пустите с вами плавать!”. Как чудесно было бы из-бе-жать. Рыжий произносил это слово только по слогам, чтобы страшный бешеный зверь, который завывал ночами пострашнее Хэ Тяня, не проснулся и не отгрыз Рыжему голову за слабость. 

Гуань щупает пальцами шею. Печёт. Как будто на солнце обгорел. Больно, когда касаешься, даже смотреть страшно. Смотреть больнее, чем касаться. 

“Хуй с ним” — решает Мо. “Ебал я эти шуточки” — приходит чуть позже. “Очередной мерзкий выебон с верхов. Видали мы такое от госпожи судьбы, знаем!” — приходит как вишенка на торт этого вселенского самообмана, от которого лопатки Гуань Шаня вновь вдавливаются в спину, а руки привычно, грубо сжимаются в кулаки. 

Плана у Гуаня нет, но есть идея. И она проста и надёжна. Послать всё нахуй. Шкериться, как обычно. Чуть больше глазеть в сторону девчонок, чтобы ни у кого не было вопросов. Что-то вроде “конечно у меня есть соулмейт” чтобы потом резко на выдохе добавлять “ка”. Конечно же, это девушка. И, о, точно, Мо Гуань её не знает! План надёжнейший. 

А когда там день рождения у Ублюдка? 

Мо вздрагивает и рыжие волоски на затылке вскакивают вместе с ним. Вот это надо немедленно проверить. Гуань надеялся хотя бы на месяц разницы. Хотя бы на неделю. Ему хватит и дня чтобы придумать что-нибудь новенькое, более надёжное чем “надёжный план №1”, потому что на данном этапе даже сам Мо признаёт, что надёжный план нихуя не надёжный. Из-бе-гать он долго не сможет. Хотя бы потому, что время не бесконечное. 

Минут пяти в телефоне хватило, чтобы окончательно удостовериться, что Мо ничего не узнает. Хотя бы потому, что узнавать нечего. Хотя бы потому, что весь аккаунт Хэ Тяня забит бесполезными фотками и для того, чтобы долистать до той самой нужной с какой-нибудь тупой надписью в стиле Хэ Тяня “празднуем старение” нужно непомерное количество времени. 

И за всей этой суетой Рыжий скрывает очевидную вещь. Такую блядски очевидную, как и все улыбочки Хэ Тяня. Никакой план не сработает. Даже если назвать его “надёжным”. 

Стук в дверь стал самым привычным за это утро. Даже слегка приятным. Что-то вроде “смотри, я всё ещё здесь, даже если твой мир рушиться, я буду здесь и напомню, что может разрушить его ещё сильнее”. 

— Да, мам, ты можешь войти, я почти одет. 

— Почти? — Рыжему казалось, что он слышал мягкую насмешливую улыбку, похожую на ту, которую выдавал сам Гуань, в особенно редкие моменты, когда Тянь вёл себя лучше обычного. В последний раз Шань так улыбался, когда Хэ Тянь врезался в дорожный знак, увлеченно споря с Цзянь И.  

— Одет достаточно для того, чтобы ты вошла.

Рыжий и не вспомнит, когда стал таким. Таким терпимым к человеческим отношениям. Таким привычным, будто не он отчаянно желал перегрызть горло любому встречному, а затем взвыть от разрывающей грудь бури, распирающей рёбра тем узлом из чувств, которые ни в сказке, ни пером не описать. Когда смесь ненависти и желчи растворилась в дёгте, утопилась по собственному желанию. Гуаню казалось, что стоит исчезнуть ненвисти - исчезнет он сам. Но самым неожиданным открытием за эти полгода вдруг оказалось, что Мо Гуань Шань - не ненависть. Он состоит из многих стёклышек - острых, не сточенных, больно впившихся в кожу бутылочных стёкол и лишь часть из них - прозрачная, чистая ярость. Часть стёкол склонялась к более спокойному образу жизни. Некоторым стёклам не нужно было разбиваться в песок, не нужно было бегать по крови в адреналиновом шоке, не нужен был Мо Гуань Шанев страх. Нескольким стёклышкам нужен был покой. 

— На моей шее есть чьё-то имя. — выдохнул резко, сквозь зубы. Потому что нет. Не “чьё-то”. 

— Я знаю. 

И это было сказано так легко, что Рыжий даже и не подумал развернуться и раскрыть карты. Он знал —не нужно. Она знала тоже. 

— Не говори никому, — глаза у Гуаня были такие заёбанные, а пальцы иронично подрагивали, вместе с хриплым голосом. И чего он так боиться ей богу. Сдался бы с потрохами и наслаждался всеми благами, которые получаешь вместе с золотой ложкой при рождении. 

Мо Ци Юэ слабо кивнула. Видимо, знала. Знала ещё до того, как случилось. И улыбка её задорная совсем не вписывалась в похрустывающую корочку мира Мо Гуань Шаня. Сейчас корочка дохрустит и гореть начнёт мякоть внутри. Ёбаное Крем-Брюле, а не жизнь. 

— Я принесу что-нибудь с закрытым горлом. Надеюсь, ты ещё не вырос из вещей с прошлой зимы. — Ци Юэ подмигнула и скрылась в дверном проёме, будто и не было этой напряжённой атмосферы. 

— Надеюсь, — Гуань склонил голову, ногтями проходясь по шее — надеюсь, что так.