※※※

На окне лениво колыхается от сквозняка занавеска. Михе из коридора видно её подёргивающийся кусочек. Вместе с длинной стенкой книжных полок. Все тома сочинений Ленина красуются на верхней секции. В соседней комнате слышен скрип паркета под ногами Грахова. Из кухни всё ещё доносится запах кофе. Или это из его кружки. От кофе Миху мутит. От такого — натурального. Он-то привык к растворимой бурде «три в одном», где больше половины сахар. На сладкое он всегда был падок.

А может мутит от её вида. Она осталась с ним в коридоре, пока Грахов отправился шариться по квартире, чтобы собрать свои жалкие пожитки. Те, что понаоставлял у этой, когда они ещё были… вместе.

Потому что теперь они официально расстались. Недели три как. Но только сейчас у Грахова искончался гардероб; до стирки руки не доходят. А у Михи таскать было особо нечего. Но они держались, как могли. Когда чистого не осталось, у Ванечки назрела всячески гонимая до этого мысль, что надо идти к Алине. До того, чтобы просить её саму притащить шмот, этот д’Артаньян опуститься не мог. Вот и почапали они к его бывшей.

Бывшая стоит теперь поодаль и смотрит на Миху со смесью обиды, любопытства и нелюбви в глазах. Как будто он — диковинка, но не такая, к которой хочется подойти и погладить, а от которой шарахаются и переходят на другую сторону улицы от греха подальше.

Видимо, винит его во всём. Конечно, Грахов же у нас беленький и пушистый. Вот такого только и гладить. Это Миха на него плохо влияет. Сам бы Ваня да ни в жизнь! Ни грамма в рот, ни сантиметра в попу. Это его бес, то есть Миха, попутал.

Стоит и тихо фыркает ещё. Будто нарочно. Будто Миха ей какие-то объяснения задолжал. Сказала бы уже как есть, какие у неё к нему претензии.

Вообще странно, что Грахов его с собой потащил вещи забирать. Ещё более странно, что Миха согласился. Хотя кому врать, он ради этого болвана на что угодно подпишется.

А она меж тем всё смотрит, зенки вылупила, молчит. Многозначительно. Если он ей так не по душе, чего кофе предлагала? Или такая благородная, что к ней даже если воры заявятся, так она и им предложит чаю-кофе, лишь бы не посчитали некультурной?

Кофе этот Михе совсем не лезет, но он насилу давится, лишь бы рот занять, и с этой не разговаривать. Да и отдать назад неудобно, угостили же. Гостеприимство, ебись оно конём. И поставить некуда. Не пойдёт же он на кухню сам чашку относить. Его в дом не приглашали. Дальше порога не пустили. Оставили стоять на коврике у двери. Как бездомного плешивого пса.

— Что он только в тебе нашёл?

Надо же, решилась-таки. Миха пока молчит. Мысль блондиночки ясна не до конца. Конкретики не хватает.

— У Вани от тебя одни неприятности… — продолжает письковыбритая.

Но её обрывает появление Грахова в проходе.

Весь красно-упыхавшийся, с грудой какого-то тряпья под мышкой, в котором смутно угадываются предметы его гардероба. И Михиного, кстати, тоже. Да хоть вон та клетчатая рубашка. Он думал, посеял где-то, или спёрли с сушилки в общаге. А её оказывается Грахов позаимствовал. Ещё и бросил во вражеском тылу.

Миха вздыхает с облегчением. Может, обойдётся без разборок.

— Алин, ну хватит, — цыкает рыжая шпала. — Я ж уже объяснил тебе всё.

Она только фыркает, старательно наворачивая на глаза слёзы.

Грахов, джентльмен ебучий, когда слёзы видит, тут же автоматом готов припасть на колено, лишь бы барышня не печалилась. Вот и сейчас видно, как он весь подбирается, оглядываясь, куда бы скинуть одежду, чтобы броситься утешать бывшую возлюбленную.

На самом деле Михе он пояснял, что не влюблялся ни в кого, просто «так само-собой получилось». Но это не мешает ему самому додумывать о большой чистой любви и пылкой страсти, которой он, Миха, встал костью поперёк горла. Он в последнее время любит себя понакручивать, что всё, что у них с Граховым — неправда, и вышло по чистой случайности, или из чувства жалости рыжего.

Но когда он снова поднимает взгляд на парочку, оказывается, что никого Грахов не обнимает, просто вещи поудобнее перехватывает, чуть наклоняясь к этой.

— И что, правда? — нудит она обидчиво. — Вот он? Хороша ж парочка! — Она поджимает губы, и, видимо не найдя лучшего аргумента язвительно интересуется:

— И что, все наши уже в курсе, что вы не просто друзья?

Выражение лица Грахова меняется, становится решительным. Он сурово выпячивает подбородок, а глаза мечут молнии.

— Это ты мне типа угрожаешь? Ну давай, разболтай хоть всему универу, если хочешь. Но это ничего не изменит. Я его люблю, понятно тебе?

Миху на этих словах прошибает. В груди теплеет, но вместе с тем он злиться на Грахова, потому что это не её ебучее дело. Хотя приятно слышать такое, чего уж тут.

— Больно надо мне болтать, — кривится она. — И я против… против… такого ничего не имею! Не надо из меня делать чудовище! Просто ты… Просто я думала, что мы… — кажется она вот-вот действительно сорвётся на рыдания.

— Алин, я тебе никогда ничего не обещал же, — тут же теряется Грахов. — Мы даже не говорили о том, что встречаемся, или что у нас вообще... Просто проводили время вместе. И нормально всё было, хорошо. Просто… Я же уже объяснял. Это… другое. Совсем другое, понимаешь?

Понимает она, или нет, какая разница? Почему он вообще её жалеет? Зачем ей что-то объяснять? Нафига Грахов ей что-то там понарассказывал?

Алина шмыгает носом, и тянется своей изящной наманикюренной ручкой к плечу Грахова.

Михе становиться невыносимо тошно и душно. Почему-то кажется, что эти двое сейчас кинуться друг другу в объятия, топча одежду, отброшенную Граховым по такому случаю. Поэтому он молча ставит кружку с недопитым кофе на свободное место в обувнице, и разворачивается, чтобы свалить по-быстрому. Он не знает, будет ли дожидаться Грахова. В его жалких мыслях, прощание того с бывшей может затянуться до поебаться напоследок. А ему останется только нервно курить во дворе на лавке и ждать, когда сладкая парочка налобызается.

Но он не успевает закрыть за собой дверь, её перехватывает широкая лапень Грахова.

— Ладно, мы пойдём, — слышит Миха его торопливое прощание. — Ты прости, правда. Если захочешь, то как-нибудь поговорим ещё. А если не хочешь меня больше видеть, тоже пойму, — добавляет Грахов на ходу влетая в разношенные кроссы и выскакивая за Михой на лестничную клетку.

Не сговариваясь, они решают идти пешком, и молча спускаются всю дорогу до скрипучих железных дверей. И только перед самым выходом из полусумрака парадной Грахов неожиданно разворачивает Миху к себе и впечатывается в его губы своими.

— Прости, — сипит он, тут же отстранившись. — Одному мне к ней тащиться совсем не хотелось. И не думай, она так-то ничего, просто видимо задел я её очень, когда предложил разойтись по-дружески.

— А чего расходиться, если, по твоим словам, вы и не были вместе? — Миха не может не удержаться, чтобы не съязвить. Он вообще-то тут стрессонул, внезапно навоображав, что Грахов захочет воссоединиться со своей тёлкой.

— И вообще, — добавляет он, — хрена ты ей про нас наплёл? С хуя ли танцевали, Грахов?

Они, конечно, ничего такого не обсуждали от слова совсем. Кому говорить, кому нет, и говорить ли вообще…

— Да, бля, — свободной рукой Грахов почёсывает рыжие патлы, пока они вываливаются на свет божий. Солнце сразу режет Михе глаза, и он щурится. — Не собирался я. Просто она начала про то, что я нашёл небось себе какую-то «очередную дурочку», а я возьми да скажи, что не какую-то, а какого-то. Я не говорил, что это ты. Сама она догадалась, видимо.

— Видимо, — зло повторяет Миха. Но на самом деле злиться на Грахова сегодня не получается. — Меньше надо языком молоть, а больше головой думать. Дурень ты, Иванушка, — заключает Миха, жестом подзывая его к стоящей рядом лавке. — Давай, сюда клади барахло своё, у меня пакет где-то был, переложим.

Пакет действительно находится в одном из карманов куртки, и они успешно впихивают в него, всё, что не поместилось у Грахова в рюкзак.

— Ты на меня сильно злишься? — интересуется Грахов, когда они выруливают к арке на выходе из двора. И глаза такие делает бедненькие-бедненькие, как у побитого щеночка.

Миха бесится, потому что покупается каждый раз.

— Не очень, — буркает он. — Просто… А что, если и вправду распиздит?

— Да и по хуй! — восклицает рыжий. — Миш, да о нас и так пиздят все, кому не лень. С первого курса ещё! Вон Галактика вообще нас уже в своих мечтах поженила где-нибудь в Амстердаме. Всё равно все знают, что это по приколу чисто. Да и многим было бы побоку, я уверен. Какое им дело, кто там с кем трахается.

— По приколу? — Микки смотрит на него с серьёзным видом.

— Ну я ж не о нас сейчас, — тут же оправдывается Грахов. — Ну в смысле не о том, что на самом деле. А как другие думают со стороны.

— Галактика знает, — выпаливает Миха.

— Ага, я так и думал, — Грахов хитро щурится. — Ты ей что-то рассказал?

Миха неопределённо пожимает плечами. Не скажешь же «всё».

— Да она раньше нас знала, — говорит он вслух. — Все уши мне прожужжала о том, какая мы невъебенная сладкая парочка. Потенциально.

Грахов запрокидывает голову и ржёт как конь.

— Надо же! А мне вот ничего такого в последнее время не говорила.

— Потому что, я ей сказал, если полезет к тебе со своими приколами, то я её придушу собственноручно.

— Зачем же так жестоко? — Грахов довольно лыбится. — Видишь, она за нас рада. Я не против, чтоб она знала.

— Угу.

Что тут ещё скажешь? Поведать Грахову, сколько Миха перед ней сопли на кулак наматывал и всё по его душу? Дудки.

— И вообще, — начинает Грахов, — давно хотел спросить. Просто интересно, мы с тобой пара, или нет?

— Грахов, не нуди, — отбривает Миха по привычке, но потом, увидев, как Грахов чуть сникает, смягчается: — Конечно, пара.

У Грахова краснеют кончики ушей, и Миха сам чувствует, что щёки пылают. Он прочищает горло, пытаясь побороть неловкость.

— А пошли в мак?! — радостно предлагает Грахов, подпихивая его плечом. — Возьмём по бургеру с картохой. Можно даже молочный коктейль. Я знаю, ты любишь клубничный!

Такой он идиот всё-таки. Но Миха любит его до невозможности.

Он набирается смелости, и высунув руку из кармана куртки, ненадолго сжимает ладонь Грахова, переплетая их пальцы. Но тут же отпускает. Побоку, не побоку, но они всё же не в Голландии.

— Пошли, — соглашается он, повернувшись к Грахову и пройдя пару шагов спиной вперёд, чтобы видеть его довольную мину. — Кто последний, тот и платит. Догоняй, неудачник! — бросает он через плечо, уже припустив по тротуару.

Сзади слышен смех Грахова, его торопливые шаги и «Так не честно! Микулин, мать твою! Стой!». Миха на бегу оборачивается и показывает ему язык, улыбаясь до ушей. Пусть раскошеливается, рыжее чудовище. Раз они теперь пара. Официально.

※※※