Лилий

Омежья тюрьма — интересное место! Я тут третий раз и как-то уже всё привычно. Порой даже кажется, что на свободе хуже. Тут по крайней мере только омеги, кормят сносно, есть где спать, чем заняться… Если ты, конечно, преступник со стажем и крепкими яйцами.

Если нет, то увы.

Не повезло.

Этот омега был тут всего пару недель и уже занял своё незавидное место в тюремной иерархии. Сидит отдельно в уголке столовой, вяло и без аппетита запихивает в себя безвкусную кашу. Красивый, смугленький, но выглядит совершенно задолбанным — оно и понятно. Местная банда сразу его заприметила, а порядки тут суровые… Либо ты кого-то, либо они тебя. Совсем как у альф, только солидарности побольше и откровенной жести поменьше. Иногда и рвут, конечно, и кости ломают, но такое обычно за дело. И Лилий повода не давал.

Лилий.

Его прозвали так за татуировку на бедре. Сутенёр поставил, явно. Красивый тёмный бутон лилии, будто бы клеймо рабское. У меня тоже когда-то подобное было, но я свёл — ушёл из этого.

Настоящего имени Лилия никто не знал, как прозвали так и звали. Зато знали, что он принадлежит банде Шипа и поэтому особо не трогали. А вот Шип со своими прихвостнями трогали, да ещё как…

Шип был не лучше альфы: грубый, самодовольный и главное сильный, с короткими белёсыми волосами и красными татухами в виде цветов ликориса. Как из японской мафии вышел! Поговаривали что он серийный убийца и в это верилось. Лилий ему тут же приглянулся и Шип его пометил в первую же ночь. Накинулся зверем, поигрался, а потом пустил по кругу. Это был первый и последний раз, когда Лилий сопротивлялся, но за это его отмутузили как следует и больше он не дёргался.

Угораздило же администрации подселить его именно ко мне…

Банде Шипа Лилий был по душе: плотненький, с милым личиком и послушный, как овечка. И на шлюху, кстати, вообще не похож. Этому омежке сидеть бы дома, варить борщи и с детьми нянчится. Слишком уж домашним он казался… Если бы не клеймо, никто бы и не подумал, что он тут за проституцию сидит.

Те, кто его не трахали, в основном были равнодушны. Овечка и овечка. Пока не мешает — пускай будет, да и пока Шип им занят — чужие жопки в безопасности. А Лилий и правда тише воды, ниже травы. Даже когда его трахают.

Я однажды это понял, когда ночью к нам один из ребят Шипа пришёл… Меня скрип кровати разбудил. Лежу и слышу только верхнего и пружины матраса, а омежка — ни звука. Только тихо воздух ртом хватает и всхлипывает изредка, а в остальном — молчок. Я даже зауважал его немного. Он ведь мог и погромче быть, но терпел, чтобы мне не мешать, наверное. Мило с его стороны.

Сам я Лилия не трогал. Не рисковал. Шип оказался тем ещё собственником и если кого со своим омегой заставал, то ничего хорошего обоих не ждало. Так что мы с Лилием и не общались особо, только так, перебрасывались словами, когда нужно.

Голос у него очень мягкий, почти нежный. Грустный разве что. И глаза грустные-грустные — как у больной лошадки. Карие такие, с вкраплениями охры… Красивые. Я иногда представлял какого это, когда эти глаза смотрят на тебя снизу вверх, так грустно и покорно. На такое выражение хотелось то ли кончить, то ли накричать. Не место здесь таким глазам, вот совсем! Такие глаза только на истинного должны смотреть. Был бы я его истинным, я бы за семью печатями это чудо держал, лишь бы никто не тронул.

Хотел бы я на него любоваться почаще, но смотреть на Лилия было всё равно что на безногого слепого сироту… Жалость так и пробирает. Этот омега был сонным и грустным. Всё время либо в стороне ото всех, либо в кругу Шиповой банды. Они порой таскали его с собой как куклу, просто от скуки, и Лилий плёлся следом, всегда готовый по команде подставиться под чужие приборы. Без удовольствия, но и без отвращения. Он уже, кажется, привык. Можно сказать «сдался», но он и не сражался за свою честь.

Я не раз видел его в деле. В общей душевой зрелища были самые яркие, там никто не стеснялся. Стоя на четвереньках он принимал в себя и спереди и сзади, тихо хлюпая носом и стыдливо опуская взгляд. Шип иногда хлопал его по щекам, а остальные по бёдрами и ягодицам, чтоб активней двигался. И Лилий честно старался удовлетворить всех как им хотелось. За старания его иногда награждали небрежными ласками и отпускали без побоев. Ради этого он наверное и корячился. Я его не винил. Порой и правда лучше поддаться и подлизаться, чем гордого из себя строить.

Всё это было вполне размеренно, но вот через пару месяцев у Лилия началась течка. И начался ад. Я думал, что знаю, как сильно могут пахнуть течные омежки, но он открыл мне совершенно новый уровень. Через сутки от медового феромона можно было вешаться. Он забивал нос, как тополиный пух и почти что оставлял на языке сладкое послевкусие. Даже альфы охранники не удержались и пришли глянуть, от кого так разит на всё крыло.

Натуралы только тяжело вздыхали, игнорируя вонь, а вот содомиты вроде меня как с цепи сорвались, разом в очередь выстроились. Шип даже не стал возражать — в одиночку его банда всё равно не справилась бы. Лилия лихорадило жёстко, до умопомрачения. Несколько суток он ног не смыкал, вертясь под незнакомцами и хныкая от возбуждения. Лёжа в кровати я подолгу наблюдал, как его активно оприходывает другой омега, пока Лилий дрожит и выгибается, весь потный и раскрасневшийся. Физически ему было приятно, но морально… Он явно страдал. Закрывал лицо руками, уворачивался от страстных поцелуев и его грустные замутнённые течкой лошадиные глаза всё время слезились. Он всё время плакал во время течки. Тихо, но безутешно и безостановочно. Обращались с ним порой грубо: шлёпали, прихватывали за горло, кусали, но боль притуплялась низменным удовольствием и омега, кажется, почти не замечал таких деталей.

За эти несколько дней его постель превратилась в сплошное мокрое мессиво, и сам он уже почти не двигался. Только тихо всплакивал. Пара омег из солидарности помогли ему умыться и сменить бельё, на что Лилий только дрожаще всхлипывал и тихо благодарил.

Воспользовался ли я его телом в этот период? Нет. Почему? Точно не по доброте душевной… Просто было неудобно как-то. Ну не могу я омег насиловать, даже если в течку! Сам ведь когда-то на его месте был, только под альфами. У меня вот с тех пор каждая течка — сплошная мука. Больно, противно и мастурбация помогает плохо. От наркоты и насилия мой организм давно разучился нормально получать удовольствие. Простого траха больше недостаточно — нужно что-то большее. Что-то особенное. Я ждал этого особенного, стойко и терпеливо, насколько мог. И кажется дождался…

Спустя ещё пару месяцев Шипа забрали. Куда, зачем и навсегда ли, никто не знал, но все выдохнули с облегчением. Его банда осталась, но поумерила пыл и постепенно рассеялась, как облако на небе. Лилия всё ещё потрахивали время от времени, но уже не так часто и как бы по привычке.

Тут его почти все воспринимали как универсальный способ снять стресс и почесать либидо, всё равно не противиться, да ещё и выносливый — можно особо не бояться навредить. И Лилий продолжал их обслуживать, просто потому что мог и потому что был спрос. Как будто это реально его работа на полную ставку и с потенциальной премией. В остальное время он либо спал, либо ел, и всё. И это вновь было грустно. Я знал этот пустой взгляд и апатию — у парня явная депрессия. На его месте я б наверное уже выпилился давным давно, но Лилий вроде такой вариант не рассматривал, пока что.

Со временем мы стали немного больше общаться. Так, чуток. Он был всё также печален и неразговорчив, но я стал немного донимать его своей болтовнёй. Поначалу он игнорировал, но затем начал прислушиваться. Просто сидел на кровати и устало поглядывал на меня, пока я делился историями из Бразильской колонии и индийских трущоб. Да, я много где побывал и мог похвастаться богатой на события жизнью.

Я стал замечать, что мои рассказы его немного пробуждают, возвращают в реальность. Лилий даже начал задавать вопросы, пускай и очень робко. Вряд ли он понимал чего я от него хочу, но от одиночества его тоже тянуло к общению. Вскоре он начал делиться со мной вещами: едой, мылом, полотенцем… Мы стали иногда захаживать в библиотеку вместе. Оказывается читать он умел и вполне себе разбирался в литературных основах. Я чётко помню, как он бережно взял в руки «Маленького принца» и улыбнулся. Грустно, слабо, но всё же улыбнулся, впервые на моей памяти! И углядев в этом шанс, я попросил его почитать мне. Сам-то я безграмотный, только родную арабскую вязь немного разбираю и английский кое-как. Узнав об этом, Лилий вдруг проникся ко мне сочувствием и набрал несколько книг доктора Сьюза и «Гарри Поттера».

И потом мы сидели у него на кровати, и он читал мне, будто ребёнку. Тихо, медленно и не очень выразительно, но как-то… с душой, что-ли? Я частенько сладко засыпал под его бормотание, а просыпался сидя рядом и положив голову на чужое плечо.

Некоторые книги мне понравились, некоторые были скучными, но я не жаловался. Мне было приятно, что нас с Лилием что-то сближает. Было хорошо вот так сидеть и смотреть на его округленькое, мягкое лицо и укладывать голову на покатые аккуратные плечики и фыркать от чужих волнистых локонов каштанового оттенка в носу.

Я стал чаще с ним ходить и старался не упускать из виду. Некоторые это заметили и желающих в постель Лилия как-то незаметно поубавилось. У нас постепенно завязалось подобие дружбы.

Особенно мне запомнились дни течки. И его, и моей.

Запах у меня слабоватый и течка мало что меняет. Лимон — вот какой феромон мне достался от папаши. Совсем не чета медовому безумию Лилия. В тот день я проснулся от спазмов и сразу приготовился к мучениям, но Лилий был тут как тут. Он выпросил в медпункте подавители, сделал мне холодный компресс из наволочки и переложил к себе, а потом ещё и кушать носил из столовой и мыться помогал. Как нянечка, ей богу! Но я был только рад. Никто прежде так обо мне в этот период не заботился и я был по-своему очарован.

В эти дни я часами лежал у него на коленях, уткнувшись носом в чужой живот и глубоко дыша. Пока его ласковые ладони перебирали мои хлипкие пепельные волосы и поглаживали скулы, мои руки занимались непотребством между ног. Я старался сильно его не смущать и даже извинялся за все эти хлопоты, но Лилий похоже был только рад о ком-то заботиться. Смотря на меня сверху вниз, он так мягко и нежно улыбался, что даже боль отступала и становилось хорошо.

Когда пришла его течка, я решил не оставаться с долгу. Но выпросить подавители у меня не вышло — альфы-надзиратели будто нарочно не торопились и отнекивались. Им то было хорошо гонять лысого под это амбре, а вот Лилий вновь мучался, вертясь в лихорадке.

В его комнату вновь потянулись желающие почесать своё похотливое нутро, и Лилий вновь тихо плакал, отдавая себя в чужие руки. Я надеялся, что он хоть теперь будет немного бунтовать, но ничего не изменилось. Он был всё той же покорной овечкой. А мне вдруг резко захотелось стать сторожевым псом.

В одну из ночей мои нервы наконец сдали. Я проснулся от стонов, но далеко не страстных. Мой прелестный Лилий лежал на животе, пока его сверху долбил какой-то мудак. Долбил жёстко, держа за волосы и больно царапая за бёдра. Даже в состоянии течки Лилию было больно и тяжело от такого напора, он итак сильно устал за этот день. Вполне возможно его даже не попытались вначале разбудить и просто накинулись, как когда-то в первую ночь.

И что-то во мне сорвалось. Через пару минут, тот мудак уже был на выходе, злобно ворча на меня и потирая ушибленный бок и плечо. Выпроводив его, я поспешно прильнул к Лилию, пытаясь привести его в себя. Омега тут же сжал меня в объятьях и вдруг разрыдался в голос. Тоже впервые на моей памяти. Он плакал очень долго, лёжа вплотную ко мне, а я прижимал его жилистыми руками к груди и целовал в потный лоб. Сейчас я был готов сделать что угодно, лишь бы ему стало лучше.

Затем, немного успокоившись, он повернулся ко мне спиной, всхлипывая и потираясь бёдрами о мои. Я сразу понял намёк и опустился ниже, зарываясь лицом в чужие ягодицы и слизывая душистую омежью смазку. От таких ласк, Лилий густо покраснел и вновь захныкал, но теперь будто от удовольствия. Я хотел чтобы ему было хорошо со мной, по-настоящему и во всех смыслах… Я долго ласкал его языком, успокаивал боль от чужих синяков и грубостей. И он выгибался мне навстречу, отвечая взаимностью. Когда ему стало совсем хорошо и он расслабился, я перевернул его на спину и закинул чужие ноги себе на плечи. Его печальные лошадиные глаза с мольбой посмотрели прямо на меня, именно так как я мечтал: грустно и покорно. И с абсолютным доверием.

— Я больше никому тебя не отдам… — на выдохе прохрипел я, наклоняясь к его лицу. — Никому…

Омега вновь всхлипнул и дрожаще улыбнулся. Его влажная ладонь коснулась моей щеки и я подался ей навстречу, закрывая глаза.

— Спасибо… — прошептал Лилий и что-то в моей груди до боли сжалось.

Я опустил голову, сцепляясь с его губами горячим поцелуем. Впервые он даёт себя поцеловать. И ни кому-то, а мне. Только мне. Я как никогда понимал альф в этот момент.

Погружая в него то пальцы, то язык, то член, я утопал в этом медовом море, снюхивая его с чужого тела будто кокаин. Лилий дрожал подо мной, впервые не сдерживая стоны и самостоятельно насаживаясь. Мы хватались друг за друга будто в последний раз, и я слизывал и сцеловывал его слёзы, беспорядочно нашёптывая какую-то романтическую чепуху. Я чувствовал, как он жадно вдыхает мой аромат и возбуждается, значит не только в течке дело — у него тоже есть влечение! Это было приятным сюрпризом, я ведь думал, что тяги к омежьему феромону он не испытывает. Оказалось испытывает, значит я ему и правда не безразличен.

Я кончил первым, но продолжил, набирая ритм и ладонью массируя его член. Лилий весь раскраснелся и тяжело задышал, поджимая пальцы на ногах и готовясь к разрядке. Кончил он бурно, полноценно, сразу стыдливо закрыв лицо руками и стараясь унять дрожь в ногах. Я бережно вышел из него и опустил голову между промокших бёдер, с наслаждением вылизывая смешавшееся со смазкой семя. Он заворожённо смотрел на меня сквозь пальцы, блестящими от слёз глазами.

Усталые, но жутко довольные и счастливые, мы так и заснули, сплетясь между собой под одеялом. Засыпая и слушая трепетное дыхание Лилия я подумал, что такого шикарного секса у меня ещё никогда не было. И наверное у этого омеги тоже.

С той течки мы стали ходить бок о бок, чуть ли не под ручку. Смущаясь и отводя взгляд, Лилий при любой возможности брал меня за руку ходил за мной по пятам. Ну точно овечка! Я на это лишь посмеивался и целовал его в плечо и в округлые щёки. Конечно, наши отношения не остались незамеченными. Пришлось разбить не мало носов, прежде чем все вокруг уяснили — омега мой и я за него горой стоять буду. Лилий тоже начал проявлять инициативу и старался не давать себя в обиду. В постель кроме меня никого не пускал, на провокации не поддавался. А если что, всегда бежал ко мне, ища защиты.

За это время, он наконец рассказал мне свою незавидную историю.

Моего Лилия на самом деле звали Лютфий. Он сбежал от мужа-деспота вместе с тремя детьми и, став нелегальным иммигрантом, попал в проституцию. У него даже документов не было. На вопрос «зачем ты вообще с детьми сбежал?», он ответил, что хотел им лучшего будущего, которого в тех условиях им было не видать. Думал в Америке жизнь начнётся заново, а всё стало только хуже. Работу было почти не найти, а бомжевать опасно. Однажды в переулке его застали во время течки и изнасиловали какие-то ублюдки. Среди них оказался его будущий сутенёр, от которого Лютиф родил ещё одного ребёнка. Понимая, что не может в одиночку обеспечить детей, бедный парень отдал их в приют, собираясь накопить денег и забрать их, когда будет готов. У него были мысли вернуться к мужу, но он боялся, что тот просто убьёт его, поэтому медлил. А потом так вышло, что сутенёр ввязал его в наркоторговлю и омегу поймали с передачкой, отправив в тюрьму. Сам Лютфий чудом не успел подхватить зависимость, но все эти события оставили тяжёлый отпечаток на его психике.

Он долго плакал после того как всё рассказал, а я сидел рядом, обнимая его и приговаривая, что всё понимаю, что он не виноват, и что ещё не всё потеряно… Я готов был утешать его бесконечно, потому что знал — этот омега действительно заслуживает лучшего.

Мы решили, что постараемся сохранить контакт, после выхода. Мне осталось сидеть ещё год, а ему всего пару месяцев. Я посоветовал ему пару мест и назвал людей, которые могут ему помочь. Он же пообещал, что будет ждать меня и постарается крепко встать на ноги к тому моменту, как я окажусь на свободе. Всё эти обещания звучали очень трогательно и наивно, так что я мысленно держал в голове мысли о худшем. Вполне возможно, что когда я выйду мы больше не увидимся и чувства между нами погаснут также резко как и вспыхнули. Я ведь тоже не подарок, а Лютфию и так хреново, что здесь, что снаружи… Мы оба должны были быть готовы к тому, что ничего не выйдет. Но мой омега надеялся на лучшее.

И я рад сказать, что его надежды полностью оправдались.

***

4 года спустя

— Дерек…!

Я обернулся и растянулся в улыбке. На улице было прохладно и от осеннего ветра меня защищал только цветастый вязаный шарф, пропахший душистым мёдом. Странное сочетание с кожанкой и джинсами, но этот шарф был подарком и я старался носить его почаще. Навстречу мне с улыбкой торопился Лютфий, в тёпленьком пальто и чёрных кроссовках. Их я ему подарил. Он не сильно изменился, только стал чуток полнее и его большие глаза радостно блестели.

Я подбежал навстречу и поймал его в свои объятья, сразу поцеловав в щёку. Прохожие в парке коротко на нас оглянулись, но сразу заспешили по своим делам. В своём прикиде я сильно походил на дрыщавого альфу или бету, так что мы могли гулять относительно свободно, не привлекая внимания.

— Как мелкие?

— Оставил с Джейкобом сегодня. Он согласился приглядеть. — Лютфий заправил прядь за ухо, мило улыбаясь. — Ибрахим меня радует… Хорошо учиться и в новом классе прижился. Я так за него радуюсь.!

— А меня когда познакомишь? — спрашиваю как обычно, и как обычно Лютфий виновато смущается.

— Прости, в другой раз… Мне всё ещё немного неудобно, прости…

— Расслабься. Я всё понимаю, — я успокаивающе чмокаю его в щеку и беру под руку. — У меня всё тоже супер! На курсах всё отлично, подрабатываю… Скоро квартиру себе снять смогу. Маленькую, но уже что-то.

— Я тоже собираюсь… Может тогда сразу ко мне и переедешь? Будем вместе платить аренду.

— Об этом я не подумал! Ты прав, давай, — я усмехнулся. Какой же мой омега практичный!

Мы сели на одну из скамеечек напротив пруда и он пристроил голову на моём плече, с мягкой улыбкой смотря на уточек. Я не мог отвести глаз от этого безмятежного выражения. Теперь его глаза были не как у больной лошадки или покорной овечки, нет… Это были глаза омеги. Живого, полного света и надежды. Моего любимого омеги.

Не представляю, что бы я делал без него сейчас. Только он и заставлял меня каждый день бороться с новыми вызовами и не скатываться обратно в бездну криминала и лёгкой наживы. Лютфий меня вдохновлял. И я даже подумать не мог, какой он на самом деле сообразительный и смелый, пускай и по своему.

Не удержавшись, я склонился и медленно поцеловал его в губы. Он ответил мне тем же и нежно выдохнул от трепетного ощущения в груди. Мы чувствовали одно и тоже в такие моменты. Окрыляющее счастье и свободу. Свободу любить и быть любимыми, наплевав на всех вокруг. Я отстранился, утопая в завихрениях охры и благородного дерева в его добрых глазах. Я не очень хорош в словах, но я вложил в свой голос всю переполняющую меня любовь.

— Спасибо…