Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать — куда Вам путь
И где пристанище.
Я вижу: мачта корабля,
И Вы — на палубе…
Вы — в дыме поезда… Поля
В вечерней жалобе —
Вечерние поля в росе,
Над ними — вороны…
— Благословляю Вас на все
Четыре стороны!
(Марина Цветаева)
Руки задубели, и предпоследняя сигарета в пачке благополучно улетела вниз с балкона. Петя матерится сквозь зубы, прикрывает глаза. На ресницах — холодная влага, и он уверяет себя, что это от густо валящего снега, хотя точно знает: пиздеж.
Врать себе — легко и даже привычно, вот только этой ночью что-то идет не так, и Петя впервые в жизни не ведется на собственную ложь, не верит ей и отчаянно противится. А поэтому упрямо достаёт и поджигает последнюю сигарету. Мельком еще отмечает — не счастливая. Что ж, разве стоило ожидать? Ему никогда ни в чём не везло.
Дым влетает в снегопад, неумолимо и легко теряется в нем. Петя чувствует себя так же: потерянным среди миллиардов снежинок — других людей и собственных мыслей, — и больше всего на свете хочется прыгнуть с этого балкона и догнать упавшую сигарету где-то там, внизу, где он сам так же легко догорит и наконец перестанет портить жизнь себе и всем вокруг.
Утренняя Москва хлещет его по щекам ледяным ветром, как будто пытается разбудить или попросту отпиздить за всё хорошее. Заслужил.
Дверь негромко скрипит, и Петя крупно вздрагивает, теперь уже не от холода. Продолжает смотреть прямо перед собой; вид унылый и до осточертения знакомый, как и промозглое одиночество на прокуренном балконе. Но теперь его нарушают, бесцеремонно, без разрешения и даже без предупреждения, просто врываются тихим выдохом, бесшумным и отчетливо вопросительным.
Петя мелко трясет головой, не решаясь ни на миг перевести взгляд левее.
— Сигареты… — Голос подводит, приходиться откашляться. — Кончились, дядь. Могу только зажигалкой угостить.
— Не, я не курю, — хрипит Игорь очень низким, таким, черт бы его побрал, сексуальным голосом.
Молчат, потому что если заговорят, то либо разругаются, либо…
«Что — либо? — насмешливо переспрашивает подсознание. — Либо Игорь останется? Ага, размечтался, идиота кусок. Подумаешь, чуть не переспали в новогоднюю ночь! С кем не бывает? А теперь что — думаешь, он выберет тебя? Тебя же никто никогда не выбирал».
Да и кого сам Петя выбирал? Теперь-то уже поздно, куда ему. Скоро перевалит за тридцать пять, а там и сорокет не за горами. Нужно как-то возвращать Нину, а может, никого уже не возвращать и не искать, а смириться — свыкнуться — с мыслью об одинокой старости. Разве это не лучший вариант для него и для всех? Лучший, конечно.
Плеча касается робкое тепло, и от него по всему телу разбегаются мурашки посильнее, чем от ледяных порывов ветра.
— Петь… — зовет Игорь совсем как-то жалобно, и Петя трясет головой еще активнее (но так и не заставляет себя сделать шаг в сторону).
— Не надо. Пожалуйста. — Кажется, он звучит еще более жалко. Ну и ладно.
Сигарета заканчивается слишком быстро. От этого Петя нервничает и против воли скуривает остатки еще быстрее. Хмыкает нервно — замкнутый круг, из которого один-единственный выход. А Петя выходить не хочет, всеми силами пытается оттянуть момент, когда им обоим нужно будет вернуться в плохо протопленную квартиру — только чтобы Игорь тут же покинул ее раз и навсегда.
— Зачем это делать? — проговаривает Игорь, больше не касаясь и тоже не глядя. Петя всё-таки не удерживается и косится краем глаза на его профиль — и выть хочет от того, какой сильной болью и беспомощностью пропитан его взгляд.
В серых глазах плещется утреннее небо — и, черт, Петя сейчас одновременно ненавидит утро всеми фибрами души, но и ею же влюбляется в эти короткие часы, потому что они дарят последнюю надежду. И пускай с ней тяжело расставаться, зато она ощущается совсем близкой к счастью, пока еще лежит в руках.
— Затем, что так правильно, дядь, — отрезает Петя и через силу отворачивается. Сигарета дотлевает в пальцах — приходится затушить и оставить окурок среди кучки других, оставшихся после сегодняшней сумасшедшей ночи. — И мы оба это знаем.
Он ждет и даже, пожалуй, хочет, чтобы Игорь начал спорить и убеждать его, что нихрена вот это не правильно. Делать больно себе и друг другу — неправильно. Выворачивать душу наизнанку и самолично кромсать тупым ножом — неправильно. Своими руками выбрасывать на ветер, возможно, единственный в жизни шанс на счастье — неправильно.
Но Нина была права: новогодняя ночь кончилась, и всё становится на свои места. Похмелье пройдет, наваждение растворится, и им обоим будет стыдно смотреть друг другу в глаза. Сколько еще продлятся жалкие попытки не показывать, как сильно они всем этим разочарованы? Месяц? Два? Пару дней? Лучше закончить всё, так и не начиная, чем потом мучительно подбирать слова и чувствовать себе еще более погано.
Очередной порыв ветра, и Петя вздрагивает всем телом так сильно, что клацают зубы. Игорь тянется к нему, но, так и не прикоснувшись, хмуро говорит:
— Пойдем внутрь. Ты замерз.
Петя часто-часто моргает и кусает губы, чтобы не показать, как сильно его пробирает от такой простой и искренней заботы. Для Игоря это ничего не стоит, а для Пети… Для Пети это первый раз с самого детства, когда кто-то замечает, что ему холодно.
В квартире, правда, не становится намного теплее — он продолжает крупно дрожать и крепко сжимает себя руками. Лицом к Игорю не поворачивается, точно зная, что тогда… не выдержит и скажет какую-нибудь ерунду.
Игорь несильно хлопает балконной дверью и замирает. В полной тишине слышно, как тикают оставленные на столе наручные часы; оба дышат так тихо, как будто пытаются услышать мысли друг друга.
«Не уходи от меня».
«Не отпускай меня».
Тихие шаги. Петя шумно вдыхает, но так и не двигается с места: когда слышит, как Игорь замирает прямо за его спиной, когда чувствует теплое дыхание на своем затылке, когда ощущает аккуратные прикосновения ладоней к плечам. Совершенно не способный сопротивляться, он позволяет себе закрыть глаза и чуть податься назад.
Игорь выдыхает тоже, почти скулит, кажется. А потом очень мягко прижимается губами к его шее прямо под волосами; по коже разбегаются мурашки, и Петя запрокидывает голову, размыкая губы и выдыхая. Нежные губы скользят вбок, язык касается бьющейся венки, — а у Пети по щеке всё-таки стекает слеза. Расслабился, не смог сдержаться. Ну и пусть.
— Петь, — горячим шепотом выдыхает Игорь ему в изгиб плеча, а потом очень медленно разворачивает его к себе лицом, на секунду удерживая в кольце рук.
Глаза открывать страшно — Петя и не открывает, это вообще, кажется, последнее, за что он еще может отвечать. И как еще может остановить всё происходящее безумие.
Теплые и очень, очень нежные ладони переходят с его плеч на скулы, потом одна перетекает на затылок, а вторая продолжает обхватывать лицо. Игорь начинает его целовать — не в губы, а везде, куда придется. Ресницы, щеки, лоб, нос, уголок рта, подбородок, снова лоб… И постоянно повторяет: «Петя, Петь, слышишь, Петенька, пожалуйста, только скажи, Петь».
Петеньке ответить нечего, он может только по-детски жалобно всхлипывать и мотать головой — и обеими руками сминать его запястье, отчаянно хватаясь за тепло, которого никто и никогда ему не дарил. Слишком много, слишком сильно, он просто не выдерживает.
— Только скажи, и я останусь, — повторяет Игорь, отрываясь на него спустя маленькую вечность.
Горло сжимается — тело протестует, но мозг продолжает работать и отчаянно вопить сигнал тревоги. Остановитесь, идиоты, пока не стало поздно, пока еще можно оторвать… не так больно.
И поэтому Петя через силу снова мотает головой, одной рукой находит второе Игорево запястье, еще раз крепко-крепко сжимает — не удерживается, оставляет поцелуй на внутренней стороне ладони — и мягко, но настойчиво отводит его руки от себя. Не отталкивает даже, просто надавливает, чтобы сам отступил.
Только когда Игорь смиренно делает шаг назад, Петя находит в себе мужество открыть глаза. Но в лицо ему так и не смотрит — скользит беглым взглядом по растерянно замершим в воздухе рукам и снова отворачивается. Пялится куда-то в окно, вспоминает сонное и едва внятное: «Ты нахрена окно поменял?..» — и на душе становится совсем погано.
Зачем, спрашивается, потратили полночи на ругань? Знали бы, где окажутся под утро, так сразу же вцепились бы друг в друга и не отпускали, и даже новый год встречали бы в обнимку на разложенном диване.
Петя до боли впивается ногтями в свои предплечья и бросает как можно более непринужденно:
— Ты поездом или самолетом?
Да уж, Золотого Орла за актерское мастерство ему не видать.
Игорь молчит, тоже, должно быть, собираясь с духом. Потом шумно выдыхает и только спустя минуту проговаривает нарочито медленно и равнодушно:
— Поездом быстрее, не хочу тащиться в аэропорт.
Петя кивает, хотя почему-то уверен, что Игорь на него тоже не смотрит.
Часы неумолимо бегут вперед, и Петя не знает, сколько там уже, но раз светло, значит Игорю давно пора. Первый сапсан уехал, надо успевать на следующий… чтобы не трястись в вагоне всю ночь.
Петя занял ему несколько тысяч; Игорь пообещал вернуть, как только доберется до города и сможет зайти в банк. Всё, что нужно было сказать и сделать на прощание, они сделали. Последний шаг остался за Игорем — собрать в кулак все свои силы, подняться и уйти. Там, за порогом квартиры, будет уже легче.
Они молчат, наверное, несколько минут, не решаясь больше ничего сказать. Потом Игорь зачем-то спрашивает очень тихо:
— Можно я тебя поцелую?
Петя выдыхает, снова закрывая глаза. Ну сука, Гром, ну за что ты так.
— Нет, не надо. Дядь, ты… — Голос срывается, приходится прерваться и нервно облизнуть дрожащие губы. — Ты сейчас нихрена лучше не делаешь.
Хочется еще добавить: ты вспоминай меня, пожалуйста. А потом, уже менее искренне, воскликнуть: нет, лучше забудь, как дурацкий сон, и никогда обо мне не думай!.. Но Петя молчит, чтобы не нарваться на глухое: «Ты тоже». Ведь пообещать ни одного, ни второго он просто не сумеет.
Игорь наконец-то поднимается, медлит еще минуту — Пете хочется верить, что ему померещилось неоконченное прикосновение, дуновение теплого воздуха в сантиметре от собственных волос, — а потом раздается несколько торопливых шагов, дверь открывается и тут же осторожно захлопывается с другой стороны.
Петя так и стоит, снова закрыв глаза и не дыша. Считает — раз, два, три… Доходит до шестидесяти слишком медленно, явно не за минуту, а за все три.
Квартира так и остаётся погружённой в тишину, и только тогда Петя с выдохом падает прямо на пол, опирается спиной о диван и закрывает лицо руками.
В мыслях — тоже тишина. Потому что если он начнет спрашивать самого себя хоть о чём-то, непременно разревется или, что еще хуже, прямо сейчас побежит на вокзал и наделает глупостей, о которых будет жалеть всю жизнь.
Думать, не пожалеет ли он об этом ужасном утре, слишком страшно.
Петя плохо помнит, как заставляет себя успокоиться, подняться и пойти в душ. Стоять под горячей водой и ни о чем, совсем ни о чем не думать, ничего не вспоминать и не представлять. Выйти обратно в комнату в первом попавшемся белом халате, наскоро вытереть хотя бы лицо и волосы.
Упасть обратно на диван. Увидеть два пропущенных вызова и одно сообщение на автоответчике. Не слушать его, удалить сразу же. Выключить телефон, отбросить в сторону.
А потом бездумно опустить взгляд — и увидеть на стуле прямо напротив… как будто специально оставленную, но, конечно же, напрочь забытую… серую кепку.
И одного взгляда хватает, чтобы старательно выстроенная по кирпичикам стена развалилась и рассыпалась прахом.
…Несколькими часами позже, садясь в сапсан и нервно заламывая пальцы, Петя с насмешкой спрашивает у самого себя, как же так вышло, что целый Игорь Гром, который отчаянно цеплялся за него руками и губами, не смог сподвигнуть на необдуманные поступки, а одной дурацкой кепки хватило. И так же весело он отвечает себе, что именно весь Игорь Гром и был причиной. Не хватало только маленького повода.
Петя по-прежнему ни о чем не думает, но теперь уже не из страха, а просто за отсутствием необходимости. Зачем думать, когда можно в кои-то веки делать?
И он делает. Правда, не совсем правильно, потому что Игорю даже не звонит. Вроде как, сюрприз. Или просто боится услышать, что его пошлют ко всем чертям. Нет — так нет, Петюнь, поезд ушел.
Петин поезд, собственно, приходит как раз вовремя, и он в какой-то блаженной отстраненности, похожей на приход от наркоты, но куда приятнее и здоровее, вспоминает, что не был в Питере уже лет пять. А зря — город на Неве за это время стал еще красивее.
Или так ему, влюбленному дураку, только кажется.
Он хватает такси прямо у вокзала, наплевав на то, что переплатит втридорога, но просто не в состоянии сейчас думать и вызывать через приложение. Так что просто садится в первую попавшуюся машину, глупо соображает пару секунд, а потом, опомнившись, называет собственный адрес.
Таксист не задает ни единого вопроса, и Петя начинает по-идиотски улыбаться.
Неужели Игорь и правда не наврал?.. Убедиться вот так, своими глазами, оказывается поистине удивительно. Единственный вопрос, который до последнего не даёт покоя: как можно было перепутать настолько разные города? Они едут почти через весь центр, и неужели Игорь, даже будучи вусмерть пьяным (но всё-таки достаточно соображающим, чтобы добраться до «дома»), не заметил отсутствие мостов, кофеен и знакомой архитектуры? Не заметил, что машин намного больше?
Петя до последнего не верит, что хотя бы дом будет похожим, — если только Игорь не живет на самой окраине. В таком случае, с Пети сдерут очень много денег… Но вот такси заезжает в какой-то двор, так и не покинув исторического центра города, минует красивую арку — Петя разочарованно хмыкает, ведь такой у него совершенно точно нет, — таксист спрашивает:
— Какая парадная? — и Петя не сразу понимает, что от него требуется.
— Второ… вторая.
Машина паркуется, он всучивает водителю несколько купюр.
— Да тут же много!..
— Нормально. С Новым годом, мужик, — отмахивается Петя и выходит на улицу быстрее, чем успевает начать ругаться с таксистом за размер чаевых. Тот, впрочем, клювом не щелкает и очень быстро сливается из двора.
Только тогда Петя оглядывается. И ошарашенно выдыхает.
Да, немного другая отделка стен. Да, этажей чуть поменьше. Но если не приглядываться, да когда совсем стемнеет… Двор — практически копия его собственного в далекой Москве. И теперь не остаётся никаких сомнений, что у судьбы очень странная ирония.
Петя пробует наугад ввести код от домофона, и тот ожидаемо не срабатывает. Тогда он прислоняет к замку магнитный ключ — и дверь с громким и очень знакомым пиликаньем приоткрывается. Петя улыбается совсем ненормально и юркает в подъезд — парадную, — где сразу видит очень похожую лестницу и точно такой же цвет стен.
— Охренеть, — выдыхает он и почти бегом бежит на верхний этаж.
Возле двери, тоже почти такой же, как его, Петя тормозит, давая себе время отдышаться и заодно собраться с духом. А если Игорь живет не один? Если его парень всё-таки дождался, и теперь они вовсю мирятся?.. А если дома, в конце концов, сейчас его отец? А дома ли сам Игорь?
Петя долго не решается позвонить дверь, но потом резко понимает, что ему и не обязательно это делать. Снова достаёт из кармана свои ключи и, нервно сглотнув, пробует вставить в скважину ключ.
Разумеется, тот подходит, как родной. Разумеется, замок легко щелкает, и, когда Петя нажимает на ручку, дверь легко отпирается.
Он проходит внутрь, не сразу решаясь поднять взгляд. Сначала тихонько прикрывает дверь, прислушивается, но никаких звуков, кроме гудения холодильника, не слышит. Потом понемногу начинает оглядываться, и его накрывает дереализацией.
Словно и не уезжал никуда. Словно не было этих часов в поезде и недлинной поездки в такси по зимнему Питеру. Словно он просто… уснул? А теперь проснулся и снова оказался в своей квартире, в ее тишине и одиночестве.
Но потом Петя наконец переводит взгляд дальше, и осознание реальности опрокидывается на него, как снежный шар, бодрящий и пробуждающий от дремоты. Он быстро стягивает ботинки и прямо так, не снимая пальто, проходит внутрь, во все глаза глядя в огромное, шикарное резное окно с панорамным видом на город.
«Ты нахрена окно поменял?» — спросил его Игорь, и теперь-то понятно, почему он в первую очередь забеспокоился именно об этом.
Петя долго любуется видом, аккуратно касается холодного стекла кончиками пальцев. Странно, что в квартире совсем не холодно. Когда он наконец отрывается от окна, чтобы оглядеться получше, приходится прикусить губу, чтобы сдержать рвущийся наружу глупый смех.
Квартира очевидно старше, без ремонта и с другой мебелью, — но планировка точно такая же. За тем лишь исключением, что у Игоря прямо на кухне стоит ванна, о пропаже которой он, как Петя вспоминает теперь, тоже безумно переживал. На чистом автомате Петя идет в туалет, видит отсутствие двери («А дверь ты когда успел вставить?») и всё-таки тихо смеется.
Помыв руки, Петя с минуту смотрит на свое отражение. Глаза блестят совершенно ошалело, и даже холодная вода не помогает справиться с мандражем.
А потом Петя выходит обратно в комнату — чувство дереализации возвращается, — и плетется в сторону спальни, чтобы проверить догадку.
Совсем как накануне вечером, чуть меньше суток назад, он далеко не сразу замечает присутствие на кровати — теперь, правда, не своей — спящего человека. Игорь лежит, раскинувшись звездочкой по всему матрасу, и крепко спит, уткнувшись в подушку. Петя закусывает кулак от накативших эмоций, крепко-крепко жмурится и потихоньку идет ближе. Пальто он так и не снял, расстегнул только, но сейчас это не важно.
— Игорь, — зовет он очень тихо. Опускается на краешек кровати, любуется пару секунд, хотя, казалось бы, чем там? Просто взъерошенный мужик, просто спит. Но, черт, это теперь его мужик, и пусть только попробует возмущаться! — Гро-ом?..
Петя касается ладонью его плеча, старается аккуратно, чтобы не напугать. Игорь, впрочем, всё равно дергается, поднимает голову и сонно щурится. Находит взглядом Петю — тот даже дышать перестаёт, — но сразу отворачивается обратно и чуть отодвигается с недовольным бормотанием.
Не понял, что ли, что это не сон?.. Или понял, но совсем не рад его видеть… Петя раздумывает, не притащить ли с кухни чайник — в прошлый раз было очень действенно! — когда Игорь снова подскакивает, теперь уже сразу поднимаясь, садится и во все глаза смотрит на Петю, точно и не спал только что.
— Привет, — выдыхает Петя, тоже пялясь на него и не понимая, что еще тут можно сказать.
— Петя, — говорит Игорь вслух, как будто не может поверить своим глазам.
Он так и продолжает сидеть и смотреть на него, ничего больше не говорит, и Петя, не найдя ничего лучше, достаёт из внутреннего кармана пальто бережно сложенную кепку.
— В-вот, ты забыл у меня… — Он сам себя перебивает, встряхивается. — А вообще я приехал, потому что понял, что никогда в жизни себе не прощу, если просто так отпущу тебя. Не хочу… Игорь, если ты не… Или если… Бля, ты просто…
— Петя, — повторяет Игорь чуть громче, сдвигается ближе к нему, кладет обе ладони ему на щеки. Петя поднимает взгляд и задыхается от того, сколько чувств, искренних и сильных, светятся у Игоря в глазах. — Ты как меня нашел, а?
Пару секунд Петя молчит, а потом надрывно смеется. Не верит, блин, что всё сейчас становится хорошо. Как надо.
— Какой же ты всё-таки идиот, Гром.
— Ага, — согласно кивает Игорь. Потом неверяще мотает головой — тоже не понимает пока, что всё реально. — Ты что, правда ко мне приехал?
Петя улыбается — не может не. Кивает. Руки сами собой тянутся к плечам Игоря, сейчас обнаженным — он же спит в одних трусах, чтоб его, — к шее и взъерошенному затылку. Теплый. Мягкий. Его.
— Не прогонишь? — уточняет Петя, нарочито серьезно прищуриваясь.
— И не пущу больше никуда, — выдыхает Игорь и наконец-то целует.
Дальше Петя плохо соображает — это и не нужно. Его затягивает в океан ослепляющей нежности, желания и тепла, и сопротивляться он не может и не видит смысла. Не замечает, как Игорь стягивает с него пальто, а потом и всю остальную одежду, оставляет только белье — но дальше не лезет. Прижимает к себе, бормочет что-то о том, что Петя опять замерз, накрывает их обоих одеялом, а Петю — собой.
На попытки напомнить, что Петя с дороги не был в душе, Игорь почти рычит — «не пущу» — и прижимает к себе так крепко, что становится тяжело дышать, но кто был бы против.
Игорь целует везде, куда придется, и Петя отвечает ему, как только успевает между жалобными всхлипами и невнятными словами, хриплыми и такими искренними, какие Петя никогда в жизни никому не говорил. Они жмутся друг к другу, как будто хотят сплавиться, сжимают беспорядочно, гладят, сминают кожу, и остановиться кажется физически невозможным.
Над ухом — срывающийся шепот, который Петя ловит жадно, как воздух: «Нужен, так нужен, скучал, люблю, невозможный, самый лучший, Петя, Петенька, никуда больше не отпущу, мой хороший». На глазах выступают слёзы, и Игорь тут же сцеловывает их и обнимает Петю еще крепче.
Оба пропускают момент, когда всё-таки срывают бельё и отбрасывают прочь, потому что хочется еще ближе, еще откровеннее, еще, еще… Петя это и повторяет, шире разводя колени, обхватывая Игоря ногами, царапая его спину. К полноценному сексу они сейчас точно не готовы, концентрации просто не хватит, а выдержки — и подавно. Игорь и не пытается настаивать — двигает бедрами очень медленно и чувственно, Петя даже не ожидал, что он так может. Вжимается ему между ног ровно так, как надо, скользит влажным членом по его, то и дело дразняще проводит между ягодиц.
— Может, давай на бок? — проговаривает Петя, кое-как собрав себя по частям, чтобы соединить слова в простой вопрос.
Игорь мотает головой, сильнее вгрызаясь в его шею, и вопросы отпадают.
Они не отрываются друг от друга до самой темноты, а потом и еще несколько часов. Петя успевает кончить трижды и несколько раз заплакать и успокоиться, потому что эмоций слишком много. Ему никогда в жизни не было так хорошо, причем не только и не столько физически.
Наконец немного успокоившись, они лежат в обнимку. Петя бездумно перебирает пальцы Игоря, тот второй рукой прижимает его к себе, накрывает его бедра одной ногой, и в целом кажется, что отпускать Петю он действительно никуда не планирует.
Ощущать его теплое дыхание на затылке, тяжесть его тела на своем, чувствовать его запах — всё это оказывается чистым кайфом, и Петя правда сомневается, что это не затянувшийся прекрасный сон и он не проснется в своей холодной, пустой квартире.
— Ты будешь моим парнем? — спрашивает Игорь, и Петя даже теряется. Не потому, что не хочет — хочет, конечно! — а просто от неожиданности.
Он разворачивается на другой бок, чуть приподнимается, чтобы смотреть прямо на Игоря. В комнате очень темно, но свет ночного города проливается сквозь открытое окно и позволяет рассмотреть сытые, но всё-таки чуть взволнованные глаза напротив.
— А что, — нарочно издевается Петя, задумчиво водя пальцами по шраму-молнии у Игоря на брови, — переживаешь, что я приехал только за сексом?
— Да, — отвечает Игорь так неожиданно честно, что Петя снова теряется. — Я же, ну… Не всерьез сказал, что не отпущу тебя. Отпущу, конечно… Если ты… захочешь уехать. А ты захочешь?
«Еще бы ты попытался не пустить», — сказал бы Петя, но он физически не может сказать такое сейчас, когда Игорь, кажется, всерьез не может поверить, что он… ну… с ним теперь.
— Никуда я больше не денусь, — заверяет Петя и коротко чмокает его в нос; Игорь забавно морщится. — И да, Игорь, я хочу быть твоим парнем. Если только ты не передумал и не хочешь вернуться к этому своему… как его, Дима?
— Вообще-то Олег, — исправляет Игорь, расплываясь в дурацкой улыбке, и поудобнее перекладывает локоть, чтобы обхватить Петю обеими руками и накрыть его спину ладонями. Хорошо. — У нас отношения-то были больше про дружбу, чем про… И у него там какие-то свои мутки, так что никто в этот Новый год не остался один.
— Только Нина, — проговаривает Петя. А потом хмурится и исправляется: — А хотя погоди, к ней всё подруга ходила, и вот я сейчас думаю… Но это неважно, забудь.
Игорь хмурится тоже.
— Петь, точно всё в порядке? Она же всё-таки невеста твоя.
— Была. И я же объяснял, как мы по-идиотски сошлись. Если бы не отец…
Он прикусывает губу. Говорить о чём-то настолько мерзком, как козни его бати, сейчас хочется в последнюю очередь. Игорь собирается сказать что-то еще, как вдруг раздаётся звонок в дверь.
Пару секунд они тупо пялятся друг на друга. А потом одновременно расплываются в улыбках и начинают ржать, как не в себя. Петя утыкается лбом ему в шею, Игорь прижимает ладонь к лицу. Они всё ржут, не могут выдавить ни слова, а неизвестный гость продолжает насиловать дверной звонок.
— Бля… Здесь… сука… Начинается то же… то же самое!..
Они сбились со счета, сколько раз за ночь кто-то приходил в квартиру Пети, где за весь год, кажется, не было столько посетителей. И даже теперь, когда они сбежали в другой город, им не дают спокойно насладиться друг другом. Спасибо, что хотя бы не час назад!
— Надо открыть, — с сожалением говорит Игорь, отсмеявшись. — Это, наверное, папа.
Пете резко перестаёт быть смешно.
— Погоди, что? Твой… твой отец?!
Игорь загадочно ухмыляется, чмокает его куда-то в висок и поднимается, разрывая объятия. Пока он натягивает джинсы прямо на голое тело, Петя успевает перебрать в голове все возможные жуткие концовки вот такого спонтанного знакомства с родителями. Родителем. У Игоря, как выяснилось, тоже только отец.
— Ну я ж с твоим познакомился, — хихикает наглая Громовская рожа. — Теперь твоя очередь.
— Нет, Игорь, ты что! Погоди ты!.. Гром!
Петя едва не падает с кровати, запутавшись в одеяле, судорожно оглядывается в поисках своей одежды, но в темноте и на нервяке ничего не может разглядеть. Игорь щелкает выключателем в комнате и, уже готовый открыть дверь, оборачивается к нему и возвращается, обнимает за плечи, заставляет посмотреть на него.
— Всё в порядке, Петь, ты чего?
Петя не знает, чего он. Просто как-то… неправильно это — вот так знакомиться. Какое впечатление он создаст? Это же важный для Игоря человек, и если Петя ему не понравится… Да он никогда себе не простит, если вынудит Игоря выбирать между ними!
Слова получаются спутанными, но он кое-как объясняет всё это. И вместо насмешки получает успокаивающие объятия и поглаживания по голове.
— Ты ему понравишься, — просто говорит Игорь и чмокает в макушку. — Потому что нравишься мне. Обещаю, Петь.
Приходится поверить на слово. Петя быстро надевает штаны и футболку, выходит в комнату, где Игорь уже объясняет отцу, почему так долго не открывал.
— …В общем, знакомься, пап, — выдыхает он, рукой подзывая Петю к себе, а потом переплетает их пальцы, и это прикосновение дает столько уверенности, что Петя спокойно улыбается и протягивает вторую ладонь Константину Игоревичу.
— Здравствуйте. С Новым годом.
Отец Игоря оказывается с ним буквально на одно лицо, тоже в каких-то дурацких шрамах, а еще он смотрит нарочито строго, но даже Петя видит, как сквозь это суровое выражение лица пробивается довольная улыбка. Он крепко пожимает руку — ладонь хрустит, но Петя даже виду не подаёт.
— И вас, молодой человек.
— Петя. Просто Петя.
— Тогда просто Костя. — Гром-старший хмыкает чему-то своему, а потом требовательно смотрит на Игоря, вскинув бровь. — Я всё понимаю, конечно, но каким образом у тебя за одну ночь Олег поменялся на Петю?
Игорь очень похоже хмыкает в ответ.
— Главное, что я — пока еще Игорь. А вообще, пап, это такая долгая история…
— Так вы расскажите.
Петя не уверен, надо ли бояться, бежать или, действительно, начинать рассказывать. Он вопросительно косится на Игоря — и понимает в ту же секунду, как тот, устало вздохнув, заводит уже выученную наизусть шарманку:
— Пап, ты же знаешь. Каждый год тридцать первого декабря…
Петя утыкается лбом ему в плечо и тихо смеется. Быть счастливым, оказывается, не так уж сложно.