Эйль, удостоверившись, что Гертруд помогла Рианнон благополучно добраться до своих покоев, заперся у себя. Он не хотел никого видеть или слышать. А потому закрылся от Дэйриила глухим блоком. Когда Тёмный всё же попытался пробраться в его сознание и посмотреть его глазами, он поделился с ним таким безнадёжным и мрачным отчаянием, что даже для Дэйя, вполне привыкшего к его внезапным приступам меланхолии, это оказалось слишком. И он предпочёл убраться подальше, чего, собственно, и хотел Эйль.

Он хотел остаться один. Настолько, насколько это было возможно в Черном Замке.

Эйль наведался в свою безупречно чистую, содержавшуюся в образцовом порядке, кухню и вытащил из ниши, зачарованной на холод, бутылку красного вина. Он откупорил её и сделал несколько глотков прямо из горла.

Память безжалостно уколола острой серебряной иголкой. Так пили они вино вместе с Дэйем, когда было лень искать бокалы, когда мышцы приятно ломило от усталости после очередной изматывающей тренировки и хотелось просто посидеть на ковре у камина, обнявшись посмотреть на пламя и насладиться вкусом хорошо выдержанного вина, конечно же, на любимых губах, в сладких, неторопливых поцелуях. Тонуть, пропадать в эмоциях и ощущениях друг друга.

Он оборвал поток воспоминаний, чересчур свежих и болезненных. Один сел на ковер у камина и осторожно пригубил вино.

И почувствовал прикосновение знакомых рук к плечам. Только теперь холодных и почти невесомых.

— Алан, — тихо позвал он в пустоту и, как и прежде, не получил ответа.

Он ощущал холод, но не похожий на холод, исходивший от Отца, когда он навещал Эйля в этой гостиной. Нет. Тот холод был обжигающим, заполнявшим всё пространство вокруг. Этот же — безжизненный, едва заметный. Эхо давно ушедшего, скорее, воспоминание о холоде.

Ладонь, коснувшаяся его обнажённого плеча, оставалась всё такой же — грубой и шершавой. И виной тому были бесчисленные замковые тренировки. Алан не пытался отлынивать и выполнял всё честно, наравне с другими, менее знатными Учениками Замка. Потому он умер именно с такими руками.

Ладонь начала двигаться вниз по спине, медленно и всё более реально. Эйль не шевелился. Он так истосковался по физическим прикосновениям… Даже больше, чем по самой близости. Дэйриил больше не приходил к нему. И не подпускал никого.

Холодное дыхание защекотало шею. Невидимый, бесплотный, Алан склонился над ним.

Эйль решительно отставил в сторону бутылку.

— Прекрати, — громко сказал он в пустоту.

И дыхание, и прикосновение исчезли. Но остался холод — Алан всё ещё был рядом с ним.

— Хочу, чтобы ты ушёл, — сказал Эйль, не оглядываясь.

За его спиной опрокинулось кресло и разбился хрустальный светильник. Эйль не обернулся.

— И прошу тебя, не возвращайся, — сказал он громко и чётко.

И услышал треск ломаемой мебели.

Он испытывал почти физическую боль и ненавидел себя за то, что делал. Семь веков назад он умолял мёртвого Алана остаться. Не бросать его одного. И Алан выполнил его желание. Безмолвной тенью следовал за ним, чтобы помогать во время Охоты.

Он приходил, когда одиночество и тоска становились особенно невыносимыми. Тогда боль Эйля помогала ему перейти черту и вернуться в мир живых, хотя бы бесплотным призраком и едва ощутимым холодом. И тогда он мог дотронуться до Эйля.

Громко захлопали ставни на окнах в спальне. И всё стихло. Холод исчез из гостиной. Обломки мебели и осколки светильника растворились в каменном полу. Замок никогда не отказывался от магических вещей, даже самых примитивных.

Эйль судорожно вцепился в бутылку и сделал большой глоток. Он не почувствовал вкус вина, только холод, обжегший гортань.

И он с трудом поборол желание вскочить на ноги и опрометью броситься к распахнутому окну, спрыгнуть с широкого каменного подоконника вниз и уже во время падения расправить крылья.

Он бы разыскал и вернул. Даже, если бы пришлось облететь все Мертвые Скалы. И Алан бы снова поверил ему.

Но Эйль остался сидеть у камина. Ещё несколько глотков вина, и его начало клонить в сон.

Нет, он не вернёт Алана. Прошлое останется в прошлом.

Снаружи завывал ветер. И начался очередной снегопад. Мокрый снег с дождём — как раз то, что нужно ему сейчас.

Алан поднялся высоко в небо и ещё раз посмотрел на свет в окнах покоев Эйля.

Ветер и снег не причиняли ему вреда. У него вновь не было тела, а значит — не было и физических страданий.

Но… он не мог перестать чувствовать. Видеть Эйля рядом с другим, видеть его счастливым и забывшим, казалось невыносимым, но Алан не нашёл в себе сил уйти. И смирился, остался рядом, чтобы видеть своего Серебряного Принца. Но теперь он лишился и этого.

Что ж, пусть буря плачет за него. Алан поднялся ещё выше и хлопья снега летели сквозь него.

Он ещё раз взглянул на полные света окна. Эйль допьёт вино и свалится спать. Может быть, он даже раскаивается, но… Алан горько усмехнулся: Эйль вряд ли отправится за ним. Теперь для него есть только Дэй.

Алан пристально смотрел на окна, полные тёплого, янтарно-золотого света, разрывающего ночную тьму. Он не сможет бросить Эйля одного сейчас, раздираемого сомнениями и противоречиями. Сейчас, когда их общий враг копит силы, чтобы вернуться. Нет! Даже, если Серебряный Принц просит об этом. Он просто не будет попадаться Эйлю на глаза. Очень скоро упрямцу вновь понадобится помощь. И тогда он окажется рядом. Ещё один долгий взгляд на полные света окна и Алан позволил очередному порыву ветра увлечь себя, легкого и бесплотного прочь, в снежную бурю и ночную темень.