Когда Гарри исполняется тридцать, он уже не похож на того Гарри Поттера из Хогвартса времен войны, Мальчика-Который-Выжил, мессию, нужную для победы над Волдемортом. Когда Гарри исполняется тридцать, у него на щеках жесткая щетина, волосы зачесаны так, словно их убрал поток ветра, черные, перемежаемые сединой, и шрамов больше. У тридцатилетнего Гарри специализация по темным проклятьям и приближающееся мастерство по артефакторике, постоянная работа профессором ЗоТИ и должность независимого эксперта в аврорате, портключ, которым он каждый вечер, независимо от нагрузки, перемещается на ночь домой, потому что его ждут.
Тридцатилетний Гарри реже вспоминает войну. Это было так давно, а после плохие, грустные, несправедливые вещи так и не закончились. Насколько справедливо, что он не мог ответить взаимностью на чувства Джинни?
Насколько справедливо, что ему взаимностью не мог ответить лучший друг?
Это, может быть, было взаимозаменяемо. Просто кто-нибудь сверху решил, что это будет хорошей шуткой. И когда восемнадцатилетний Гарри признался Джинни, что любит кого-то другого, Рон решил, что жизнь с парнем не про него. Что, может быть, это временно — их тяга друг к другу. Что Гермиона ближе, теплее, желаннее.
Гарри не настаивал. Отступил, хотя знал, что смотрел на Рона с такой непомерной враждебностью, с какой, может, даже на Лорда не смотрел.
Отсюда его специализация. Его знания, с которыми от него ежегодно пытаются оторвать хоть кусочек все существующие магические ведомства. После того разговора с Роном он, чтобы отвлечься, чтобы забыть, Мерлин, просто позволь ему забыть, ударился в учебу. Библиотеки Блэков, Министерства, Аврората, библиотека Мастера, лаборатории, мастерские, места преступлений, допросные, пыточные, тюрьмы. Гарри не особенно заботился о себе. Он не ходил пить после работы, потому что никто не заканчивал так же поздно, как он. Он не посещал корпоративы, потому что учился у Мастера. Он редко общался с кем-то из старых друзей, потому что время в его жизни было скоротечно и потому что общение с ними вызывало на поверхность воспоминания, когда все было проще. Когда Рон был с ним честен. Когда им нечего было бояться, кроме разве что смерти.
Гарри не особенно заботился о себе, и однажды его это подкосило.
О, он не беспокоился, что за ним некому присмотреть. Двадцативосьмилетний, хорошо обученный аврор и Ученик, он давно мог позаботиться о себе в случае непредвиденного, даже если это был бронхит и ноющая спина. Он знал, какие зелья ему нужны и у кого лучше купить курсовую мазь для позвоночника. Снейп будет ругаться, шипеть, но сделает скидку, лучший зельевар последних вот уже ста пятидесяти лет. Зельевар аврората и Мунго.
Может быть, единственный, кого можно было назвать другом нового Гарри Поттера. Вот как все повернулось.
Но когда Гарри исполняется тридцать, за ним есть кому присмотреть. У него есть тепло и уют за спиной, поддержка, тот пресловутый дом, который там, где сердце. У Гарри, в конце концов, снова есть сердце, которое он долгие годы назад отдал одному человеку и уже успел с ним совсем попрощаться.
Когда Гарри исполняется тридцать, он заканчивает работу в семь — сегодня на час раньше, чем обычно в этот день недели. Праздник все-таки, и он решает немного расслабиться: может себе позволить. После десяти лет работы на износ? О, он хорошо знает, что может, а чего ему делать не стоит, и послабление в день рождения — скорее меньшее из списка вариантов, ответ на которые «да».
Портключ в руке предвкушающе дрожит, и Гарри чувствует эту дрожь в себе — нетерпеливую, радостную, зовущую. Тянущую домой, куда Гарри годами не горел желанием возвращаться.
Поток магии, направленный в талисман. Нагретый металл, крепко сжатый в руке. И любимый человек в красном свитере грубой вязки, уже встречающий по ту сторону.
Его любовь. Его сердце. Тот, кто однажды забрал душу, вывернул наизнанку, а после, словно стесняясь, принес ее в спальню Гриффиндора, пока Гарри спал, и оставил ее такую, некрасивую, со следами конкретного человека, поверх двух одеял словно третье, не утруждая себя объяснениями. Тот же самый.
Только все-таки обернувшийся.
Утром, когда солнце уже взошло высоко и Гарри проснулся, успев загрустить, что его душа никогда больше не станет прежней. Постучавшийся так тихо, что слышнее оказался скрип открытой массивной двери. Робкий взгляд. И румянец — как признание всех совершенных ошибок разом.
Когда Гарри исполняется тридцать, он уже не похож на Гарри времен Хогвартса, и не потому, что убийство Волдеморта — пройденный этап. Просто за его спиной дом на прочном фундаменте.
И этот фундамент золотится и переливается именем лучшего друга. «Рон Уизли».
Ради этого стоило продолжать жить.