Они трахаются уже некоторое время. Эрен и Жан. И это здорово. Эрен не жалуется. Прикасаться к Жану так, каким-то образом удовлетворяет что-то, что накапливалось годами внутри Эрена. С тех самых пор, когда они впервые встретились, когда? кажется, в седьмом классе?
Регулярно, словно по часам, Жан приходит к нему или наоборот, и они занимаются сексом. Поначалу это всегда было обоюдное помешательство друг на друге, дикое и захватывающее. После того, как первоначальное безумие прошло, они перестали торопиться, может быть, ужинали до или после, или смотрели фильм, или принимали вместе ванну.
Все было одинаково приятно. Но в последнее время Эрен хочет чего-то большего. Не время от времени есть или лежать вместе на диване, даже больше, чем трахаться.
Наверное, из-за праздников.
Эрен всей душой ненавидит праздники, особенно сраное Рождество. Все психиатры, у которых он был, говорили, что это из-за смерти матери в декабре, когда ему было одиннадцать, и того, что его отец сошел с ума незадолго до того, как тоже умер. Эрен знает, что не только из-за этого. С этим временем года связана поглощающая боль. Боль от воспоминаний, как мама Армина пришла за Эреном в парк, чтобы найти, взять за руку и болезненно сильной хваткой потащить за собой. Хваткой, которая сразу дала понять ему, что что-то не так.
Эрен чувствует себя не в своей тарелке в эти дни не только из-за годовщины того ужасного времени.
Жан считает, что праздники — это большое количество бесполезных покупок с бешеной скоростью и грубое наваривание денег на людях, которые скрывают пустоту и одиночество своих жизней. И, вероятно, он прав, хотя Эрен не уверен в этом. Но он восхищен тем, насколько Жан внимательно относится ко всем подаркам, которые он дарит дорогим людям: он ищет и продумывает вещи так, чтобы они сразу покорили человека и нашли путь к его сердцу. Даже после того, как Эрен спустил тысячи долларов на работу с самыми разными специалистами, у него все еще есть та душевная пустота, смешанная с усталостью и злобой. Это чувство похоже на зуд глубоко под кожей, и оно подсказывает, что что-то нужно сделать с тем, что кажется и ощущается медленно приближающимся концом света. Но это не имеет смысла — хотя, правда ли? С учетом того, как его мир летит в тартары — ведь оно всегда становится сильнее, когда октябрь перетекает в ноябрь, а с ноября по декабрь все накапливается и накапливается.
Однако Эрен взрослый и не говорит ни с кем об этом, чтобы не распространять свою мрачность на других людей, радующимся счастью, даже если на самом деле он хочет сказать им всем, что их мнимое счастье не должно считаться таковым, если его можно разрушить взглядом или фразой.
Но в этом году он чувствует, что должен сделать хоть что-то для борьбы со своей проблемой, и это чувство проявилось через странное желание быть рядом с Жаном. Эрен понял это окончательно после секса и того, как Жан растянулся на кровати, все еще тяжело дыша. В последнее время Эрен ловил себя на том, что он хочет прижаться и обнять его; он хочет быть рядом с Жаном всю оставшуюся ночь, утро и следующую ночь, и дальше, дальше, дальше.
Это тупое желание, потому что Жан не раз говорил о своем удовлетворении тем, что они трахаются. В его словах звучала почти гордость. Жан, без сомнений, был приятно потрясен той сентиментальной, эмоциональной часть Эрена, которая слаба и хотела быть обнятой, прижаться, сплестись и держать так, чтобы никогда не отпустить. Жан, вероятно, сбежал бы так быстро, если увидел такого Эрена.
И тогда в постели Эрена не было бы прекрасного Жана и его ловких пальцев, умелого рта и пряного вкуса кожи под языком Эрена. Поэтому он держит рот на замке и борется с желанием крепко прижать Жана к своей груди и сердцу.
Он удивляется, когда за два дня до Рождества Жан, застегивая пальто и наклоняясь, чтобы в последний раз поцеловать Эрена перед уходом, говорит:
— Я заеду за тобой завтра в шесть утра. Будь готов.
— Что?
— Оденься потеплее.
— Что?
— Я напишу тебе, как подъеду.
— О чем ты говоришь, лошадиная морда? — шипит Эрен.
Жан ухмыляется ему и только говорит, сводя с ума неизвестностью:
— Будь готов к шести.
Эрен дрожит в дверном проеме и ругается про себя, наблюдая за тем, как Жан уходит. Для субботы шесть — рано. Но Эрен знает, что не откажет ему. Следующие несколько дней будут выходными, поэтому причин для отказа нет. И чертов Кирштайн держит его за яйца, даже не подозревая об этом.
— Держи, — говорит Жан, отдавая подушку Эрену, когда тот садится в машину. — Можешь спать. Это будет долгая поездка.
— Ты похищаешь меня? Жан только фыркает.
— Просто пристегнись, закрой глаза и спи.
Когда Эрен просыпается, Жан заезжает на парковку.
— О, хорошо. Ты проснулся. Вот, — он сует ему в лицо булочку с черникой. Любимая начинка Эрена.
Он рефлекторно хватает ее, стараясь не рассыпать крошки по коленям и салону.
Жан заплатил за стоянку и припарковался, прежде чем Эрен успел сориентироваться. Он щурится, пытаясь рассмотреть место. Погодите-ка, он узнает это место. Они на горе Сильверхорн. Эрен вылезает из машины. Холод не дает дышать, но он с все-таки с трудом делает судорожный вдох. Он не был здесь много лет! Но все осталось так же, как и в его воспоминаниях. Тот же покосившийся дорожный знак у крошечной парковки, те же колючие кусты, закрывающие тропинку, те же деревья. Эрен не успевает вдуматься в это, потому что Жан одной рукой хватает карту, а другой тащит того ко входу.
Сегодня чудесный день. Последние несколько миль до вершины они пробежали, и хоть оба были близки к ней, Эрен первым коснулся контрольного крайнего столба на горе.
Жан любезно уступил ему и даже несколько поддался – иначе начались бы жалобы на «нечестный старт» и «Я не знал, что мы будем бежать наперегонки» – и они отошли от вершины, чтобы пообедать тем, что взял с собой Жан. В их походный ланч входили любимые бутерброды Эрена, сухая смесь и яблоки, которые, кажется, всегда есть у Жана дома.
После они уже более спокойно и молча спустились к началу тропы. Каждый из них был погружен в собственные мысли.
Они вернулись на шоссе, и ровное урчание двигателя снова заставляет глаза Эрена слипаться, расслабляя его.
— Зачем все это было? Я имею в виду, сегодня.
— А? — рассеянно спрашивает Жан. – Ну, ты был в последнее время подавлен.
Жан все-таки заметил? Но Эрен был так осторожен в словах и выражениях!
– Может быть, — соглашается он, так как скрывать было уже нечего. – Но как ты узнал об этом месте?
Эрен ждет, что Жан скажет о Микасе или Армине, о том, как он спросил их, и начинает злиться, что они все за его спиной говорят о нем, жалеют, словно он беспомощный ребенок: «бедный сирота, которому всегда грустно в годовщину смерти родителей».
– Ты рассказывал мне об этом. Когда мы смотрели фильм летом, помнишь? Ты сказал, что зимой там красиво, особенно на тропе от северо-западного входа; люди не ходят там из-за плюща. И что ты не был там много лет.
– Вот как, – говорит Эрен. Он помнит. Действие фильма происходило в месте, напоминающем ему о горе. В нем проснулась острая, почти болезненная ностальгия. Но он даже не подозревал, что Жан вообще слушал его в тот момент и тем более, что он использует эту информацию в будущем. Было бы довольно странно вообще задуматься об этом тогда. – Да, я... Давно там не был. И в последнее время и правда был... Немного подавлен...
Жан прочищает горло, и Эрен ждет, что он сейчас скажет что-нибудь гадкое или саркастичное, как обычно, про то, как Эрен раздражает его своими мрачными лицом и выходками.
- Я хотел, чтобы у тебя был хороший день, – он пожимает плечами. Жан поворачивается к нему и улыбается. Такой милой улыбкой, что Эрену приходится быстро отвернуться, потому что он чувствует давление в глазах, и если он продолжит смотреть на Жана, то начнет плакать.
– Спасибо, — грубо говорит он.
– Без проблем, — кивает Жан.
К счастью, в этот момент по радио звучит одна из его любимых песен, поэтому он увеличивает громкость и начинает насвистывать. Эрен, благодарный за то, что он не заметил его настроения, ущипнул себя за ладонь так сильно, как только мог. Это работает: глаза перестают слезиться. Остальная часть поездки проходит молча.
Эрен снова дремлет, повернувшись к окну, когда Жан вдруг говорит:
– Марко съезжает в следующем месяце.
– А? – сонно отвечает ему Эрен.
– Да. Они с Миной наконец-то собираются жить вместе.
– Ага, — говорит Эрен, слушая только наполовину. Это был долгий, насыщенный день, и он устал.
— Твоя аренда рассчитана по месяцам? — спрашивает Жан после долгой паузы.
— Да, — отвечает Эрен. Однако в голосе Жана было что-то странное, и когда он оглядывается, кажется, что тот немного напряжен, словно выжидает. Как будто ждет, что Эрен хоть как-то отреагирует. Но Эрен не знает, что нужно сказать по этому поводу. Он уже много раз жаловался на ежемесячную аренду, и о том, как всегда беспокоится, что арендодатель внезапно повысит цену. И почему Эрена должно волновать, что Марко и Мина наконец-то съедутся? Ему нравится Марко, и будет обидно, если новый сосед Жана окажется не таким хорошии, но это на самом деле это неважно.
Он вздыхает и снова поворачивается к окну, наблюдая, как день медленно переходит в сумерки, пока они едут по бесконечному шоссе. Но Жан, кажется, не закончил.
– Мне просто было интересно, — начинает он неуверенно. — Я хотел спросить, может быть, ты захочешь… Я не знаю… Может...
Даже сонливый, он начинает раздражаться. Эрен садится прямо и злобно смотрит на Жана. Разве это похоже на него? Иногда он просто… чертов идиот!
— Говори уже, Кирштайн! Что ты там мямлишь?
Жан поджимает губы и крепче держится за руль. Он не сводит глаз с дороги, когда говорит:
– Ты хочешь переехать ко мне?
У Эрена отвисает челюсть. Что?
Но он хорошо расслышал Жана. И тот, очевидно, имел в виду именно то, что сказал. Он явно нервничает и все еще смотрит прямо перед собой, костяшки его пальцев побелели, а плечи ссутулились.
– Съезжай на обочину, — требует Эрен.
– Что? — спрашивает Жан.
– Останови машину! Прямо сейчас!
Жан подскакивает от его тона и поспешно сворачивает на обочину. Водитель в машине позади них долго и гневно сигналит, проезжая мимо.
– Что не так? — сердито-испуганно говорит Жан. Словно он ждет, что Эрен сейчас ударит его, а затем выскочит из машины и пробежит остаток пути до дома. Но Эрен только обнимает Жана так крепко, как только может в тесном пространстве машины, и говорит:
– Да, я чувствую себя подавленным. Но это был лучший день, который у меня был за долгое время. И я люблю тебя, Жан, и хочу переехать к тебе.
Ему кажется, что он прыгает с обрыва, и что Жан наверняка оттолкнет его, сам выйдет из машины и оставит Эрена в полном одиночестве на обочине. Но нет. Руки Жана медленно обнимают Эрена за плечи, и несмотря на неловкое, неудобное положение, нежно целует Эрена в затылок. А потом Эрен на самом деле плачет и прижимается к Жану, чувствуя себя самым большим идиотом в мире, но не может остановиться. Жан коротко смеется и шепчет ему на ухо:
– Я тоже тебя люблю. С Рождеством, дорогой.