Куроо улыбается. Улыбается и смотрит на стену. Там, прислонившись спиной к серому стоит его любовь, его счастье, его жизнь.

Луна в обличье человека.

Ангел.

— Я думал, ты не вернёшься, — шепчет, сглатывая ком в горле. — Думал, не придёшь сюда. Они ведь меня чем-то накачали, а ты все же здесь.

Высокий блондин смотрит на него с мягкой полуулыбкой, но с места не двигается. Обниматься не идёт. Целоваться — тем более.

***

— Это был сон, просто сон, — доктор улыбается, держит руку на бешено бьющемся пульсе, вводит очередной препарат.

— Вы не понимаете, — качает головой Тецуро, который секунду назад засыпал рядом со своей Луной на полу, которого разбудили и испугали врачи.

— Мы не понимаем, — уверено кивают ему в ответ, а сознание потихоньку плывёт.

***

— Сын, милый, — мама держит его за руку в зале для встреч. — Как твои дела? Ты будто совсем не ешь.

Приходится слабо улыбнуться. Приходится отнекивается и просить не кормить его пока насильно. Приходится ждать, пока она насмотрится на него и уйдёт.

***

— Я не хочу так больше, — Куроо кивает на противный зонд для подачи еды в его уже ослабевшее тело. — Я устал, Луна моя.

— Не хочешь меня видеть? — Ангел вздрагивает светлые брови и сияющие серебром линии на его лице и теле темнеют. — Только скажи, и я уйду. Ты ведь знаешь.

Тецуро забивается в угол комнаты, когда слышит шаги за дверью. Это точно к нему. Он отчаянно мотает головой и шепчет «не хочу, не хочу, не хочу…»

***

— Если ты ещё не родился, прошу, родись, — скулит в отчаянии Тецуро, похудевший, обколотый всем подряд и смертельно уставший от бессонницы. — Я дождусь тебя. Хоть всю жизнь ждать придётся. Клянусь. Но сейчас…

Он всхлипывает, откидывает голову, бьется затылком об стену с гулким стуком, но не чувствует боли.

— Ты хочешь… — золотые глаза прожигают насквозь, но не злобой, пониманием.

— Прошу, прости меня. Луна моя. Ангел мой. Уходи. Сейчас, прошу, уходи.

Луна улыбается, загорается ярче обычного рисунками на теле и под чужие рыдания выходит за двери. Сквозь.

***

Спустя двадцать лет этот подростковый психоз, как называет его мать, уже не напоминает о себе. Ни смертельной худобой, ни справками от психиатра, об их уничтожении семья позаботилась как следует.

Тецуро работает как не в себя, загружает каждую минуту в сутках на максимум и времени на воспоминания об Ангеле и его подростковой пятнадцатилетней влюблённости не остаётся.

Остаются редкие сны о прохладных руках на щеках и лёгкому поцелую в лоб на прощание. Куроо не уверен, что конкретно это было реальностью.

Он бежит по своим делам с двумя телефонами в руках. Ему тридцать пять, он должен следить и организовывать волейбольный турнир между институтами.

Звонок на один из телефонов отвлекает, а Куроо врезается в кого-то.

— Простите, я… — слова застревают в глотке, а внутри все сжимается в тугой нервный узел.

Ангел смотрит на него из-за спортивных очков точно так же. Удивленно. Странно. Неверяще.

— Луна моя? — сипло выдавливает из себя Тецуро, игнорируя вообще все звонки и людей вокруг.

— Ты? — хмурит брови Ангел, вспоминая свои многолетние одинаковые сны, но отвлекается на зов сокомандников.

Он убегает быстро, будто и не было, но Куроо навечно запоминает фамилию «Цукишима» на футболке. Теперь он не уйдёт. Не должен. Пусть идёт весь этот мир к чёрту, но Тецуро ни за что его больше не отпустит.