Ночные объятия

.

Тишина. Гробовая тишина, кажется, заполонила всё пространство вокруг, пытается сожрать тебя, неподвижно лежащего под одеялом и пытающегося перестать думать. Она не давит слишком сильно, чтобы голова начинала кружиться, но то самое ощущение сдавлинности чувствовалось где-то в желудке.

Попытаться перестать думать о всей той херне, что происходила с ними. Что сопровождала их позавчера, на прошлой неделе, двадцать первого числа … всё это такое странное и пугающее, неимоверно сильно не нравилось Тарталье.

В эти минуты даже не тикают часы, ведь уже о-очень долго эти голубки думали заменить то старое нечто из механизмов и тиков на электронные красивые и миниатюрные часики. И они заменили. И теперь на одной из полок рядом с темно-красными оконными шторами стоит эта маленькая черная коробочка со стильными ярко красными цифрами, быстро бросающимися в глаза по утрам.

Слегка поведя головой по подушке, Тарталья снова слышит оглушающее шуршание для такой тишины. Такое чувство, будто он давно уже слился с подушкой воедино и теперь слышит любой шорох, любую песчинку, что решала перекатить на миллиметр с изначальной позиции. Это было очень резко, такой противный и … просто противный звук, что сразу добавлял что-то плохое к его нескончаемому полету мысли, и совсем не помогало отвлечься. Только сильнее растекались чем-то склизким в глубине тянуще вниз.

Но несмотря на это чувство Тарталья продолжал смотрел на лежащего рядом Кэйю. Его темные как смоль волосы в ночи всегда начинают поблескивать, словно намазанные чем-то сладким, таким липким, но безумно вкусным. Его спокойное выражение лица, такое милое мягкое и успокаивающее, что хочется отдать всё, лишь бы увидеть его вновь.

Он так прекрасен сейчас и от этого та-а-к больно. Больно, когда ты видишь такую красоту, но не можешь дотронутся, обнять или просто-напросто поцеловать. Тарталья просто не любил тревожить свою звёздочку "просто так", не любил делать такие движение после которых тот резко дергается и взвизгивает от неожиданности, всё же он не хочет делать неприятно своему счастью. Только не сейчас, только не тогда когда он тонет в этом ручье собственных кривых мыслей, только не добавляй туда еще и безумной грусти. Сочетание этого опустошения, страха, непонимания и некого отчаянья не самый вкусный коктейль, чтобы пить его так поздно.

Но он не может не сделать это, ему слишком нужна хоть какая-нибудь поддержка, нужно отвлечься или забытая как обычно. Уйти опять в работу с головой, выполняя всё то, что он так долго откладывал "на потом". И он находит возможность заменить разбор тех огромных и скучных завалов. Это заставляет его тепло, даже со смешинкой, выдохнуть, но потом испугаться этого звука, что не дай боже это разбудит ЕГО, … и сново грустно.

Приподнимая свою руку с малого расстояния между их мятыми подушками, он тянет её ближе к своему бедру. И там он по большей части на ощупь находит холодную как у трупов руку. Его уже давно перестал смущать этот мороз, которым постоянно веяло от Кэйи, смирился, что тот постоянно пугает его, резко трогая все открытые участки кожи вызывая толпы мурашек на спине. Это было приятно и весело, но сейчас почему-то такой фокус не прошел. Это просто ощущалась, как холодная рука, да стало немного спокойнее, но все те беглые мысли, что так яростно пытались заполнить его рыжую голову, никуда не ушли. Они затаили дыхание и, когда же Тарталья мягко сжал эти выступающие костяшки, нахлынули с такой силой, что он уже начал тонуть.

Было уже просто противно - вначале была одна болючая мысль, потом другая, за ней третья и все так плавно вытекают друг из друга, так ненапряжно наседают сверху и вжимают в матрас под тобой, что это спасительное касание уже не кажется тем "глотком свежего воздуха", а лишь ещё более сильным ударом под дых.

– Ох, ты опять думаешь о чем-то?

Сонный, но такой нежный голос прозвучал так неожиданно, что Тарталья даже не успевает состроить гримасу, что он спит. Он быстро смотрит на их сплетенные между собой пальцы и понимает, что слишком сильно сжимал эту мозолистую прелесть.

– Хей, ну сладкий… давай, иди ко мне, – его голос не грубеет, но он высовывает из их сплетенного комочка руку. Но немедля, быстро приподнимает своё одеяло и, поменяв позу, кладет на матрас свою руку и ногу, будто звезда которую сложили на пополам в центре. И это одеяло добавляет еще большей теплоты, напоминая открытое гнёздышко… так приятно.

И Аякс подползает в этот раскрытый "кокон", укладывается головой на широкой талии своего счастья, покорно расслабляется и обнимает руками, перекручивая их под спиной Кэйи. Его бережно накрывают одеялом а смуглые пышные бедра мягко приобнимают устроившуюся между ними тушку. Его повернутую в бок голову медленно очень ласково и нежно начинают поглаживать кончиками пальцев. Массируют затылок, слегка надавливая подушечками, и переминают мягкие, ярко рыжие пряди, продолжая придерживать второй рукой за спинку.

– Ну солнышко, расскажи что тебя беспокоит. Ты так нервничаешь сейчас…

Вкрадчивый голос, словно мед на душу, заставляет всё же тяжело вздохнуть. Тарталья знал, что ОН его всегда выслушает, всегда поддержит и поможет понять, что пошло не так, но сейчас Аякс не хотел нагружать его своими проблемами. Не хотелось "вновь показаться слабым", как он уже "понял из предыдущих размышлений…

Но он начал рассказывать.

Начал так же быстро, как они и зарождались, говорить всё, о чем думал, прыгая с темы на тему, немного сжимаясь в слишком волнующие моменты, но рассказывал. А его слушали, не перебивали и продолжали поддерживающе поглаживать и по голове, и по спине. После к рукам присоединились и ноги, которые мягко и так плавно начали водить ступнями по его голеням и бедра. Будто его хотели окружить своим теплом так сильно, что нужно было для этого вжиматься в оппонента.

И это успокаивало, все эти доверчивые прикосновения, уверенные и осознанные угуканья в нужный момент подействовали слишком хорошо. Все эти массирования, поглаживания усыпляли, а накрывающее их сверху одеяло дарило ещё большее чувство безопасности. Да так что тарталья уже проваливался в сон, когда заканчивал последнюю промелькнувшую в голове "мыслю".

Он уже не думал о словах, не думал о самих мыслях. Он будто отпускал их, просто выговаривая и кидая куда-то в сторону. И это оставшееся внутри пустое место, будто сглаживал Кэйа, что всё так же продолжал неотрывно массировать затылок и тихо почесывать спинку.

– … – последнее, что помнил Аякс, проваливаясь в сон, был тихий вдох Альбериха, что собирался что-то сказать, но его уже поспешно остановился сильнее притягивая к себе.

Он начал засыпать, когда, поняв состояние своей любви, Кэйа просто продолжил поглаживать рыжего. Тогда им обоим уже не нужны были слова, хватало теплоты

Дыхание Аякса замедлилось. Плечи расслабленно опустились на крепкие тазовые кости и теперь теплый воздух из разогретых лёгких согревал место чуть правее пупка. Подтянутые ноги остановились и теперь были просто чуть согнуты в коленях по бокам от таза самого Чайлда. Ткань одеяла поверх натянулась и теперь укрывала из обоих, создавая подобие шалаша.

Рука на затылке замедлилась, пальцы приподнялись из рыжей копны вьющихся волос и теперь плавно легли поверх. Большой палец немного погладил кожу ближе к вискам и на смуглом расслабленном лице засияла победная счастливая улыбка, полная тепла и заботы…

– Спокойной ночи, солнышко моё…

.