Тернии

— Ментеныш! — кричат ребята сверху и выливают ведро какой-то зловонной жижи. «Не бери на душу», — потом говорит Игнат, но как не брать? Разве на такое возможно не обращать внимание.

— Я с мусором не сажусь, — смеются одноклассники. Они уже поняли, как все работает в мире. По понятиям. Только они еще что-то решают.

Игорю нужно думать. Думать! Но вместо этого он вспоминает…

Вспоминает, тычки в спину и выброшенные в урну учебники. Вспоминает самодовольные рожи старшаков за гаражами, когда Игорь приходит на стрелу. Вспоминает, как они меняются и стухают, когда он бьет в лицо одному. Бьет до крови. И не пугается ее вида, не останавливается.

Вспоминает, как качает головой отец. И как светлеет его лицо, когда Игорь, задыхаясь и почти крича, сбивчиво объясняет: «Да они Сашку обидели, они ей жвачку в волосы наклеили!» Как его грубая огромная рука ложится на Игорево плечо и звучит тихое: «Молодец. Ты все правильно сделал».

Вспоминает шахматы. Вспоминает, как отец учит записывать ходы, как учит разыгрывать сицилианскую… Как они вместе слушают по радио партию Карпов-Топалов и Игорь тщательно, чтобы ничего не упустить, ставит фигуры, чтобы видеть… Потому что вообразить всю доску в уме он еще не умеет. Отец почти не смотрит на копию матча на столе… Он курит в форточку и думает о чем-то своем.

Вспоминает теплые руки теть Лены… Ее мягкий, ласковый голос: «Хочешь кушать? Может, пельмешек?» У Игоря нет аппетита, он, кажется, больше никогда не захочет есть. Он видел, как огромный страшный мужик, отцовский сослуживец, плача наставлял на Игоря пистолет. Видел, как отец потом душит напарника.

Как гроб опускают в землю…

Вспоминает дядю Федю. Фёдора Ивановича. Как он грозит пальцем, а потом улыбается. Как он смурнеет и достает армейский ремень. Единственный раз в жизни. Потому что взрослые лбы, а поехали пьяными на машине.

Вспоминает армию. Истертые кирзой ноги, душ только в холодной воде, старшину-отморозка. Ритм, отбиваемый сапогами и армейские песни, которые они орали до пены в горле.

Вспоминает Академию. Зубрежку ночами, нормативы, зачеты. Друзья зависают под окнами, поют песни, но некогда, все это некогда…

Вспоминает ночной Питер. Драка, женский крик, Игорь впервые на посту. Он бежит, не разбирая дороги, он плохо понимает, что вообще произошло. Удар по голове и осколок стекла прямо в висок…

Игорь может долго еще вспоминать. Но не время.

Перед ним стоит маньяк. Убийца. Он стоит гордо, будто и правда верит, что вершит правосудие. Он смеется, и в его хищных глазах плещется безумие, выросшее из отчаяния и безнаказанности. Оно должно было быть вылечено, вырвано с корнем, но, похоже, кое-что нельзя исправить таблетками.

Убийца спрашивает:

— Ты прошел такой тернистый путь, Игорь, — и обводит пространство взглядом, будто все эти воспоминания прямо здесь, в этой комнате. Будто он может видеть их так же ясно, как и сам майор, — И ради чего?

Игорь думает. Должен думать. Должен, наверное, ответить что-то про преступление и наказание, про справедливость, про человечность. Ничего не приходит в голову. Вместо этого он снова вспоминает Фёдора Ивановича и отца, придурка-Цветкова, наивного Димку Дубина… Вспоминает Юлю.

И поднимает голову:

— Прошел? — он качает головой в знак того, что ничего он еще не прошел. Он только в пути, и с каждым годом тернии все гуще, будто он и вовсе свернул не туда. Но это неправда. Он знает. И черта с два он остановится. Черта с два его остановят.