Терновый путь

— Цви́тэ тэ́рэн, цви́тэ тэ́рэн, — мама напевала себе под нос, аккуратно собирая белые цветы длинными тонкими пальцами и Ники как всегда любовался её руками. Мама ходила, как будто танцевала: к корзине от куста и обратно, потом опять с маленьким берестяным лукошком, которое досталось, как говорила мама, ещё от её прабабки. Впрочем, поверить, что это лукошко вот прямо настолько старое, у маленького Ники не выходило. Если и мама собственными глазами видала ещё волшебника-императора, то кого же тогда видало берестяное лукошко? – Цви́тэ тэ́рэн, цви́тэ тэ́рэн, лы́стя опа́дае. Хто з любо́в’ю нэ знае́ться, той горя́ нэ зна́е. Хто з любо́в’ю нэ знае́ться… Осторожнее, Ники. Кусты очень колючие.

Отдёрнув руку, Николай в каком-то недоумении уставился на набухающую на пальце крупную алую каплю – не плакал, не испугался, а просто смотрел и ждал. Мама вытряхнула собранные цветы в большую корзину. Такая красивая, светлая в лёгком летящем платье, склонилась к Николаю:

— Палец покажи, несчастье моё.

Николай отвернулся и быстро засунул в рот. Мама пожала плечами, снова возвращаясь к цветам и тихой, спокойной песне.

— Мы будем цветы сушить? – Прошамкал Николай, не вынимая пальца изо рта и мама кивнула.

— И пить чай зимой.

Чтобы собирать цветы, она аккуратно бралась за ветку кончиками пальцев; срывала бережно, чтобы не повредить. Николай так ещё не умел – хватал и ломал – конечно, с научной целью. Узнать, что внутри у машинки, непременно понять, какой изнутри цветок, выяснить, что будет, если разобрать на части мамину деревянную шкатулку и после собирать её при свете большой свечи. Николай познавал мир с жадностью и упорством, а мир поддавался ему, раскрывался навстречу, и в каждом новом дне, в каждом новом часе было что-то чудесное, удивительное, что-то такое, о чём, чудилось, маленький Ники будет помнить теперь всю жизнь. Правда, на завтра большинство открытий, конечно же, забывались, туманясь, сливаясь с прочими – Николай не жалел о них. Если бы помнил, что забыл, наверное бы жалел. Но помнить то, что ты забыл, почему-то никак нельзя, а значит – жалеть не надо.

— А почему тёрн колючий? … А если есть цветочки, то есть и ягодки? … А что это за песня, которую ты поёшь?

Обедали тут же, на солнечной полянке, вытащив из маминой сумки бутылку морса и щедро намазанный сливочным сладким маслом хрустящий хлеб. Масло подтаяло и пачкало пальцы. Николай облизывал их по самые ладони, а мама подсовывала большую тканевую салфетку. Но зачем же Николаю салфетка, если пальцы такие вкусные?

В воздухе пахло терновым цветом – Николай вдыхал этот запах полно и глубоко, и голова от него кружилась, а вокруг гудели шмели и пчёлы – мама их порой отгоняла от Николая.

Щурились оба, мама и Николай, и было даже лень совсем задавать вопросы. И мама опять мурлыкала ту же песню. И только неутомимые насекомые продолжали носиться вокруг заполонивших едва ли не всю вселенную колючих, таких полезных кустов терновника.

— А если мы цветочки собрали, значит ягодок уже не будет? – тормошил Николай маму уже на кухне. Мама аккуратно разравнивала собранные цветки на подносе ладонью.

— Ники, не мельтеши, рассыплешь ведь всё. Ну мы же чуть-чуть собрали. А тёрна там видел, сколько? И ягодки будут.

— И мы их соберём?

— Да, соберём.

— А когда?

Взобравшись на табурет, мама аккуратно расставляла подносы с цветами под самым потолком, на верхушках шкафов. Николай было хотел помочь, но, слишком тяжёлые и большие, не смог подавать подносы.

— После первых заморозков. Тёрн спеет раньше, но, чтобы стать полезным и вкусным, ему нужно пережить морозы.

***

Чтобы стать полезным и вкусным, тёрну нужно пережить морозы.

Сегодня Николай обнаружил в холодильнике банку варенья и стопку блинов на шкафчике. Снова масленица. И снова он её не заметил, опять пропустил перемены в календаре. Значит, впереди неделя чревоугодия. И полная урна всякого – он не съест.

Ложка утопала в сладком, густом и тёмном. Николай водил ею по кругу бесцельно, бездумно. Он помнил, как мама зимой варила на кухне варенье из собранных синих ягод. Кости у терновника ядовитые – мама удаляла их долго и что-то пела.

Варенье пахло детством – горьким, почти забытым, проклятым детством.

Чтобы стать вкусными и полезными, терновые ягоды должны перенести первые заморозки. Как человек – удар. Тот удар, который вышвыривает пинком в раскрытую дверь из детства, тот удар, который выбивает из-под ног надёжность устойчивой почвы.

Дурацкая очень мысль.

Схватив за край, Николай бросил блин на тарелку. С ложки упала ягода.

Вот он – терновый путь. От белых душистых цветов – к слипшейся, неприглядной, приторно-сладкой тягучей массе.

Что-то внутри щемило. Как старая песня, которую пела мама, как память о детстве, которого не вернуть.

Николай ненавидит сладкое.

Неловкое движение, локоть – о банку.

Стекло – на кафель.

Склонившись, Николай по какой-то дурости схватился рукой за осколок. И даже не почувствовал боли. Смотрел на тёмный сироп и на яркость крови, смотрел на свою ладонь.

***

Ветки у терновника цепкие и колючие. Сквозь них не продраться, сквозь них не пройти никак.

Мама сидит на траве, улыбаясь навстречу солнцу.

Мама напевает песню себе под нос и Николаю кажется, что этот прекрасный день вообще никогда не кончится.

Но лепестки осыплются, ягоды потемнеют и переживут морозы.

А куст зацветёт опять.

Но мама к нему уже больше прийти не сможет.