Ещё один дурацкий бессмысленный день подошёл к концу. К хорошему привыкаешь быстро, но для Менделеевой до сих пор в новинку, что теперь пространства слишком много на двоих. Даже её хочется немного тепла извне. А кровать для двух слишком мала...
Но когда это ей мешало? Тем более сейчас, когда никто и никогда не заглянет и не осудит.
— Не подвинешься? — ухмыльнулась она. В ответ Нобель раскинула ноги и руки, но их так легко сдвинуть, что кажется, будто она и вовсе не прилагала усилий, чтобы их удержать.
Спрашивать согласия — не для Менд. Тем более, когда всё понятно и так.
— Прохладно тут у тебя, — усмехнулась она, пытаясь устроиться настолько удобно, насколько возможно. — Небольшой разогрев не помешает.
Она хотела прижать к себе Нобель, но та, как и ожидалось, стукнула её по руке. Лёгонько так, не всерьёз. Значит, ещё не готова. Ну и ладно. Не пихает с кровати, и то хорошо. Пусть пока разогреется немножко, потому что к настоящему жару она не готова. Не всё же сразу!
Вскоре Нобель, прекратив дуться, всё-таки повернулась к ней. Жаль только, что в прикрытых глазах нет пламени! Нет, они больше похожи на тлеющие огоньки… Губы её скрыты маской, но Менделеева знает, что под ней улыбка. Или то, что от неё осталось. Или вообще была бы улыбка.
С другими Менделеева не церемонилась бы — просто сорвала маску, и всё. А с Нобель так нельзя. Не позволит себе такого. Вот и остаётся только представлять, что, наверное, её сухие губы изъедены фиолетовыми прожилками и трещинами — кажется, нажмёшь, и обязательно выступит айвори. А может, там нет даже этого. Может, айвори отобрало у неё челюсть. Нобель не давала ей увидеть, как она ест, а Менделеева не настаивала.
Но она уверена — что бы там не оказалось, она бы с радостью это поцеловала. Только теперь, конечно же, она не постеснялась бы спросить. Лицо Нобель очень хрупкое, даже если не считать маску. Сама она так хрупка, а Менделеева иногда так горяча.
Такую красоту даже поджигать жаль. Что ж! Прекрасное есть не только в пламени, и удовольствие можно получать не только в его языках. Разве что теперь… Ей самой нужно время остыть…
Менделеева отвернулась от стыда не то перед ней, не то перед самой собой.
— Я рада, что ты со мной, — только и сказала она, понимая, что Нобель удалось её смутить, не делая абсолютно ничего. Может, это и зовут влюблённостью?
В ответ рука Нобель взяла её и чуть-чуть потянула к себе. Менд не нужно повторять дважды, так что она поворачивается полностью.
Нобель кивнула, и губы Менделеевой легли на лоб сами собой. Осторожно, согревая, но не обжигая.
Рука Нобель взяла в ответ подбородок и провела пальцами. Менделеевой оставалось лишь порадоваться, что теперь никто не сможет увидеть, как она краснеет. И опечалиться, что никогда не сможет увидеть улыбки Нобель.
Но, пожалуй, ей хватило её взгляда.
— Спокойной ночи.
И она и правда обещала быть таковой.