1
— Вы видели новенькую? Про неё говорят ещё…
— Та ученица по обмену? А, да, это ведь уже сегодня…
— …и чёрт, такие ножки! Ну, она была довольно далеко, так что я мало что разглядел, но вау…
— Я слышал…
— Правда? Ну, что она…
— Чего-о-о? Только не говори, что не знаешь…
— Пилот? Правда? Не шутишь?
— …да ещё и в нашем классе!
— Аянами-кун, — говорит учитель с улыбкой, — представишься?
Аянами Рэй — девушка с алыми мёртвыми глазами и голубыми волосами ледяного оттенка совершенно неподвижно стоит перед классом и пристально смотрит на их лица.
— Аянами Рэй, — говорит она. Не улыбаясь. И не моргая.
2
До даты в Свитках Мёртвого Моря осталось двадцать два дня. Двадцать два дня, прежде чем Третий Ангел восстанет из вод и окунёт Токио-3 в красный. Двадцать два дня до начала исполнения великого космического плана, которого так ждали и к которому готовились столько лет.
Фуютцуки стоит непоколебимым стражем рядом с Гендо, который наблюдает, как всё встаёт по местам.
Внизу Кацураги и Акаги обсуждают показатели синхронизации и факторы риска - все эти мелкие, но необходимые детали для предотвращения апокалипсиса. Их голоса эхом разносятся в пространстве, но Гендо слушает лишь вполуха. Его взгляд прикован к слегка полупрозрачному изображению, парящему над Евой 00. Глаза Рей закрыты, она сидит внутри капсулы пилота, ожидая начала теста.
— Рей, — звучит его мягкий голос, — готова?
Она медленно открывает глаза. На фоне резкого освещения штаб-квартиры NERV ее глаза мерцают, как две цветные точки.
— Да, — отвечает Рей. Как всегда тихо и кратко. «Неестественно» — перешёптываются остальные, словно Гендо не слышит, что происходит в NERV, не замечает редких семян сомнения и попыток неподчинения приказам. Они не видят, не могут видеть ни того, что делает Гендо, ни мириад образов, возникающих в его голове при взгляде на Аянами Рэй. На её волосы, глаза, или когда он замечает её спокойные глаза, смотрящие на него…
Юй всё-таки сдержала обещание. На это ушло больше сил и, быть может, времени, чем он ожидал, но она всегда была здесь.
3
Для неё почти повседневно просыпаться от запаха антисептика в тускло-голубых больничных стенах. Рей не знает, который сейчас час и почему она здесь, но знакомые трещины в потолке подсказывают, где она.
Ровное жужжание вентилятора под потолком заглушает летний треск цикад.
Когда Рей поворачивает голову, она замечает, что её левая рука в гипсе. Она сломалась недавно, и побаливает даже сейчас под ускоренным воздействием медикаментов. Через пару дней кость срастётся, не оставив от трещины и следа. Рей пробует поднять руку на пару сантиметров. До сих пор побаливает, но это ничего, это временно, а с остальными органами всё в порядке. Ради высшего блага сломанной рукой можно пренебречь.
Рей сломалась, и сломается ещё не раз, будь то на тренировках или в боях, и всегда восстановится снова. Будут врачи, которые вправят ей кости и сошьют воедино тело из миллионов кусочков плоти. Это несложно — нужно просто установить их на положенное место и надавить до щелчка. У Рей есть цель, единственная причина её создания. И она знает это, всегда знала. Суть её существования едина с ней, как цвет волос или кровь в венах.
Но всё в порядке. Она вылечится и войдёт в свою Еву снова, ведь именно для этого её создали и именно для этого она должна существовать: чтобы быть Первым Дитя, пилотом Евы-00, чтобы тренироваться, сражаться и защищать Токио-3, его людей и жизнь, которую не может полностью понять.
4
Когда уборочные бригады приступают к сбору разбросанных по всему Токио-3 останков трупа Рамиэля, Синдзи лежит на футоне и, не засыпая, смотрит в потолок.
Он знает, что ему нужно поспать. Он очень устал после боя, и мышцы до сих пор болят, но завтра всё равно в школу, чтобы поддерживать иллюзию нормальности вокруг почти разрушенного города. Синдзи более чем готов погрузиться в сон, чтобы утолить боль...
Но вспышки образов в памяти заставляют его бодрствовать. Обжигающий воздух и ослепительный свет, бескрайняя синева и неземной гул в ушах от ангельской… песни? Крика? Могут ли ангелы вообще плакать, петь, чувствовать боль? Кровью они истекать могут. Она всегда пугает особенно сильно — когда заливает дома и улицы густым вязким пахучим пятном, чей след никогда не исчезнет полностью, сколько бы бригады не пытались его смыть. А его цвет, его блеск, неотличимый от человеческой крови…
Синдзи поворачивается на бок, впечатавшись в подушку. За окном в абсолютной темноте Токио-3 луна сияет белым безмолвным часовым в поле рассеянных звёзд.
NERV отправил обоих пилотов в больницу после миссии, но большее внимание уделялось Рей. Её травмы были лёгкими, и врачи сообщили, что это почти чудо. Доберись до неё Синдзи на пару мгновений позже, и LCL в пробке начал бы варить её заживо. Синдзи взглянул на неё, но та лишь наклонила голову, не изменив выражения лица. Повязки на руке, волосы, обрамляющие покрытые синяками лицо, будто шлем… в тот момент она казалась чем-то не совсем человеческим, скорее, юки-онной с серьёзным взглядом или древней святой из западных храмов.
До этой ночи Синдзи тоже так считал. Аянами Рэй, Первое Дитя; Аянами Рэй, избранная, идеальный пилот. Идеальный ребёнок его отца.
Но теперь Синдзи понимает её больше. Аянами тихая, спокойная, но храбрая. Скорее всего, она никогда не плакала до потери сознания и не царапала руки, пока на коже не появлялись капельки крови, но это не значит, что она не страдает и ничего не чувствует. Что-то есть в ней, погребённое под ледяной отстранённостью, ещё есть, что-то мягкое, замёрзшее и полуживое, но оно есть. И оно проявляется в мягкой улыбке, в тихой благодарности, в прохладных ладонях в его руках. В этих редких небольших моментах есть своя красота, как в бледном свете зари на росе, как в первых цветах из снега.
5
Спустя десять дней после переезда из Германии Аска понимает: Япония отвратительная страна, в которой живут отвратительные люди, и ей здесь очень не нравится.
Ну ладно, может не все. Точно не мистер Кадзи и Хикари, да и парень c волнистыми волосами, который подкладывает лишние дораяки<footnote>Японские блинчики с начинкой.</footnote> в целом ничего такой… Так что Аска готова признать, что все японцы в целом не такие уж и плохие люди. Но по какой-то счастливой случайности Аска застряла с худшими жителями Токио-3. С Мисато, которая разбрасывает одежду по всей квартире и которая непостижимым способом умудряется поджигать еду в микроволновке, с бесхребетным Синдзи, который никогда никому не смотрит в глаза и готов извиняться даже перед стенами, когда врезается в них... И конечно, с ней, с этой Мисс Идеальным Пилотом и любимицей учителей, вундеркинд, который всё делает правильно. Рэй Аянами.
О, Господи, Рэй. Аска её терпеть не может — и её осанку, и её походку, и её вечное молчание, как будто титул Первого Дитя даёт ей право считать себя лучше всех остальных. Эти ледяные глаза, смотрящие насквозь, словно ты пустое место, помеха, настолько слабая, что и замечать-то её не стоит, это тихое «да», которым она отвечает буквально всем, это неестественное послушание любому слову других офицеров, этот печальный взгляд псины, с которым она повсюду плетётся за командиром Икари…
Аска сотворила себя, несмотря на ушибленные костяшки пальцев и кровавую слюну, с помощью злобы, вечного гнева и упрямой решимости, острой, как оточенный нож. Аска слишком шумна, слишком груба, Аска вобрала в себя всё то, что девушкам иметь никак нельзя, но от этого она, наглая девка Аска Лэнгли Сорью, только набирает силы. И её нельзя просто взять и сломать, потому что она всегда есть и всегда будет сама по себе.
А Рэй — всё то, чем Аска никогда не хотела быть и даже больше. Но есть что-то в этой её молчаливой покорности, в том, как Рэй с лёгкостью подчиняется любым приказам, по-прежнему оставаясь невозмутимой. Аска не может перестать об этом думать: о том, что Рэй не нужно достигать целей так, как Аске, с её стремлением сделать хорошо-лучше-ещё-лучше, с её обжигающим пламенем под кожей. Рэй хороший пилот и без всего этого, ей не нужно пытаться, ей не нужно об этом беспокоиться хотя бы чуть-чуть. И это бесит Аску, её бесит обычная отстранённость, с которой Рэй смотрит на любые поставленные задачи. Какого хрена пилотирование и битвы с ангелами так легко ей даются, когда они ничего для неё не значат?! Когда она никогда не дралась, не ломалась и не тонула в крови за крохотный шанс быть достойной, быть желанной, быть хорошей, знать, что она нужна как воздух…
И даже больше. И даже больше.
6
После работы, но до ужина, вдруг раздаётся стук в дверь. Мисато, сутулясь перед телевизором в майке и спортивных шортах, кричит: «Иду, иду!» и вылезает из подушек на полу.
На пороге на нёё пристально смотрит Рэй. За несколько месяцев Мисато заметила, что она почти не моргает.
— Синдзи здесь?
— Делает уроки с Тодзи и Кенсуке. Аска сказала, что у них тест по английскому завтра, хоть её это и не волновало, когда она ушла… ты хотела передать ему что-нибудь?
В ответ Рэй тянет руку в карман. Потёртый пластик и выцветший логотип Мисато более чем знаком — обычный предмет в семье Икари Синдзи.
— Нашла после теста синхронизации.
— Спасибо, Рэй, — отвечает Мисато, принимая плеер SDAT. — Уверена, Синдзи это оценит.
Повинуясь порыву совести не отправлять маленькую Рэй совсем одну в темноту, Мисато добавляет:
— Почему бы тебе не остаться пока у нас? Синдзи скоро вернётся и ты можешь отдать плеер ему. Если хочешь, я могу заварить чай, у нас есть чай сенча, ячменный, ходжича…
— Ячменный, пожалуйста.
— О-кей! — отвечает Мисато, небрежно отдав честь и отойдя на кухню.
Возможно, она чересчур усердно притворяется жизнерадостной, но иначе перед этими детьми она и не может. У неё никогда не было родительских качеств, а её поведение, которое она изо всех сил пытается под них подогнать, это результат длинного процесса проб и ошибок.
Но она по-прежнему хочет хотя бы попытаться. Так думает Мисато, доставая чай из шкафа и высыпая его в чайник. Попытаться ради Синдзи и Аски, для них, потерянных и потерявших мать. Которых призвали не на их войну.
И для Рэй, которой, возможно, больше всего нужно человеческое тепло.
Мисато знает, что другие сотрудники NERV думают об этой странной девушке. Она хорошая, но Мисато не может понять её. В отличие от Синдзи или Аски Рэй никогда не вела себя по-детски, и Мисато уже сейчас видит, какой тревожностью это обернётся во взрослом возрасте.
На плите свистит чайник и Мисато снимает его, едва заметив первые клубы пара.
После Антарктиды Мисато пришлось выстроить жизнь заново, навек оставив в прошлом туманные дни холода и больничные халаты, но даже сейчас, пятнадцать лет спустя, из-за Рэй в ней просыпается всё то, что было у Мисато Кацураги в её четырнадцать. То, как Рэй говорит, опустив взгляд и понизив голос, то, как она двигается бесшумными шагами, словно стараясь занимать не слишком много места, то, как она сидит, вжавшись в стул, словно стремясь стать ещё меньше и незаметнее. Всё это привычно неуверенным, всегда тревожным девушкам, которым только предстоит понять, зачем живут.
Но Мисато видела, как Рэй переводит взгляд на Синдзи. Она по-прежнему почти не говорит, её по-прежнему почти что нет, но, тем не менее, теперь она есть. За эти несколько месяцев во взгляде Рэй, наблюдающей за Синдзи и Аской, есть что-то помимо равнодушие, есть намёк на интерес и почти неразличимая тень тоски. И если она будет так же смотреть и на Мисато, если она сможет хоть как-нибудь помочь Рэй, то…
…то она так и сделает. По крайней мере, как думает Мисато, наливая кипяток в сколотые чашки, она хочет попытаться.
Голос Рицуко насмехается над её попытками поиграть в семью, но Мисато отмахивается от него, возвращаясь в гостиную с двумя чашками ячменного чая.
7
— Если мальчик, Синдзи. Если девочка, Рэй.
8
Рэй снится кровь, звёзды, мёртвая белая земля, снится, как её конечности отрываются и медленно растворяются в море болезненно-оранжевого цвета. Рэй просыпается в постели с влажными от пота волосами, лежащими на полу простынями, комом в горле, и если не кошмаром, то угасающим видением на грани разума. на границах разума мелькает кошмар, если не угасающее видение.
Если закрыть глаза, то Рэй сможет увидеть её вновь — этот изгиб улыбки, блеск тёмных глаз, каштановые волосы. Рэй хочет спросить «кто ты», но в этих снах воздух густой и вязкий, как LCL, и она не может шевельнуться в нём. Ей остаётся лишь молча наблюдать, как перед ней раскалывается мир.
— Ш-ш-ш… — шепчет женщина с лицом Рэй. — Всё в порядке, с тобой всё хорошо. Скоро всё закончится.
9
В безоблачный день с вестью великой радости в бренный мир спускается Армисаил. В гуле стратосферы слышно песню надежды и начала новой жизни. До него собратья терпели неудачу один за другим, но Армисаил пышет силой и верой, в то, что сможет закончить дело Ангелов.
Ибо Она до сих пор взывает.
Но лилин, конечно, сопротивляются. Механические руки сжимаются вокруг Армисаила с такой силой, словно пытаются разбить его плоть на множество фотонов, но Армисаил — дитя плоти и кожи, ангел начал и будущего, поэтому он приспосабливается и к этому. Он погружается во враждебное существо, так похожее на Адама, нашёптывая обещания сквозь металл и провода, пока не чувствует ядовитые жала страха-страха-страха, извергаемые синапсами <footnote>место контакта между нейронами</footnote>.
— Здравствуй, — говорит Армисаил душе. И понимает: «Эта другая, необычная». Не совсем лилин, но так похожая на них. Она похожа на Неё, их потерянную не-мать.
— Присоединись ко мне, — говорит он. — Нам суждено быть вместе, и когда мы станем единым целым, нам никогда не придётся отдаляться друг от друга. Мы больше никогда не испытаем боль одиночества.
«Присоединяйся к нам, младшая сестра».
Но она отказывается.
Армисаил уже бросил тень в её сердце, но она борется, пытаясь ломать АТ-поля, даже когда Армисаил тянется в объятии. Младшая сестра не совсем лилин, но её сердце так похоже на их. Оно всё ещё бьётся в своём «я, я, я».
Странные они, лилин. Они терпят тьму, печаль, зияющую пустоту, и так сопротивляются, чтобы оставаться одними-одними-одними.
Армисаил пытается спросить, пытается понять. Но не-лилин больше не слушает, её внимание привлекло Адамово существо, встающее с земли. Но это можно потерпеть, это временно.
Дети Лилит потеряны и печальны, но скоро, с помощью Армисаила, все они будут спасены.
10
Врачи отпустили её пораньше. Во многом потому, что у Рэй не было никакой серьёзной причины находиться в больнице — перевязки и бинты нужны были лишь для того, чтобы обмануть медсестёр и поддержать вымысел о чудесном спасении. Всё тело ноет, но для возрождения, когда нежная душа пытается устроиться в новом доме, это обычно. Врачи велели идти домой, и продолжать ходить в школу и на тренировки как и раньше. Нет лучше способа приспособиться, чем постоянный распорядок дня и знакомая рутина.
И вот теперь Рэй, не первая и, скорее всего, не последняя, стоит в комнате со скудным интерьером, которая, как ей сказали, и есть её дом. «Это я», — думает Рэй, касаясь угла кровати и учебников на своём столе. Аянами Рэй имеет в виду вещи которые она (я?) решила держать при себе.
Их не так уж и много. Она немного помнит о каждой: о меловом вкусе таблеток, о колючем хлопке носков, сушащихся над кроватью. В носках набита вата, купленная несколько месяцев назад, потому что туфли для Рэй по-прежнему великоваты. Вот книга из школьной библиотеки, срок сдачи которой давно истёк, вот бумаги на комоде от старосты, напоминания о тесте на прошлой или позапрошлой неделе…
Вот очки от командира Икари.
(Если командир Икари прикажет тебе умереть, ты так и поступишь, не так ли?)
Рэй поднимает стаканы, думая, что командир Икари добрый. Командир Икари заботится о Рэй, расспрашивает о школе, приглашает на ужин, теперь понимая, почему она тихая, странная и отстранённая. Не так давно командир Икари её спас. Командир Икари подарил ей жизнь, и чем она может ответить, если не верностью?
Но вчера командир Икари её не спас.
(Ибо Бог даёт, и Бог берёт, и да будет благословлено именем Божьим…)
Молча, не моргая, Рэй смотрит, как стекло трещит в её руках.
11
Восходящее солнце, блестящее кровавой монетой на фоне серого утра, медленно разливает алый свет там, где небо соединяется с морем. Каору Нагиса в одиночестве на береговой линии наблюдает за восходом и размышляет о сердцах людей.
Каору с лилин уже знаком: сначала, когда он был очень мал, это были воспитатели с молочными конфетами, потом, когда подрос, они сменились преподавателями, учившими его языкам, истории и музыке и, конечно же, его никогда не покидали учёные — эти стройные ряды белых халатов, в головах которых нет ничего, кроме слов и желаний SEELE.
Но всё его взаимодействие с лилин тщательно планировалось и контролировалось, как и его питание, график сна, минуты, которые он мог проводить на улице или в комнате с пианино. Учёные SEELE часами подбирали каждую минуту его дня, создав идеальный распорядок дня идеального образца. Пятнадцать лет Каору прожил за стеклом, и последний день — а точнее, последние несколько часов, — раскрыл ему глаза.
Пока волны медленно лижут его ботинки, Каору думает, что лилин — странные существа, полные противоречий. Храбрая Мисато, настолько же уверенная, насколько и потерянная. Злая Аска, некогда готовая на всё плеваться, но теперь окончательно выгоревшая. Икари Синдзи, который, кажется, вобрал в своё нежное стеклянное сердце весь страх и боль этого мира.
И, конечно, Аянами Рэй. Лилит и в то же время почти лилин, дитя отчаяния человечества и надежды одной мёртвой женщины. Это непроницаемое лицо, потерянный взгляд, привычка тщательно взвешивать каждое слово, которое будет сказано мягким тихим голосом. Каору понимает это, как и то, как душа леденеет от одиночества и как увядает сердце, когда оно не может взрастить в себе никакое чувство. Каору знает эту боль, это болезненное отчуждение из-за своей нечеловеческой, но такой похожей природы. И потому он понимает Рэй и знает её так же, как самого себя.
Будь они оба лилин, она была бы ему сестрой.
Но они — нет. Они не лилин, и это к лучшему. Лилин по природе со своей печальные, несчастные создания. Они были одиноки так долго, что забыли, каково это — крепко обнимать друг друга. Они были созданы такими, их души открыты всякой боли. Но, быть может, думает Каору, поворачиваясь к SEELE, пока чёрные обелиски материализуются в пепельно-сером воздухе, в его силах это изменить.
12
В тёмной комнате, созданной петляющим разумом, к Аянами Рэй подходит темноволосая женщина.
Рэй смотрит на неё. Рэй сидит аккуратно, как учил Гендо — ноги вместе, спина прямо, руки на коленях, на юбке ни намёка на складку. Металл складного стула неприятно холодит ноги, но они не двигается, наблюдая за шагами незнакомки.
— Здравствуй, — говорит она, останавливаясь прямо перед Рэй. У неё карие глаза, но они того же разреза, что и у Рэй, а брови и тонкие скулы — отражение её собственных, только длиннее и заметнее из-за возраста. — Время почти пришло, не так ли?
Рэй кивает. Руки на коленях сжимаются, разжимаются и сжимаются вновь.
Икари Юй изучает её. У неё лицо Рэй, которое смотрит на неё в ответ, но в то же время оно совсем другое. Улыбка Юй добрая и ясная, естественная для её лица, но совсем не подходящая Рэй. Она никогда не знала, как можно так улыбнуться и никогда так не сможет.
— И ты знаешь, — спрашивает Юй, — что выберешь, когда он спросит?
Рэй поднимает глаза. Она не заметила, с какой силой ногти впились в кожу, и теперь ладони покалывает всё сильнее.
— Что ты будешь делать? О, Рэй…
Икари Юй (прародительница, оригинал, что-то, самое близкое к матери) улыбается.
— Что же ты будешь делать?
13
Когда видишь, когда твоё тело распадается, невольно чувствуешь странное отстранение. Даже сейчас, наблюдая за нетронутыми телами других «Рэй», плавающих в LCL, она чувствует, как рушится её тело. Как мышцы отделяются от костей, а клетки обращаются в тот же LCL.
Там, куда она направляется, не будет нужды в осквернённой плоти.
— Рэй.
Она не двигается. В резервуаре проплывает рука с ободранными пальцами. В оранжевом сиянии LCL она кажется чёрной.
Гендо делает шаг к Рэй, и его тень накрывает её.
— Время пришло.
Рэй смотрит на него. С самого начала Икари Гендо нависал над ней, и продолжает сейчас. Он выше на целую голову, на фоне его крепкой фигуры Рэй кажется совсем маленькой. Приёмный отец, командир, создатель. Всю свою жизнь Рэй смотрела на Гендо, этого человека, как на того, кто, казалось, всегда будет центром её мира и богом, который выстроит её жизнь по совершенному образцу и идеально подходящей для её предназначения.
Но Гендо — не бог. Всего лишь человек, который немного умнее и немного отчаяннее большинства людей. Под маской холодного разума скрывается такое же израненное существо, как и все остальные лилин. Печальное, потерянное, которое изо всех сил тянется в небо, считая себя достойным света.
На мгновение Рэй почти жаль его.