Граница лжи

Пожалуй, если спросить Кейю о том, когда все покатилось под откос, он бы не сразу смог решить, какой именно момент был подходящим.

Это была обычная вылазка рыцарей в небольшое логово магов бездны, по крайней мере изначально.

Нужно было зачистить первый этап и вернуться с докладом, однако врагов попадалось как-то на удивление мало, да и никто из подчиненных серьезно не пострадал, что капитан под общее воодушевление, и в основном из-за желания рыцарей, принял решение продвинуться чуть глубже, которое стало роковым для всех. На следующем уровне оккупированного магами бездны подземелья, их абсолютно неожиданно встретила целая толпа врагов, причем по силе на голову выше того, что указывалось в информации по миссии.

Возможно, не стоило все же бросаться вот так в бой, возможно не стоило заходить дальше первого этапа, но Кейе было не время думать об этом в пылу сражения. А еще он был хорошим капитаном, поэтому раньше чем успел сообразить, оттолкнул зазевавшегося подчиненного из-под столпа огня, подставляясь сам.

Зеленое свечение резко ударило по глазам, когда его выбросило из врат возрождения без единого признака ожогов, которые точно должны были появиться после такой-то атаки. Бросив взгляд на ромб, с летающими вокруг зелеными искрами, Кейа подумал что это пожалуй самая непонятная и удивительная во всем многообразии древних построек вещь, которая буквально выдергивала из холодных и цепких лап смерти. Одновременно завораживающая и ужасающая сила.

Отведя взгляд от мерцания арки, Олберич осмотрелся, этого места они точно не проходили. Оно выглядело абсолютно нетронутым с тех пор, как первые хозяева покинули его, слой пыли равномерно лежал на полу, стены выглядели вполне целыми, а арки справа и слева точно предполагали сквозной проход через этот зал. Капитан медленно прошел в сторону левой, желая понять как далеко его отбросило при возрождении, однако тут же остановился у небольшого порога, смотря как он заканчивается расколотым камнем и обрывается в темную бесконечную пустоту вниз. Аккуратно выглянув за край, Кейа, впрочем, так же ничего способного помочь в навигации не увидел. Все вокруг было затянуто густой дымкой, похожей на плотный туман, что появлялся по осени на Сидоровом озере. Не желая рисковать еще сильнее и балансировать на самом краю, Кейа отступил назад, делая несколько аккуратных шажков спиной, а после разворачиваясь и шагая уже к противоположной арке. К счастью, ее переход был целым, небольшая каменная тропа зависшая в воздухе тянулась куда-то в густую мглу слегка петляя.

Проверив ее носком сапога на прочность, Кейа слегка замялся, на секунду задумываясь над возможностью смерти от падения, но выбора особого в данной ситуации не было, поэтому глубоко вздохнув, прикрыв глаза и потерев пальцами переносицу, капитан шагнул на каменные плиты, держа путь прямо во мглу и неизвестность.

Тропа была довольно длинной, иногда где-то во мгле виднелись гладкие стены соседних, никак не связанных с ней, залов подземелья, иногда внизу мелькали небольшие платформы из разрушающегося камня, отрезанные от всего и явно пустующие, иногда сама тропа превращалась в средних размеров площадку без стен и потолка, давая путешествующему по ней капитану возможность присесть или полежать на голых камнях. Прочих вариантов перевести дух у него все равно не нашлось бы, сама по себе тропа была ужасно узкой, что угоди он сюда не один, пришлось бы идти друг за другом, буквально гуськом, чтобы избежать риска упасть в пропасть.

Рыцарь уже успел потерять счет времени, пейзаж не особо менялся, а окутавшая все вокруг дымка не думала развеяться, что понять, как долго он плутает здесь, становилось абсолютно невозможно. Скромный паек рассчитанный на короткую вылазку делился буквально по граммам, ведь было неизвестно сколько еще предстоит вот так блуждать.

Тоскливый пейзаж вокруг не давал каких-то особенных мыслей для размышления, а снова и снова кидал на растерзания внутренним демонам, которые нашептывали в уши о том, что Олберич основательно попал, что он плохой капитан и недостойный своего звания рыцарь. Неизвестно было что произошло с подчиненными после того, как он импульсивно подставился под атаку врага, смог ли кто-то уйти из той заварушки на поверхность или их всех раскидало по разным концам подземелья? Почему вообще врата возрождения забросили его куда-то, а не возродили рядом с местом битвы? Они определенно проходили как минимум три подобных ромба в зеленых искрах.

Неизвестность пугала и давила своими обжигающе-холодными руками горло с силой несравнимой с крио-глазом Кейи. Хуже было только обволакивающее одиночество, на пути не встречалось никого, даже врагов, что было крайне удивительно.

Не сказать, что он не привык к одиночеству, но это было чем-то другим. Ядовитое, отравляющее и опустошающее. Одно дело быть одиноким среди людей, на которых можно отвлечься, но совсем другое — наедине со своими разрушающими изнутри мыслями. Казалось будто он просто один посреди камней и пустоты, будто никого и никогда не бывало тут, будто все это подземелье бесконечно. Но ведь так не должно быть, у всего есть начало и конец, вход и выход. Поэтому с невероятным упрямством капитан продолжал свой путь, стараясь заглушать на задворках сознания шепотки собственных демонов, которые твердили что он глупец, загнавший сам себя в угол. Он должен держаться. Он сможет выбраться отсюда и вновь увидеть небо над Мондштадом… Главное в это верить.

В один из моментов такого самокопания и разрушающих мыслей, сидящий на платформе площадью не больше двух квадратных метров, Кейа пришел к выводу что все фразы до единой принадлежат никому иному, как сводному брату, который помимо огненного глаза бога имел и обжигающий характер. По отношению к Олберичу он был жгучим настолько, что можно было ощутить холод от жара и это было исключительно по причине одного инцидента в прошлом. Ситуации, буквально уничтожившей даже их братскую связь, не говоря об остальном. Не осталось ничего, кроме колких фраз которыми сыпал Рагнвиндр, излишней формальности и помеси флирта с издевательством, за которым прятался Кейа от этого всего, особенно от воспоминаний связанных с детством. Когда-то они были близки настолько, что стали братьями, не по крови, по духу и сути, что у них не было никого ближе, когда-то.

От мыслей связанных с Дилюком становилось только хуже, то ли виной этой реакции было влияние одиночества и бесконечной пустоты вокруг, то ли все внутренние переживания, тщательно загоняемые в самые дальние углы подсознания, получив свободу и подкрепленные тишиной вокруг решили напомнить о себе. Однако Кейа упорно отгонял все от себя прочь. Старался игнорировать, занимать себя мыслями о чем-то другом и просто анализировать все вокруг, пока это получалось, однако казалось что еще немного и все это накроет подобно лавине, погребя капитана с головой и всеми потрохами.

Кейа поднялся, отряхнулся и потянулся, разминая затекшую спину. Привал окончен. Пора продолжить путь.

Дилюк знал все, что происходило в Мондштате, или думал что знал. По крайней мере то, что он знал, его никогда не подводило. Однако, кое-что он явно упустил и понял это только тогда, когда отправившиеся, казалось бы, на простое задание рыцари, вернулись не просто весьма потрепанными, а даже не в полном составе. Это было странно и подозрительно, неужели защитники города настолько ослабли, что не могут справится с какой-то вылазкой? Пусть это и вполне укладывалось в его личное мнение о рыцарях, но Дилюк знал, что на опасные миссии обычно не посылают с десяток человек и с нее не возвращаются всего лишь пятеро, да и те побитыми. Заняв место за барной стойкой в день, когда участники похода вышли из лазарета, Дилюк был намерен подождать информацию из первых уст, поскольку достовернее ее ничего не было, а после такого стресса рыцари наверняка захотят «успокоить нервы».

Долго ждать ему, по правде говоря, не пришлось, все же рыцари из Ордо Фавониус были ужасно предсказуемыми и трое из них и правда появились в таверне до полуночи с явным желанием утопить в вине что-то мешающее им. Рагнвиндр не назвал бы себя особо проницательным, но обычно после провальных миссий всю информацию можно было получить просто побыв вечер в Доле Ангелов и послушав. На самом деле у него было несколько крупных вопросов, которые необходимо было прояснить. В какое именно подземелье они отправились? Какой был состав с обеих сторон? Вопроса о том, что и когда пошло не так, у него даже не было. Было бы удивительно, пройди у рыцарей ордена все как по маслу.

Сначала троица сидела в углу таверны и тихо пила вино, но постепенно рыцарей вокруг них начало становится больше и разговоры стали более шумными. Без их капитана все это выглядело непривычно. Он же тоже там был? Дилюк напряг слух, почти полностью заглушая прочие органы чувств, чтобы они не мешали, продолжая мерно натирать стакан полотенцем, контролируя каждый свой вдох и выдох.

Где? В подземелье к северу у границы, Хоффман вздохнул, когда услышал о цели миссии. Гарри, который был одним из вернувшихся, тем временем продолжал рассказ; простое исследование, но они зашли дальше, чем планировалось и все планомерно закончилось большой стычкой. Среди рыцарей тут же пошел гул, словно они были малыми детьми и выясняли кто кинул песком в другого, какая разница уже что там произошло. Дилюка интересовали причины принятия этого решения в последнюю очередь, пусть как повод и можно было всегда отметить профессионализм рыцарей, его больше волновал состав врагов. Сколько их было? Сколько? Пять магов бездны с разными элементами, определенно сильнее тех, что попадались раньше, фраза сказанная в разгаре спора "кто в чем виноват" резанула слух. Почему интересно сэр Кейа сразу же не дал заднюю как только заметил это? Рыцари глупы и самоуверенны, как обычно!

Было необходимо проведать сводного брата и еще раз напомнить его о несостоятельности как капитана, как рыцаря и поумерить его пыл чтобы больше не рисковал подобным образом. Забавное совпадение, что он не появился в таверне тоже? Предпочел заливать горе в одиночестве? Или Джинн заставила писать отчет в короткие сроки? Дилюк даже не допускал мысли о том, что со сводным братом могло произойти что-то более серьезное, чем простое, глупое ранение, однако это было ровно до тех пор, пока один из троицы, что отчаянно защищалась оправдывая провал миссии резко не вскочил, ударяя кулаком по столу и громко вскрикивая что вообще-то сам сэр Кейа спас его, буквально приняв удар на себя. Стакан, который Рагнвиндр протирал с особой тщательностью уже с пару минут, был тут же поставлен на барную стойку. То есть этот дурак получил не просто пару царапин, а пострадал куда сильнее? Остался лежать в лазарете до сих пор? Продолжение же фразы выбило из Дилюка дух, поскольку чуть тише вскочивший рыцарь добавил, что капитан тут же исчез в зеленых искрах врат возрождения и на обратном пути его не удалось найти, хотя двое врат как минимум они встретили, подобрав кого-то по пути назад.

Остаток смены прошел в нервном напряжении и бесконечном полировании стаканов чтобы чем-то занять руки, которые слегка подрагивали то ли от злости, то ли от волнения. Но вторую составляющую этого Дилюк никогда бы не признал так просто, сваливая все на чистое недовольство работой рыцарей, которые как обычно, кто бы мог подумать, все провалили и теперь необходимо было спасать не только их, но и глупого сводного брата, который кажется сам себя загнал в очередные неприятности. Было необходимо выяснить у Джинн что она думает на этот счет и что планирует делать дальше. Собирается ли кого-то отправлять на поиски? В распоряжении рыцарей есть еще капитаны, но терять так просто одного из десяти было бы невероятно расточительно.

К моменту, как тропа выводит Олберича к подобию дворца, капитан уже успел поразмышлять о том, вернут ли его врата возрождения обратно если он умрет от истощения, скудные запасы пищи подошли к концу. С водой проблем конечно же не было, не в случае если твой глаз бога связан с вытягиванием воды из окружения и ее заморозкой. Можно было бы спастись от обезвоживания даже в пустыне. Но общеизвестный факт, что человек может жить без еды до тридцати дней, был таковым если полностью отсутствовала физическая нагрузка, поэтому шанс истощения неиронично танцевал на горизонте, подобно магу бездны.

«Подождите-ка… Там и правда маг бездны!» мысленно удивился Кейа, уже привыкший к полному отсутствию любых форм жизни вокруг и готовый расцеловать этого проклятого мага за одно его присутствие. Значит он не один, значит он уже ближе к выходу отсюда чем раньше! Эти мысли добавили капитану воодушевления, что он тут же отправился «поболтать по-душам» к небольшой фигуре, спрятанной под щитом.

— А вот и ты, заплутавший рыцарь! — Тоненький голос мага бездны был приправлен противным смехом, от которого слух Кейи тут же резануло, словно стеклом. Уж слишком он привык к всепоглощающей тишине вокруг. — Ты так упорно шел все это время, Его Величество предрекал ваш приход, он наблюдал за вами все это время.

Его Величество? Значит неизвестный король магов бездны тоже здесь? Теперь понятно, почему уровень врагов на втором уровне подземелья резко возрос, вероятно они подобрались слишком близко.

— Твоя упорность нравится Его Величеству, хотя на самом деле это довольно проблемно. — Маг бездны, кажется, попался довольно разговорчивым, на удивление, он даже не то чтобы атаковал, скорее игрался с Кейей как с котенком, перемещаясь по просторному холлу замка, на который набрел капитан и прячась под щитом.

— Если уж вы видели меня с самого начала, чего же вы ждали? — Олберич выдохнул ртом, вновь пытаясь подморозить мага бездны который с противным хихиканьем исчез и появился за спиной.

— Нам было интересно, на сколько тебя хватит. Как выяснилось ты просто невыносимо упертый, ты же хочешь знать как выйти, да? Да? — Маг бездны снова телепортировался, танцуя в своем щите и делая огромные пузыри воды. Казалось бы, такие как он обычно замерзают проще всего, но этот был уж слишком проворным.

— Да, я хочу знать, — Кейа почти рычит от того, что не может попасть в этого проклятого мага. Он выводил из равновесия этой своей прыгучестью и тем, что не атаковал толком. Какого черта ему вообще надо? — Но не надеюсь, что ты так просто укажешь мне на выход.

Пузыри воды были тут же заморожены и разбиты, однако маг бездны вновь улизнул, не дав возможности потыкать в себя мечом, продолжая свои пляски уже возле лестницы на второй этаж и стреляя оттуда струями воды.

К моменту как Кейа добрался до него, он вновь телепортировался, появляясь на верхней ступени лестницы и опять противно засмеялся. Олберич определенно ощущал, что с ним играют как с абсолютным дураком, заманивая куда-то. Бросив быстрый взгляд по сторонам и убедившись что других выходов нет, кроме как последовать за этим небольшим подобием тряпичного мешка с руками, капитан начал подниматься по лестнице вверх.

Понимал ли он, что ничего хорошего его там не ждёт? Понимал. Знал ли, что скорей всего это ловушка, из которой ему уже не выбраться? Знал и был к этому готов. Главное, чтобы в неё угодил только он. Никто из его подчиненных не должен пострадать. Он не может себе этого позволить, как капитан. Он в ответе за город и тех, кто находится у него в подчинении.

— То есть, ты думаешь оставить все вот так? — Дилюк злился с каждой минутой все больше и больше.

— А у тебя есть варианты получше? — Джинн сложила руки в замок и уткнулась в них носом, выглядя весьма усталой, видимо это происшествие сказалось и на ней. — Сам посуди, мы не можем броситься в подземелье так просто не зная ни о том, что там внутри, ни о том есть ли смысл вообще так рисковать. Мы не можем бездумно отправить всех рыцарей туда. Возможно, стоит просто подождать. Возможно, Кейа справится.

— Опять рыцари поджали хвосты подобно трусливым собакам, вы ждете уже несколько дней, верно? Если бы все было так просто, то вернулась вся группа, а не пять человек, причем без капитана! — Вывалив всю браваду на Джинн, Дилюк буквально выскочил из ее кабинета хлопнув дверью, заводясь с каждой минутой все больше. Как обычно хваленые защитники даже не могут помочь своим, о какой помощи городу может быть речь?

Бросив взгляд в сторону, Дилюк заметил замершую в паре шагов от него Герту. Еще один капитан, как и Кейа, должно быть пришла с каким-то докладом судя по бумажкам в руках. Негромко фыркнув под нос, Рагнвиндр отошел в сторону, пропуская девушку в кабинет и раздумывая о том, что кажется никто кроме него не намерен спасать этого глупого сводного брата попавшего в передрягу. Уж орден-то точно не поторопится, это стало понятно по затянувшейся паузе после миссии. Придется опять вмешиваться и спасать рыцарей, ведь помимо Кейи там осталось еще несколько человек, конечно же он не был главной целью. Все человеческие жизни важны. Кивнув самому себе, Дилюк покинул штаб рыцарей, намереваясь собрать информацию о провалившейся миссии не только с помощью подслушивания в баре, а непосредственно через информаторов, которые могли бы расспросить выживших и передать все ему, не ходить же к ним лично и не выспрашивать обо всем говоря о желании спасти их капитана. Немыслимый шаг. Также стоило бы узнать как себя ведет орден бездны в последние дни. Если вламываться в место, которое они держат под контролем, то хотя бы имея представление о том, что примерно там есть и с чем возможно придется столкнуться. Он же не глупый и безрассудный рыцарь чтобы без обладания должной информацией лезть во вражеское гнездо, в самом-то деле.

Казалось бы, почему этот дурак решил продолжить успешную миссию без доклада и одобрения магистра. Не мог же он отморозить себе мозги? Возможно… Его что-то привлекло дальше?

Они росли вместе и Дилюк мог поклясться что у Кейи было достаточно ума, чтобы не рисковать своей жизнью и жизнями подчиненных напрасно. Тупое волнение спиралью начало закручиваться в желудке из-за чего начало слегка тошнить. Сделав глубокий вдох-выдох Рагнвиндр запрокинул голову, смотря на небо. В душе сидела надежда что сводный брат не будет делать глупости и не ввяжется в куда большие проблемы, которые только можно предположить.

Слишком шумный, слишком много Кейи было после того как он стал капитаном, особенно в относительно маленьком пространстве таверны. Когда рыцари обычно собирались там вместе с ним, возникало ощущение что они занимают все пространство, однако вероятно это все было по большей части из-за Олберича, поскольку без него посещающие таверну рыцари заметно поутихли. Сказался ли на них провал и потеря товарищей или Кейа действительно был душой компании рыцарей-пьяниц было непонятно, но мысль что теперь так будет всегда противно ворочалась на задворках сознания. Нет, он не мог оставить это все так просто или пустить на самотек, он должен все выяснить и во всем разобраться, вернуть жизнь в Мондштадте на круги своя, как бы громко это ни звучало. В общественной жизни города Кейя был чем-то вроде константы, он знал всех и все знали его, ему доверяли хоть он и являлся тем еще хитрым лисом. Мог ли кто-то сказать что из маленького забитого мальчика-эмигранта сможет вырасти что-то подобное? Дилюк не любил ворошить былое, но если думать о сводном брате, мысли рано или поздно уходили к прошлому, которое Рагнвиндр не мог оставить до сих пор.

Привкус стали во рту, ком в горле. Все, что он хотел отринуть и забыть, словно тень ходило следом. Возможно прошлое и формирует человека, делая из него того, кем он является, но жизнь настолько жестокий и беспощадный учитель, что Дилюк желал никогда не получать хотя бы части тех уроков. Конечно в прошлом были и приятные моменты, например в детстве, когда они были еще совсем детьми, когда отец был жив и когда не было никаких забот, но эти воспоминания тоже отзывались горечью на сердце цепляясь за воспоминание о том, чем это все закончилось.

Стены, отделяющие от воспоминаний прошлого, которые тщательно выстраивались на протяжении нескольких дней одиночества, ломались каждый раз, словно сделанные из картона стоило только Кейе появится в таверне, сесть за стойку и попросить выпить. Но в последнее время казалось, что дело было не в нем. Сколько они уже не виделись? Неделю? Две? Приходил ли Кейа к нему перед этой миссией? Не хотелось даже допускать мысль о том, что эта вылазка стала для капитана последней. Рагнвиндр желал бы верить, что его сводный брат дослужится до пенсии и спокойно будет доживать свои года прогуливаясь по Мондштадту, а не погибнет по глупости на передовой.

Ступеньками выше и выше, поднявшись на небольшую площадку, Кейа уткнулся в продолжение этой лестницы, а противные смешки мага бездны доносились уже сверху. Он хотел было кинуться дальше в погоню, но внимание привлек ящик, на котором лежало одно большое красное яблоко. Отсутствие еды тут же напомнило о себе, что руководствуясь одним только инстинктом Олберич вытянул руку, хватая фрукт и поднося его к лицу, принюхиваясь. Пахло как обычное яблоко, возможно маги бездны на самом деле любят яблоки? Как знать, но подозрений насчет фрукта отошли на второй план, уступая место голоду. Откусив от яблока всего раз, капитан тут же спрятал его, понимая умом, что после маленьких порций и голода яблоко целиком может вызвать приступ тошноты, а выблевывать содержимое желудка перед хихикающим магом бездны занятие сомнительное и как минимум унизительное. Чуть приободрившись после находки, Кейа начал подниматься по лестнице дальше с твердым желанием поймать хихикающего сверху мага и выбить из него всю информацию.

Однако все воодушевление пропало, как только Олберич ступил на огромную площадку с куполом, куда его привел маг бездны. Лестница назад тут же пропала, исчезая под огромной плитой, а рядом с преследуемым магом бездны появились еще два и мальчишка со светлыми волосами, ужасно напоминающий кого-то.

— Ваше величество решило встретиться с тобой лично, упорный глупец! — Маг бездны противно захихикал и его волну подхватили два других, однако они тут же заткнулись, стоило мальчишке чуть махнуть рукой, жестом призывая замолчать. Влияние было неоспоримым, странно что маги бездны вот так просто признали какого-то мальчишку. На уме все еще почему-то упорно вертелся образ Люмин, которая однажды в разговоре упомянула что ищет своего пропавшего брата. Как же его звали? Кажется, Эфир. Уж очень похож, совпадение ли? Стоит проверить.

— Ты! Твоя сестра Люмин? Она знает чем ты тут занимаешься? Вряд ли бы ей понравилось это, — Кейа был в странном смятении, словно что-то тревожно кусало его изнутри, словно было что-то чего он не заметил, инстинкты буквально кричали об опасности. — Она волнуется, нет ли у тебя желания встретиться с ней, а не со мной?

Мальчишка окруженный троицей магов бездны кинул абсолютно пустой взгляд в ответ, на секунду задумываясь, однако тут же вновь приобретая равнодушное выражение лица.

— Сестра? У меня нет сестры и никогда не было, — Пустой мальчишеский голос разрезал тишину, повисшую на мгновение, а маги бездны подобно верным собакам смотрели за каждым движением своего предводителя. — У меня есть только наша королева, чьим наследником я и являюсь.

Королева? Значит мальчишка не финальный босс всего Ордена Бездны? Есть кто-то еще? Кейа стоял словно через него пустили электрический ток, смотря как на плечах мальчишки появляются женские ладони, а постепенно и вся фигура женщины, выстраиваясь словно из небольших кубов, подобно мозаике. Ее белые волосы парили за спиной, а полы красного изнутри плаща мерно покачивались словно в комнате был легкий ветерок.

У Кейи возникло какое-то иррациональное желание отступить назад, а то и вовсе сбежать, стоило только неизвестной женщине открыть свои янтарно-желтые глаза и взглянуть на него. В горле резко стало очень сухо, страх добрался до желудка и Олберич радовался что не съел то злосчастное яблоко целиком, женщина же тем временем внимательно изучала его с ног до головы, заставляя крепко сжать меч и подготовиться к возможной схватке.

— Хочешь ли ты сражаться на самом деле, Кейа? — Губы женщины шевелились, но голос был не только женский, одновременно с ней говорил мальчишка на чьих руках лежали руки неизвестной. — Ты забыл о своем прошлом? О родине? Помнишь ли ты о своих корнях? Отринутый мир, проклятый мир, мир, куда не падает взор архонтов.

Под конец фразы речь превратилась в громкий шепот, а маги бездны снова начали танцевать, на этот раз говоря на своем потерянном языке от которого нестерпимо заболела голова.

— Хватит. Я должен защитить то, что мне доверили, я должен защищать земли и людей Мондштадта! Все что мне дорого! —Ледяная вспышка оторвалась от меча и заморозила гидро-мага бездны, который успел разозлить своей беготней еще до этого, два других же мага тут же активировали свои щиты, бормоча что-то злобное на неизвестном наречии. — Я не могу сдаться и отступить, место где я родился не определяет меня.

— Глупец! Какой же глупец! Помни что тебе никогда не убежать от прошлого! — Голоса мальчишки и неизвестной женщины смешались. — Высокомерные людишки, вы слишком большого мнения о себе!

Кейа перехватил меч, прекрасно понимая, что собирается сделать пожалуй самую большую глупость из всех, что совершал когда-либо, но что можно было еще сделать в данной ситуации кроме необдуманного и иррационального поступка? Надеясь, что это привнесет эффект неожиданности и даст хоть какое-то преимущество, возможно удасться в процессе пробить купол, выпрыгнуть за пределы этого зала и отступить, если глупая атака окажется провальной. Разгоняя вокруг себя ледяные искры, намереваясь ими немного отбить летающих магов бездны, Олберич бросился к мальчишке, замахиваясь мечом и замечая на периферии движение женских рук на плечах, кажется она отталкивалась, собираясь пролететь вперед?

Неизвестная женщина возникла почти перед самым его носом прежде, чем он смог что либо предпринять, резко перехватывая его руку с мечом. Силы тут же словно начали покидать его тело и прежде, чем он потерял сознание, Кейа заметил ромбовидные зрачки в чужих глазах, подобные тем, что он всегда видел в зеркале.

Рыцарь резко распахивает глаза и садится на кровати, пытаясь отдышаться. Кошмар? Или что? Он выдыхает, а после шипит, падая обратно на кровать. Все тело болит, особенно рука… Он с трудом поднимает конечность и внимательно ее осматривает, чуть нахмурившись. За эту самую руку его схватила та женщина… Кто она такая? Он выдохнул, расслабляясь и смотря на потолок. Это точно лазарет в Монде, в этом даже не было сомнений. Пусть и не так часто он тут бывал, но этот потолок он узнает из тысячи. Особенно когда где-то в стороне слышится напев Барбары. Он выдыхает и осторожно садится на кровати вновь. Тело опять ноет, а последнее, что он помнит, это чужие глаза, от которых по спине тут же бегут мурашки… Как он вообще сюда попал? Неужели…

Он резко поворачивает голову в сторону открывшейся двери и привычно улыбается, чуть склоняя голову в бок, пряча повреждение за волосами, старая привычка.

— Ты наконец-то пришел в себя. 

— Это так мило, что ты обо мне беспокоишься, братец, — тянет он с улыбкой, пока Дилюк хмурится, подходя ближе и подтягивая к себе один из стульев, садясь и облокачиваясь на его спинку грудью.

— Как ты себя чувствуешь?

— Немного побит и пожеван, но жить буду, не волнуйся. Иначе кто будет действовать тебе на нервы?

Винодел хмурится, пристально осматривая сводного брата, а после убирает челку с чужого лица, морща лоб чуть сильнее.

— Что последнее ты помнишь?

Кэйа удивленно моргает, чуть отстраняясь от чужой руки. Да, Дилюк конечно же видел его лицо и знал, что произошло с его глазом, но вот такое касание… Он сглатывает и хмурится, инстинктивно пытаясь сжать рукоять меча, запоздало вспоминая, что он на койке в больничной палате.

— Помню? И почему тебя это так сильно интересует, мастер Дилюк? — что-то не так? Из-за чего ставший в последние годы отстраненным и холодным брат, так за него волнуется? Дилюк на это морщится и чуть кивает, кажется своим собственным мыслям.

— Если вы, сэр Кэйа, не способны ответить на один простой вопрос, то что уж говорить о ваших возможностях не только управлять, но и состоять в такой организации, как Ордо Фавониус?

Кэйа невольно выдыхает. Вот такой Рагнвиндр был куда более приятен и привычен. Возможно, ему просто показалось? Обычная легкая паранойя… Ничего необычного.

— Ну что ты, братец, кому как не мне в ней состоять, — произнес он, прикрывая глаза и выдыхая, а после, чуть подумав, что же именно он помнит последним, прищурился, внимательно следя за реакцией винодела. — Помню магов бездны и то, как дрался с ними, после того как почти сгорел заживо.

С каждым новым словом лицо напротив становится чуть более удивленным, что характеризуется степенью поднятия его огненных бровей. Он сказал что-то не то? Он невольно хмурится, а после шипит, чувствуя как голова ноет, словно маги бездны вновь читают свои заклятия, воздействуя на его разум, на что винодел помогает ему лечь обратно, а после быстро выходит из палаты. Возвращается он с Барбарой, пусть это и тонет в боли, которая, к удивлению, но уменьшается, когда девушка легко касается его лба и напевает что-то, позволяя все исправить магии. Пусть рыцарь и не в восторге от ее пения, но отрицать, что руки у девушки были золотые, крайне глупо.

Его голову приподнимают и помогают выпить что-то разведенное в воде, а после укладывают обратно, поправляя покрывало.

— Мастер Дилюк, не тревожьте его слишком сильно, ему все еще нужен покой, чтобы прийти в себя окончательно.

Дилюк важно кивает, вновь садясь на стул, когда девушка выходит. Кэйэ показалось, или она стала… Старше? Он непонимающе смотрит на дверь, а после переводит взгляд на сводного брата, почти прося прояснить, что именно здесь происходит, пусть и чувствует, как на него постепенно накатывает сонливость. Ему дали снотворное?

— Кэйа, ты пострадал при обрушении развалин, когда вы зачищали остатки хиличурлов около города и, судя по всему, тебя сильно приложило головой. Маги бездны были побеждены уже пару лет как… Не без твоей помощи, — словно между делом вставляет Дилюк, смотря на рыцаря. Внимательно, спокойно, почти что нежно. Или ему это кажется из-за лекарств? История винодела звучит почти что фантастически. Они победили? А он об этом даже не помнит? Разве такое возможно? Он чуть хмурится, а после фыркает. Звучит крайне правдоподобно… Да и зачем Дилюку врать? Да и Барбара… Он собирается вновь сесть, когда на плечо ложится чужая рука, заставляя вновь принять горизонтальное положение. Дилюк все такой же сильный. Не удивительно, учитывая как ловко он управляется своим мечом.

— Лежи, тебе нужен отдых… Я зайду к тебе чуть позже, идет?

Рыцарь хочет было начать протестовать, но невольно зевает, а после проваливается во тьму, запоминая то, как Дилюк улыбается. Нежно, тепло, как когда-то давно, словно его отец и не умирал. От этой улыбки щемит сердце, от нежности и теплоты тех воспоминаний. Дилюк достаточно давно не улыбался… Может быть это правда? И Дилюк наконец оттаял? Спустя столько лет.

Дилюк навещает его еще пару раз, появляясь ровно в тот момент, стоит рыцарю открыть глаза, что невольно трогало, пусть и было достаточно непривычно… Он успел привыкнуть к тому, какой Дилюк колючий и отстраненный, но такой родной, а этот Рагнвиндр он…. Он такой непривычный, но его все равно хочется узнать поближе.

И такой случай представляется, когда Барбара разрешает ему хотя бы выйти из палаты, что винодел утягивает его в город, придерживая, словно одно неловкое движение и рыцарь разобьется, словно одна небезызвестная ему ваза. Сколько же он тогда натерпелся, пока вез ее, просто ужас.

Он чувствует чужую горячую руку на плече, пока они спускаются на площадь перед собором, а после наконец вдыхает полной грудью, подставляя смуглое лицо под яркие лучи солнца над городом свободы.

— Как ты? Голова не так сильно болит? — Дилюк стоит рядом, а его рука все еще чувствуется на плече. Кэйа улыбается, а потом чуть покачивается, на что парень тут же реагирует, сжимая его плечо чуть сильней и притягивая к себе, спасая от падения, которое даже не должно было случиться.

— Я в порядке. И не стоит так обо мне волноваться, мастер Дилюк, я не фарфоровый, чтобы разбиться на мелкие кусочки от такого, — Рыцарь смеется, видя как Дилюк чуть хмурится, а после хмыкает, нехотя перемещая руку на чужой локоть, страхуя мулата не так явно. — Перекусим?

Винодел послушно кивает, а после ведет парня по лестнице в сторону «Хорошего охотника», медленно, позволяя рыцарю осматриваться, наслаждаясь энергетикой Монда. Такого родного и приятного, такого знакомого, что слова винодела о травме головы начинают казаться правдой.

— Расскажи мне что-нибудь, — неожиданно произносит Кэйа, когда они спускаются к кафе, тут же смотря на Дилюка, который ошарашенно застывает, а после кивает.

— Реши что, а я пока принесу поесть. Барбара говорила, что тебе необходимо здоровое питание, — Он помогает рыцарю сесть за один из столиков, а после отходит, чтобы сделать заказ. Это все еще так странно и непривычно, но так мило…

Он смотрит на то, как Дилюк стоит. Гордо, не позволяя усомниться в своей аристократичности и манерах. Это чувствуется даже в том, как он чуть наклоняет голову и поправляет перчатку… Рыцарь сглатывает, а после отворачивается, чувствуя какой-то легкий подвох во всей этой ситуации, но… Может быть это правда? И все уже давно закончилось? Рыцарь хмурится, а после решает, что именно спросить, вновь смотря на брата.

Тот кивает и отдает деньги Саре, а после поворачивается к Кэйэ, тут же посылая тому улыбку. От нее в груди невольно разливается какое-то тепло, а сердце пропускает удар. Ему кажется, что Рагнвиндр не улыбался ему так даже в былые времена. Так тепло, нежно… Любяще? Он смущенно прикусывает губу, посылая в ответ улыбку. Немного неуверенную, но, кажется Дилюка радует и это, пусть улыбка и слезает с его лица, но в глазах все еще остается эта нежность и, кажется, обожание. Так непривычно. Хотел ли он такого внимания с его стороны?

Глупо было бы отрицать, что он всем сердцем желал, чтобы в тот дождливый день все сложилось немного по иному. Никаких стен, никакой отчужденности и холода…

Он невольно вздрагивает, когда Дилюк осторожно трогает его лежащую на столе руку, а после заглядывает в глаза, чуть сжимая ладонь брата.

— Мне жаль, что все тогда вышло вот так, — Он смотрит в чужие глаза, видя в них тепло, которое было там до смерти Крепуса, до того, как Кэйа опоздал всего на пару минут. Воспоминание болью отзывается в груди, на что Дилюк сжимает его руку крепче, а после переплетает их пальцы. — Я не должен был отталкивать тебя на столько лет.

— Ты имел на это все права… Учитывая, что я тогда на тебя вывалил. 

На лице рыцаря появляется привычная улыбка, притворная, лживая, гнилая, а после он осторожно убирает руку, освобождая место под еду, которую им услужливо принесла девушка. Дилюк чуть хмурится, а после кивает. Кажется, вспоминать тот вечер им обоим все еще достаточно сложно. Или сложно только ему, капитану кавалерии Ордо Фавониус, который пытался угнаться за братом?

Он выдыхает, а после наконец удостаивает взглядом блюда, что заказал Дилюк, невольно улыбаясь. Нельзя во всем Моне сыскать что-то вкуснее, чем медовое мясо с морковью, пусть также и славились рыбацкие бутерброды, особенно у Сары, но кажется, бутерброды не подходили под высокие требования винодела… Хотя то же самое он мог сказать и про ботинки, в которых его братец расхаживал. Если бы он мог, то заменил бы их на что-то более подходящее к его стилю, сколько бы тот ни ворчал про удобство.

— Надеюсь, что ты достаточно голоден.

— А как же, делиться и прочее?

— Это не я только что вышел из лазарета и то, ненадолго, сэр Кэйа, так что, будьте добры, — произносит Дилюк, чуть прищурившись, что вызывает у Кэйи лишь смех, на что винодел придвигает тарелку с мясом к рыцарю ближе. Примерно так же он в детстве двигал суп, который ему не нравился, чтобы Крепус не ругал сына за капризы. Когда-то их воспоминания были приятными и нежными, что он до сих пор трепетно хранит их в душе. Они значат для него очень многое. Он прикрывает глаза, отрезая кусочек мяса, отправляя его в рот, довольно прищуриваясь. Мясо невообразимо вкусное, что рыцарь сдерживается, чтобы не застонать. Особенно после больничной еды, местами достаточно посредственной и безвкусной.

— Что ты хочешь услышать? Готов напомнить тебе все, что ты мог забыть и хочешь это услышать вновь. — Кэйя пережевывает и проглатывает, чуть кивая, задумчиво смотря на мужчину.

— Как дела у Путешественницы? — спрашивает он первым делом, а в памяти всплывает образ того странного парня, с пустым взглядом и светлой косой. Дилюк чуть хмурится и кивает, на несколько мгновений задумываясь, кажется, что именно стоит рассказать партнеру. Они так сидят пару мгновений, в течении которых Кэйа наслаждается вкусом мяса, а после Дилюк начинает.

— Она нашла брата. Ты ей очень помог. В таверне есть портрет на память. Если хочешь, можем потом зайти и посмотреть. Она еще некоторое время побыла здесь, а после ушла вместе с братом. Пару месяцев назад.

На мгновение ему кажется, что это достаточно интересное совпадение, но это может быть правдой. Он задумчиво хмурится, а после кивает.

— Хочу… С радостью посмотрю, может хоть часть памяти вернется, — произносит он и улыбается виноделу, почти разобравшись с порцией мяса, к которой винодел даже не выказал никакого интереса. Иногда он и забывал, какой же Дилюк на самом деле воспитанный джентльмен. Не забывал ли об этом сам Дилюк? Хороший вопрос. Кэйа доедает, а после встает, на что Дилюк почти сразу же подскакивает, вызывая у рыцаря приступ смеха. То, как ведет себя винодел крайне мило и в чем-то даже на самом деле смешно. Правда, подобное уже случалось в их жизни. Когда рыцарь только появился в доме Крепуса. Он бы уже не вспомнил, что именно тогда произошло, но вот боль в глазу запомнил хорошо. Он выдыхает, а после шипит, чуть покачиваясь, потянувшись рукой к тому самому глазу. На мгновение кажется, что голова готова разорваться от боли, как когда-то в детстве. Он выдыхает, когда становится легче дышать и невольно прикусывает губу, чувствуя чужую грудь, обтянутую слоями одежды. Горячую, подкачанную. После он осознает руки, которые его обнимают и невольно улыбается, кладя голову на чужое плечо. В объятиях Дилюка уютно. Даже слишком.

— Не знаю, что делал бы без тебя.

— Позорил бы звание рыцаря Ордо Фавониус, впрочем, как и обычно.

Кэйа фыркает, а после осторожно выпутывается из чужих объятий и потягивается. Он задумчиво склоняет голову в бок, а после замечает свое отражение в одном из стекол, поворачиваясь к парню.

— Как думаешь, мне пойдет короткая стрижка? — Дилюк чуть изгибает бровь, явно обдумывая эту мысль, внимательно рассматривая капитана, а после чуть прищуривается, заговорщицки, кажется явно что-то задумав. Кэйа посмеивается, а после приваливается к чужому боку. Что бы Дилюк ни говорил, а позорить орден рыцарей ему не хочется, даже таким образом. Он с улыбкой обнимает чужую руку, держась за мужчину, а после идет с ним. Просто куда-то. Он почти уверен, что закончится в «Доле Ангелов», но до этого… Ему хочется надышаться свободой, ведь после таверны ему придется вернуться в лазарет.

Дилюк в итоге чуть выворачивается и придерживает рыцаря, что тот может с точностью сказать, что Дилюк удобная опора, особенно когда он начинает рассказывать обо всем. О том, как они справились с магами бездны, отогнав их куда-то далеко, о том как они вновь начали хотя бы общаться и притираться друг к другу. Про странного паренька из подземелий он информации не слышит. Дилюк просто говорит, что они тогда с трудом вытащили Кэйю из подземелья. И именно после этого, тот наконец-то понял, что кроме рыцаря близких у него и не осталось. Даже иронично, что для этого ему почти пришлось умереть.

Дилюк даже выходит с рыцарем на мост, пусть и ворчит чуть больше меры, но в итоге они оказываются в таверне Рагнвиндра. Кэйа почти успевает улыбнуться бармену, чтобы ему налили бокальчик вина, как Дилюк тут же шикает на него, а после утаскивает по лестнице наверх, в свой небольшой импровизированный кабинет, который он часто использует после ночных вылазок. Уж кому, как не единственному рыцарю, знающему кто же такой Полуночный герой, знать эту информацию?

— Всего один бокал, я что, многого прошу?

— Ты еще даже не выписан с лечения. Совсем остатки мозгов потерял?

Кэйа фыркает, в итоге проходя и прислоняясь бедрами к чужому столу, складывая руки на груди. В чем-то Дилюк прав, но разве ему станет плохо от одного бокала? Да даже от пары глотков? Он недовольно хмурится, а после Дилюк подходит, протягивая ему листок с рисунком. Рыцарь берет его и рассматривает. Образ Люмин узнается достаточно просто, а стоящий рядом с ней парень… Это ее брат? Он невольно хмурится, чуть сравнивая его с парнем из воспоминаний. Непохожи. Совершенно. Может быть, та парочка лишь плод его воображения? Истощенный организм, длительный путь и одиночество… Это звучит как возможная правда, что он невольно готов признать, что это может быть она. И он просто выдыхает, смотря на винодела с легкой улыбкой. В чужом взгляде вновь видна неприкрытая нежность и тепло, что он невольно прикусывает губу, чувствуя легкое смущение. Он всегда смотрел на брата, но… В таком ли ключе? Он не уверен в своем ответе, что невольно чуть откидывается на стол, когда Дилюк подходит ближе и проводит пальцами по щеке рыцаря. От легкого касания его словно бьет током, а сердце пропускает удар, что он невольно выдыхает какую-то глупость.

— Не дашь даже пары глотков?

— Зависит от твоего поведения, сэр Кэйа.

Рыцарь невольно смеется, а после сглатывает, невольно вздрагивая, когда винодел наклоняется, заставляя парня сильней облокотиться на отставленные за спину руки.

Чужие губы мягкие и теплые, с легким привкусом чего-то сладкого, почти терпкого, что он невольно облизывается, проводя языком и по чужим губам, лишь после понимая, что делает. Прерывать это все не хочется, но Дилюк отстраняется через несколько долгих мгновений сам. Кэйа судорожно облизывается и отводит взгляд в сторону, пока чуть покрасневший Дилюк отходит, держа что-то в руках. Возможно ли, что за то время, что он не помнит, их отношения сложились таким образом? Если так подумать, то Кэйя всегда считал брата красивым, понимая тех женщин, что видели в нем свою мечту. Он выдыхает, привычным жестом поправляя челку, с легким удивлением не чувствуя одного атрибута, который достаточно стойко ассоциировался с его образом. Хвостик.

Он переводит ошарашенный взгляд на Дилюка, который кладет на тумбу отрезанные волосы и нож для писем. Так вот зачем он потянулся.

— И что скажешь? Мне идет, мастер Дилюк?

— Вполне… Только нужно привыкнуть к твоему новому образу.

Кэйа смеется, прикрывая глаза, что пропускает момент, когда Дилюк подходит обратно и целует снова. Нежно, настойчиво, почти требовательно, что единственное, что может сделать рыцарь это сдаться. Он послушно открывает рот, чувствуя, как с чужим языком в рот попадает и немного вина, буквально глоток или два. Он послушно глотает, а после сплетается с чужим языком, чувствуя, как подкашиваются ноги, а сердце вновь пропускает удар, что он цепляется за чужой стол лишь сильней. Дилюк тянет на себя, держа крепко, вновь даря хоть какую-то устойчивость и опору в виде себя самого.

Кэйа тонет. Тонет в сладости вина, в жаре чужого тела, в надежности Дилюка и в том, как его собственные ноги перестают слушаться, стоит только Дилюку чуть прикусить его губу, а после провести по ней языком, вновь заставляя рыцаря сдаться, подчиняясь чужому языку и его танцам. Кэйа тонет.

Когда его через несколько дней выпускают на волю, его не встречает никто. Это даже удивительно, учитывая что после того поцелуя, Дилюк продолжил ежедневно навещать его, теперь, правда, добавляя некоторых пикантностей, если их можно так назвать. Поцелуи, объятия, почти на грани чего-то большего… Пусть Рангвиндр и не заходил слишком далеко, всегда чувствуя тонкую грань дозволенного. Было бы глупо и неловко, зайди в самый неподходящий момент Барбара. И то, что его нет сейчас здесь… Было достаточно странно, если так подумать. Он задумчиво осматривается, а после хмурится, прикрыв глаз. Об одной простой вещи он забыл спросить, а Дилюк и не подумал, чтобы рассказать. И где он теперь живет? Спрашивать у кого-то сейчас это было крайне глупо. Он и раньше не особо делился подробностями своей жизни, особенно личными с большинством окружающих… Вряд ли бы стал и сейчас это делать. Особенно о таком говорить. Он задумчиво сжал подбородок пальцами, решая, что сейчас делать, а после выдыхает, чуть кивая самому себе. Он решает пойти в свою небольшую капитанскую обитель. Не мог же он уехать из нее за эти несколько лет? Как минимум из нее куда ближе до ордена, нежели с винокурни.

Он медленно идет по городу, вдыхая полной грудью, вновь пытаясь насытиться воздухом свободы. Если так подумать, то он успел почти сродниться с этим городом. За столько лет… Удивительно, если бы он был больше привязан к своей так называемой родине, нежели к городу, который его вырастил. Крепус… Нужно будет посетить его могилу.

Старший Рагнвиндр вырастил его, невзирая на его происхождение и тайны, которые так и продолжают тянуться за рыцарем на манер шлейфа. Все больше недосказанностей и подозрений, которые один раз уже вылились в закономерный итог. Он пальцами оглаживает сферу глаза бога на своем бедре, чуть хмурясь. Вот оно, живое напоминание о том, чем в прошлый раз закончились все его недосказанности… Надо будет поговорить с Дилюком об этом. Он не хочет больше скрывать от него что-либо… Особенно настолько важное, как было тогда. Он столько лет жил в ловушке, в башне без выхода, смотря на весь остальной мир из своей крошечной клетки. И стоило попробовать выйти, как все пошло наперекосяк лишь больше, что та клетушка, давно уже ставшая слишком маленькой, стала самым родным и уютным местом на свете… Он больше не хочет жить в клетке.

Он выдыхает и спокойно заходит в дом, который ему когда-то предоставили в ордене. Главное, что в пределах города. Надо будет потом добраться до винокурни или наведаться в таверну, чтобы найти Дилюка. С этой мыслью он проходит в комнату и замирает в дверях, видя как на его кровати дремлет тот самый винодел.

Рыцарь невольно улыбается, залюбовавшись тем, как парень лежит на кровати, без своего вечного пиджака и раздражающих ботинок, мило морща нос, а его волосы беспорядочно разметались по подушке… Где-то рядом точно лежит маска, в которой Дилюк исполняет роль Полуночного героя, но… Это не так важно.

Он осторожно ступает по полу, подходя чуть ближе к Дилюку и в его голову закрадывается шальная мысль. Он осторожно наклоняется, невесомо проводя пальцами по чужим волосам, чуть склоняя голову в бок, рассматривая такого нежного и расслабленного мужчину, а после осторожно наклоняется, касаясь губами чужого лба, а после правого века мужчины, видя как тот невольно улыбается.

— Значит, ты восхищаешься мной, как другом?

— Просто ты очень милый, когда спишь, — выдыхает рыцарь, а после ложится под чужой бок, к которому его тут же прижимают, что он запускает пальцы в чужие волосы. — Опять всю ночь патрулировал?

— Нет, даже не собирался.

— Именно поэтому спишь на моей, не самой удобной кровати?

Дилюк фыркает, кажется, признавая, что его переиграли, лишь сильней прижимая рыцаря к себе, проводя губами по чужой шее около ошейника, которым тот подхватывал воротник. Рыцарь судорожно выдыхает, сжимая руку на чужом плече, а после сглатывает.

— Надо поговорить.

Дилюк чуть кивает, готовый слушать, мягко целуя чужой подбородок, укладывая парня на спину. Кэйа сглатывает, подставляясь под чужие поцелуи, сжимая в руке чужие огненные волосы. Ему кажется, что он сгорит из-за Дилюка. Он ощущает себя свечой, которая обречена, из-за того, как его тянет к огню одного винодела.

— Пообещай мне кое-что.

Дилюк, проводит рукой по его груди, достаточно легко расстегивая жилет и касаясь чужой смуглой кожи, оставляя на шее легкий укус, показывая, что слушает и готов пообещать, если это в его силах.

— Если Каэнри’ах, когда-нибудь пойдет против Мондштадта, не дай мне сделать выбор вообще.

Дилюк чуть изгибает бровь, внимательно смотря на лежащего под ним рыцаря, чуть нажимая на его грудь, ожидая пояснений.

— Ты помнишь, что было в предыдущий раз… Я не знаю, что бы выбрал тогда и не уверен, что мой выбор в будущем не приведет к еще большим проблемам и ошибкам (принесет хоть какую-то пользу и не приведет к большим проблемам).

Дилюк задумчиво рассматривает Кэйю, а после чуть кивает, наклоняясь и затягивая парня в поцелуй. Долгий, трепетный, наполненный желанием и обещанием. Что он освободит от выбора, лишит воли и спасет от этого грешного мира.

Он сильней сжимает чужие плечи, когда Дилюк с нажимом оглаживает его бока, а после и бедра, заставляя приподняться, чтобы стянуть с рыцаря штаны, не особо беспокоясь о чем-либо. Сейчас есть лишь они.

Губы Дилюка, его руки и вес его тела, поскрипывание старой кровати и то, как горит его собственное тело, что изо рта сами собой вырываются стоны. Довольные, просящие о большем. Ему кажется, что он растворяется. Тает. Тонет в Дилюке и из-за Дилюка.

Кэйа улыбается, а на душе все сильней скребутся кошки. С каждым новым днем… С каждым новым вдохом. Он выдыхает и прикрывает глаза, ложась головой на стойку. В таверне пусто, что и не удивительно. Народ в ней появится ближе к ночи, когда вино польется рекой. Дилюк проверяет наличие вина в запасах таверны, а Кэйэ… Ему совершенно нечего делать.

Монстров почти не осталось, что патрули теперь достаточно часто проходили максимально скучно. Пара тройка слаймов, уже чудо. Мало того, что лошадей нет, так теперь еще и работы. Рыцарю даже почти грустно, что теперь и в самом деле, рыцари Ордо Фавониус почти бесполезны.

С другой стороны, его взгляд сам по себе переходит на сосредоточенного Дилюка, Полуночный герой наконец может отойти от дел, посвящая себя некоторым другим подвигам. На лице сама по себе появляется довольная ухмылка. Иногда он даже рад, что бледность из них двоих есть только у Дилюка.

Ему идет. Он красив и похож на какую-нибудь статую. Прекрасного бога, который правит ими по справедливости и уму. Бога, который любит свой народ и никогда о нем не забудет. В отличие от…

Он почти по привычке тянется к виску. Старая привычка, когда у него еще был этот глаз. Проклятый, пугающий всех. Проклятие грешников. Он хмурится, притягивая к себе бокал, в который винодел сжалившись, налил вина. Просто остатки из бутылки, которые нельзя было налить никому из клиентов…

В памяти невольно всплывает та, далекая жизнь. До Рагнвиндров и легких ветров, до предательств и спокойствия. Он вспоминает, как горела ненависть в глазах отца, когда тот оставлял его, одного, посреди нигде. Вспоминает как когда-то, еще давно, радовался лишь чуть подтухшей рыбе, что выбросило на берег. Висок пронзает иглой, словно он пустил в самого себя свой излюбленный лед, а после отодвигает бокал обратно, вновь смотря на Дилюка.

— Ты испугался тогда?

— О чем ты?

— Ты же испугался тогда… Порча… Ты до сих пор не касаешься ее, — произнес рыцарь задумчиво, на что Дилюк оборачивается, внимательно его рассматривая, а после откладывая свои документы. — Ты же тогда держался на расстоянии. И служанки тебе говорили… Я помню.

Дилюк молчит, запуская руку в чужие волосы, гладя рыцаря словно кота, на что тот неосознанно подается, пусть старые привычки и дают о себе знать. Он ждет, что чужая рука сожмется в кулак, а его собственное лицо зальет кровь. В Каэнри’ах не важно, кто ты. Бедняк, богач, простолюдин или владыка. Если ты не умеешь выживать, то ты обречен.

Дилюк же спокойно убирает волосы с правой стороны лица рыцаря, спокойно прослеживая легкие узоры на коже. Почти не заметные, если не искать. Он ведет по ним подушечками пальцев по скуле, по повязке, за линию роста волос, рассматривая, почти любуясь, словно он какая-то картина.

— Почему же ты решил вспомнить детство?

— Не знаю.

Он врет. Врет, смотря на Дилюка и невольно перебирая в памяти все те моменты, когда они были рядом. Он помнит, как Дилюк улыбается, освещая собой все вокруг, заставляя что-то внутри еще молодого рыцаря трепетать. Как тот разъяренно направляет на него меч, полыхая как подвластное ему пламя. Как тот ворчит, нехотя наливая вино, когда Кэйа приходит с очередной миссии… Но не более. Никакой нежности, о которой говорил Дилюк… Ничего не возвращается. Из-за этого он врет, подставляясь под касание, хотя впитать в себя эту простую ласку. Врет, привычно улыбаясь, пока во рту чувствуется гниль, которую хочется запить, пока внутри сияет бездна. Когда-то он не умел ничего, кроме как выживать. Не смотря ни на что.

Дилюк наклоняется, соприкасаясь лбами и переплетая пальцы на руках, успокаивая. Молча. Бездна отзывается воем. В нем слышится плач матери и причитания кого-то о несправедливости судьбы. Нельзя, чтобы его так покарали за чужие грехи… Рыцарь выдыхает, а после на несколько мгновений утыкается в чужую шею, жмурясь и дыша мужчиной, лишь бы отвлечься. Не чуять смрада трупов, не помнить ничего. Он отрывается сам, тяжело, нехотя, после утыкаясь лбом в свой собственный локоть, пока Дилюк молча меняет бокал с вином, открывая бутылку и наливая.

Вспоминать Каэнри’ах никогда не было хорошей приметой. Край проклятых никогда не приносил ничего хорошего. От понимания, что он тоже плод своей страны, на губах сама появляется усмешка боли и яда. Он уже принес зло в эту семью. Каэнри’ах никогда не сулит ничего хорошего.

Олберич открывает глаза и медленно выворачивается из чужих объятий, чувствуя как по бедрам течет. Смущающе. Он сглатывает, медленно садясь и натягивая на себя хоть какое-то подобие одежды, в итоге надевая бриджи и свободную рубаху. Кажется, она была Дилюка, если судить по запаху. Рыцарь невольно простонал от удовольствия, а в голове появилась шальная мысль вернуться в постель и разбудить винодела, пусть тот и будет этим крайне недоволен. Он очень живо представляет, как Рагнвиндр рычит, оскаливается и действует. Жадно, почти по животному дико, оставляя на смуглой коже следы от зубов. Рука сама по себе тянется к шее, поглаживая один из таких укусов. Дилюк похож на пламя, которым владеет. Иногда он такой же несдержанный. И это будоражит. Он сглатывает и тихо выходит из спальни, стараясь не потревожить чужой сон.

На винокурне тихо и почти никого нет, не считая спящих, что Кэйа чувствует себя безнаказанным, словно в юношестве. Из погреба он берет пару бутылок, а после устраивается у камина, сев на ковер. Ему хочется как в детстве, на пару с Дилюком, пусть того и развозило всего с пары бокалов. От воспоминаний стало тепло… Ровно до того момента, как он вспомнил, как однажды их застал Крепус, когда тогда еще не рыцарь, нагло оседлал бедра брата, устроившись на нем и пьяно целуя. Они были молоды…

Он хмурится, откупоривая бутылку, а после делая крупный глоток прямо с горла. Он не чувствует вкуса вина, после отрываясь и вытирая губы. Крепус… Он молча делает еще несколько больших глотков, а после переводит взгляд в камин. Языки пламени притягивают взгляд, что он невольно хмурится, привычно пытаясь накрутить несколько прядей из хвоста на пальцы, с запозданием вспоминая, что их отрезал Дилюк, уже как несколько недель назад. Он чуть хмурится, а после вновь пьет. Впервые за многие годы он пьет не ради наслаждения вином, а чтобы пить. Ему хочется не помнить. Не помнить многое, что он вынужден помнить. Не помнить отца, не помнить того разговора с Крепусом, не помнить того облегчения, которое он испытал из-за его смерти… Не помнить то, как он рассказывал Дилюку страшные тайны своего существования… Он чертыхается, а после допивает бутылку в несколько больших глотков. Внутри скребется что-то темное, требующее, что он вновь почти чувствует вкус гнили во рту. Он выдыхает, а после рука сама по себе тянется к огню. Он чувствует тепло, но внутри все пустеет, что он почти чувствует, как нарастает корка льда.

Ему холодно… Ему плохо… Ему хочется… Он почти касается пламени, когда чувствует, как к горлу подкатывает. Он выдыхает, чуть поглаживая горло, а после встает, чуть покачиваясь. Он еще не пьян… Нет, не так. Пьян, но не совсем. Он выдыхает, прикрывая глаза, пытаясь дышать носом. Его не тошнило от вина даже в молодости. С чего должно начать сейчас? Или это из-за… Он не успевает подумать даже о Крепусе, как чувствует вновь, что к горлу подкатывает, открывая глаза и бегая по комнате. Где-то здесь должна быть ваза… Ваза, которую разбили его собственным телом, а после он с трудом нашел такую же и притащил Дилюку вместе с его глазом бога. Он мысленно чертыхается, не находя ее взглядом и просто высовываясь в одно из окон.

В желудке пусто, а во рту гадко, но из него льется, а мозг думает. Судорожно, цепляясь за несостыковку. Он знал, что она точно должна быть здесь. Ему кажется, что он видел ее до этого… Или нет? Он не помнит, пока на глазах выступают слезы.

Под чужой теплый бок возвращается лишь опустошив вторую бутылку, прижимаясь и ища защиты и поддержки. Неужели, его провели так просто? Неужели… Он проваливается в сон лишь тогда, когда Дилюк сгребает его в объятия и прижимает к себе, невольно вспоминая давние наставления Лизы о том, как могут быть опасны иллюзии, особенно порожденные собственным сознанием… Неужели это все именно то, о чем он мечтает? Ответ он знает, но от этого его бездна наполняется гнилью и чем-то смердящим.

Дилюк заходит в свой кабинет и выдыхает, видя задремавшего с документами в руках Кэйю, чуть склоняя голову в бок, подходя к нему и пытаясь укрыть рыцаря пледом, на что тот резко дергается и распахивает глаза.

— Как ты себя чувствуешь? Может пойдешь в спальню? Все удобней чем моя софа в кабинете, — Дилюк присаживается на край этой самой софы, а после проводит пальцами по чужой щеке, откровенно любуясь лицом рыцаря. Кэйа улыбается, льнет к руке, а после ворочается, сворачиваясь вокруг чужих бедер, устраивая голову на чужих коленях. Этого ли он хочет? Хочет ли он, чтобы их отношения пошли именно таким образом?

— Если я не закончу с документами, Джинн меня убьет, ты же знаешь, — произносит он, пока винодел запускает руку в синеву волос, растрепывая их и чуть почесывая чужую голову.

— Если хочешь, то ими могу заняться и я. Всем известно, как ты ненавидишь эту бумажную волокиту, — Кэйа улыбается, а после двигается, утыкаясь носом в чужой живот, вытягивая ноги. Если Дилюк захочет встать, то рыцарь упадет. Или нет? Лиза говорила, что в иллюзиях невозможно… Или почти невозможно получить ранения. Особенно смертельные. Иначе она разрушится.

— И еще сильней уронить Ордо Фавониус в твоих глазах? Ну уж нет… — Несмотря на свои размышления, Кэйа не может сдержать улыбки, когда чужие пальцы трогают его так нежно и бережно, что по телу проходит дрожь удовольствия. Он чувствует себя обласканным котом, которому хочется подставить пузо, в знак доверия. — Дилюк, можешь ответить на один вопрос?

— Это уже вопрос, — произносит винодел серьезно, а после чуть кивает, готовый услышать, что же интересно его ненаглядному.

— А где та ваза?

Кэйа чуть прищуривается, внимательно рассматривая Дилюка. Он помнит, как разбил вазу своей собственной спиной, когда Дилюк сбросил его с лестницы. Он имел право на это. И помнит, как после искал такую же, а после выкрал глаз бога брата из хранилища. Он смотрит, видя мелькнувшую пустоту на чужом лице, а после глубокую задумчивость.

— А что ты про нее вспомнил?

— Просто интересно.

Дилюк хмыкает, а после чуть наклоняется, легко касаясь чужого лица губами, кажется, отвлекая. Рыцарь выдыхает, а после садится, мягко целуя винодела в щеку, чувствуя как в груди разливается тепло. Он хочет верить, что все это правда. Хочет, до отчаяния и крика, чтобы это было правдой и ему просто показалось то, чего нет… Но тепло сменяется льдом, когда он понимает, что возможность ошибки есть. В иллюзии нельзя умереть.

Он улыбается, а после бодает чужое плечо лбом, на что винодел фыркает, в после встает.

— Если что, я загляну чуть позже… Когда ты, надеюсь, разберешься со своей бумажной работой.

— Управлюсь за полчаса, — произносит Кэйа с улыбкой, рассматривая то, как Дилюк выходит, прикрывая за собой дверь, а после выдыхает. Полчаса. Этого времени хватит, чтобы проверить эту гипотезу.

Он встает и подходит к столу Дилюка, осматривая его. В памяти проскользнуло то, как тот один раз разложил его, на этом самом столе… Было твердо, но они оба остались довольны. Он невольно облизывается, а после берет со стола ножик для писем. Небольшой, но…

Но достаточно острый, если судить по тому, как легко он разрезал лист бумаги. Легко, без усилий и нажима, словно подтаявшее масло. Он улыбается, а после возвращается на софу, задумчиво рассматривая потолок, мысленно отсчитывая минуты. Всегда есть возможность, что он ошибается. И если это так… Он сглатывает, а после удобней перехватывает рукоятку ножа в руке, и выдыхает, не давая себе задумываться. Не думать о том, что он может умереть на самом деле. Не думать о том, что именно ему скажет Дилюк потом.

Он выдыхает, резко делая надрез на руке и облизываясь. Когда-то давно, когда мастер Крепус только приютил его, он уже пытался сделать что-то подобное. Ненависть, с которой отец смотрел на него, «Надежду Каэнри’ах», прожигала тогда сердце, а страх того, что Рагнавиндр все узнает и выставит его вон, преследовал, что он также стащил нож для писем. Достаточно небольшой, чтобы его было удобно прятать и достаточно острый, чтобы покончить со всем. Он сглатывает, чувствуя, как запястье горит, а рука немеет, слыша как кровь уже капает на пол, продолжая вспоминать. Тогда его тоже нашел Дилюк. Излишне серьезный и хмурый. Дилюк лишь сказал, что знает про него, а он не дослушав бросился наутек, с непривычки путаясь в особняке. Вроде бы, все тогда закончилось в погребе. Дилюк, словно пес, загнал его в угол, что испуганный ребенок тут же достал ножик. Он не помнит, что именно тогда сказал винодел, но он помнит, как тот стребовал с него обещание, что Кэйа больше никогда не попытается такого сделать. Даже смешно… Все их обещания потеряли срок годности в ту ночь, когда Кэйа признался. Интересно, сожалел ли Дилюк о том, что тогда помешал?

Если это реальность, нужно будет спросить у него… Да даже если и нет… Он выдыхает, с трудом шевеля пальцами, когда дверь открывается и в кабинет заглядывает пламенный герой Монда. Он выдыхает, невольно заканчивая счет. Ровно через пол часа. Дилюк подскакивает быстро, тут же пытаясь зажать рану, а Кэйа невольно улыбается. Ошибся ли он? Или нет? Иллюзии всегда ломаются, если есть опасность для того, вокруг кого она создана. По спине бежит холодок. Неужели он просчитался? Неужели он и вправду ошибся и просто умрет? Бессмысленно и глупо… Как и жил.

Он не слушает Дилюка, чьи руки чувствует, как и то, что очень хочется спать. На мгновение он видит его. Перепуганного, взволнованного… Словно тогда, в детстве. Губы сухие, а язык ворочается с трудом, что он долго облизывается, а после касается чужой щеки пальцами. Горячий. Дилюк горячий, а он, наверное, даже холоднее обычного. Чужие пальцы перепачканы в крови, темной, почти черной, что Кэйэ кажется, что из него наконец выливается его бездна. В нос тут же ударяет смрад гнили.

— Я люблю тебя, Дилюк

Он выдыхает, вновь прикрывая глаза. Становится легко. Ошибся он или нет? Он выдыхает, слыша чужой рык и крик, а после все заканчивается со звоном стекла. Так же звучала и ваза, когда он наткнулся на нее, упав с лестницы.

Мир встречает его каким-то странным гулом и краснотой неба. Кейа трет лоб пальцами и шире распахивает глаза осознавая что это небо какое-то уж очень странное. Сотканное из небольших кубов оно вибрирует, словно издавая какое-то подобие жуткой музыки, подходящий аккомпанемент для магов бездны. Значит все же он был прав, все было нереальным, он не просто так не мог ничего вспомнить, ведь ничего просто не было. Но если все ложь, то где сейчас истина? Прийти в себя после месяца спокойной жизни ужасно сложно, словно вырвать из души кусок, кусок того к чему уже привык, с чем сроднился. Олберич морщится от гула, от воспоминаний которые были обманом, от красного неба из кубов и поворачивает голову, слегка постанывая. Взгляд тут же цепляется за фигуру лежащую чуть поодаль. Мальчишка, которого он видел в бездне с той женщиной? Что он тут делает? Кейа приподнимается на локтях, а после и вовсе садится, осматриваясь. На миг у него перехватывает дыхание, а в глотке образуется комок. Красное небо из кубов переходит в красную землю где-то, куда не хватает взгляда, и все поле вокруг устлано телами разных людей. Поистине ужасающая картина и он хочет знать ответы, какого черта тут происходит. Ему жизненно необходимо знать ответы.

Слабое тело не слушается, он не может встать и ползком добирается до злосчастного мальчишки, который лежит к нему ближе всех, легонько трясет его за плечо. Все же возможно он и правда брат путешественницы, их стиль одежды довольно схож.

— Эй, ты, — Кейа хмурится, переворачивая паренька с живота на спину. Он кажется спит? — Просыпайся, ну же.

— М-м, Люмин, еще пять минут. — Юноша отмахивается от рук, похоже даже не просыпаясь от встряски капитана, а Олберич замирает. Люмин? Кажется он и правда не ошибся насчет него и распознал родственное сходство.

Легкая волна торжества быстро подавляется суровыми реалиями происходящего. Что он имеет? Неизвестное пространство устланное спящими людьми и он один тут, совершенно один, в сознании. Перспективы более чем не радужные, но прежде чем он успевает придумать планы своих действий перед ним появляется она. Кейа так и замирает, сидя возле брата Люмин и таращась на то, как быстро выстраивается женское тело в воздухе.

— Ты! — Без приветствий сразу же начинает неизвестная. — Ты неблагодарный человек, как ты посмел отринуть от себя мое благословение?

— Благословение? — Кейа невольно морщится от громкого голоса незнакомки который буквально режет по ушам в купе с фоновой «музыкой» кубов, а на душе становится ужасно противно. — Это просто фальшивка.

— Люди, какие же вы высокомерные! Вся ваша реальность по сути тоже фальшивка, — Женщина неспешно проплывает мимо него, опуская руки на плечи и чуть сжимая их. — Вы живете в огромном обмане и даже не подозреваете об этом.

Все внутри Кейи сжимается от ощущения чужих пальцев на плечах, которые кажется опять вытягивают из него все силы. Он пытается ненавязчиво сбросить чужие ладони, но его крепко удерживают, не позволяя дернуться, что появляются ощущения сроднимые пожалуй с тем, что чувствует мышь в хватке удава.

— Ты ведь уже понял, что между нами огромная пропасть по силе? — Чрезмерно мягко начинает неизвестная, поглаживая пальцами ткань под помятым и грязным мехом накидки, кажется ничуть не смущенная чужим состоянием. — И это место, оно все соткано из моей силы. Все, кто есть здесь-получили мое благословение, а значит и вечный покой. Ты так просто отбросил все, что я щедро дала тебе и это вовсе не радует меня. За свою неблагодарность ты заплатишь сполна.

Конечно же эти негромкие слова не сулят ничего хорошего, собрав всю оставшуюся силу в кулак Олберич дергается, пытаясь вырваться и встать, но ноги предательски подкашиваются, а он валится вперед и цепляется пальцами за красные кубы. Это место ее владения, даже если получится вырваться, куда ему бежать? От этой мысли становится паршиво, но нельзя же сдаваться просто так.

— Мне нравится твое упорство, все могло бы сложиться иначе… — Кажется это конец их диалога, Кейа понимает это когда почти перед его лицом возникают ноги неизвестной, а руки оказываются в путах созданных из все тех же красных кубиков. — Но ты всего лишь обычный, высокомерный человек, а люди довольно хрупкие.

Путы подобно змеям обвивают его руки и тянут выше, вскидывают вверх, поднимают, словно игрушку с пола. На мгновение он встречается взглядом с янтарными глазами напротив и не чувствует в них ничего, ни скуки, ни радости, а после руки пронзает боль, словно сотня игл вонзились в его руки и ноги по всей длине. Кажется, он кричит, а после проваливается в беспамятство, приходя в себя уже где-то в темноте и слыша в звенящей тишине только то, как капает вода.

Очередная иллюзия? Не похоже. Всего его словно цепями сковывает боль, а любая попытка сдвинуться или пошевелиться вызывает ее вспышки в разных местах что в глазах темнеет и остается только лежать. Дышать, быстро и поверхностно, пытаясь успокоить волны боли которые разносятся по всему телу.

Пальцы немеют, а под ними ощущается что-то теплое и липкое, Кейа молится чтобы это не была его кровь. Тишина была бы успокаивающей, если бы не капающая вода, которая течет где-то справа, обостряет нервы, ударяет по мозгу, раздражая.

Интересно, думает Олберич, если он умрет сейчас, то что будут чувствовать люди которые знали его? Скажет ли что-то вдохновляющее Джинн на его похоронах? Поднимут ли за него бокальчик вина рыцари в таверне? Будут ли плакать по нему Эмбер и Люмин? Какое выражение лица будет у Дилюка? Мысли о нем выводят Кейю из унылых мыслей о собственной смерти, он не может умереть, он никогда не узнает о том, что будет если он просто возьмет и умрет, нельзя терять веры. Пусть названный брат все так же и ненавидит его, пусть все, что он видел столько времени было игрой сознания, но умереть так просто не встретив Дилюка вновь было бы великим упущением. Смогли ли бы их отношения стать тем, что он видел в дурмане иллюзии? Хоть когда-нибудь? Что бы было если бы их жизни сложились иначе? Смогли бы они быть счастливы и не иметь всех этих разногласий, которые помогали Рагнвиндру выстраивать стену между ними. Кейа пытается расслабиться и прикрывает глаза, нужно обязательно поговорить с Дилюком, попробовать поговорить, попытаться наконец решить все их ссоры.

Вдох, выдох, вокруг кромешная тьма, даже руки не увидеть, было бы жаль так и умереть не сумев даже последних слов сказать, поэтому нужно дождаться пока утихнет боль, а потом и попробовать выбраться.

Дилюк собирался в путь подобно урагану, новости которые доходили до него были безрадостными как минимум, как максимум заставляли серьезно обеспокоиться. Скинув все необходимые вещи в походную сумку, Рагнвиндр стоял на пороге того самого подземелья буквально на следующий день после того, как решил вмешаться в дела рыцарей. Информация собралась быстро, он поспособствовал этому всеми силами, промедление было равно смерти.

Двери старинной постройки со скрипом отворились выпуская поток ветра, что полы плаща обитые мехом начали трепетать. Твердым шагом Дилюк пошел навстречу тому, что поджидало его внутри. Он оставил указания на винокурне, подготовил письмо для Джинн которое нужно было отправить если он не вернется в срок, он был готов встретить все на своем пути или почти все.

Троих потерянных рыцарей он нашел на второй день пути и осыпав их презрительными речами отправил в направлении выхода, под конец четвертого дня он отыскал еще одного, однако Кейа кажется забрел куда-то глубже, поскольку когда миновал шестой день никаких следов капитана кавалерии не было. Мерзкое чувство волнения ворочалось внутри, заставляя злиться и особо агрессивно рубить магов бездны попадающихся на пути. Еще одна причина злости была в том, что вышеупомянутые редкие маги бездны, которые появились за время пути, не сказали ничего полезного, кроме как «Он страшнее тебя, пиро-мечник», а после этого они обычно отрубались. Кто такой этот «он» Дилюк не знал, но знать бы хотел, однако все же надеялся что с «ним» они не познакомятся, по крайней мере сейчас. Сейчас он хотел только забрать Кейю из этого подземелья и вместе с ним вернуться в Мондштадт. Когда-то Кейа говорил о своей родине, да и сам Дилюк впрочем знал, что орден бездны пришел с земель Каэнри’ах, однако это знание сейчас грызло изнутри, а что если перед капитаном кавалерии встал выбор и он этот самый выбор сделал? Неизвестно какой из двух вариантов был более пугающим, умом винодел понимал, что если Кейа обратился в сторону родины, то под угрозой весь Мондштадт, но в то же время… Если Кейа отрекся от Каэнри’ах, то его могли просто убить. Оставалось надеяться, что все на самом деле не так плохо, как могло бы быть и Олберич просто где-то ходит заблудившись в коридорах подземелья.

Дилюк сделал пометку на самодельной карте, которую составлял по пути продвижения чтобы знать, как идти обратно и поправил лямку дорожной сумки, смотря на поломанные плиты старого зала, формирующие подобие тропинки вверх. Подойдя чуть ближе, винодел расслышал тихое бормотание на непонятном языке, который обычно использовали только маги бездны. Это, возможно, новый источник информации, а это было бы очень кстати.

Запрыгнув на поваленную плиту, Дилюк подтянулся на руках, попадая в небольшой зал, который кое-где был оборван разрушенными плитами и уходил во тьму. Внутри и правда был маг бездны, только вот бормотал не он. Рядом с магом стоял мальчишка со светлой косой и меланхолично что-то бормотал, покачиваясь из стороны в сторону словно в трансе. Зрелище было прямо сказать напрягающим. Рагнвиндр никогда прежде не видел никого, кто мог говорить на этом языке и был похож на человека. Даже Кейа его не знал и не понимал. Кто же тогда этот мальчишка?

Однако, о том, что это за парень, Дилюк предпочел думать во время поединка, сжигая мага бездны одним взмахом своего меча, благо тот был крио и ничего против огня противопоставить сразу не смог. Разделавшись с магом бездны, винокур бросил взгляд на мальчишку, который отошел от транса и отскочил на возвышающуюся колонну напротив, а теперь стоял там и сверлил его взглядом. Кажется он чего-то выжидал, потому что оружия в его руках так и не появилось. Дилюк на пару секунд замер, пялясь в ответ и соображая что вообще тут происходит и что он должен говорить. Вопросов было слишком много. От вопроса кто этот мальчишка, до вопроса где сейчас Кейа. Почему-то у Дилюка было стойкое ощущение, что он наверняка должен знать и от этого чувства было некомфортно.

— Огненный маг с красными волосами… Должно быть это о тебе периодически думает тот предатель, — Первым прервал тишину неизвестный, видимо уставший ждать каких-то слов от винокура. — Ты пришел за ним?

Из Дилюка словно выбили дух, так значит Кейа все же вляпался в неприятности.

— Ну, допустим. Где он? — Рагнвиндр медленно пошел в обход колонны, думая как именно лучше сбить мальчишку и сколько всего он сможет узнать у него.

— Где? Ох, он отверг дар нашей королевы и должно быть в полной мере ощущает раскаяние на дне, вон там, — Юноша кивнул куда-то в сторону от себя, где плиты уходили обрывом куда-то вниз, тут же спрыгивая и вынимая меч. — Ну же, ты можешь спрашивать что угодно, потому что тебе это никак не поможет. Твой путь закончится здесь. Ведь я убью тебя здесь и сейчас, а потом скину к предателю чтобы вы гнили вдвоем, это сломает остатки его воли.

— Не думаю что я так просто позволю себя убить, — Дилюк с готовностью активировал свои пиро-силы, готовясь к схватке, однако где-то на задворках сознания грызла тревожная мысль что к концу сражения может быть поздно. Возможно стоило бы отвлечь мальчишку и пойти мимо него дальше? Однако все это могло бы быть и ловушкой, ему так спокойно показали куда идти, нет ли в этом двойного дна?

— Не сомневаюсь, что позволишь. Все люди смертны, — Оттолкнувшись от колонны мальчишка легко подскочил, стремительно сокращая дистанцию и делая выпад. Для кого угодно такая атака возможно стала бы опасной, но рефлексы у Дилюка оттачивались годами.

Откинув от себя неизвестного с помощью меча и огненных сил, Дилюк вскинул оружие, тут же переходя в контратаку.

— Хочешь сказать, что ты не человек? Кто тогда? Как твое имя? — Буквально сделав сальто в воздухе с горящим мечом, Рагнвиндр отбросил противника к стене, однако тот оказался довольно вертким, отскакивая и уклоняясь от удара.

— Я более не имею ничего общего с человечеством, люди мои враги. Как меня зовут? Можешь звать меня Ваше Величество. Не ошибешься, — Юноша напротив казалось был расслаблен, представляясь Дилюку, однако по тому как он держал меч было видно, что он не терял бдительности.

Так этот мальчишка был так называемым предводителем магов бездны, который появился в этом году и сумел взять власть? Теперь понятно почему он так уверен в своих силах, возможно то, что он говорит действительно не является ложью.

Но все еще нужно проверить как там Кейа, возможно с ним сейчас просто играют и тянут время, возможно потом будет слишком поздно.

Рагнвиндр крепче сжал рукоять меча в руках, решая сам с собой что ему сейчас делать.

— Так значит это ты глава ордена бездны? Если уничтожить тебя, то можно будет уничтожить и всех остальных, спасибо за то, что рассказал мне это, — Дилюк хмыкает, взмахивая мечом и выпускает огненную птицу в мальчишку, сам же в это время в два быстрых шага преодолевая расстояние до нужной расщелины и прыгая вниз. Только бы не опоздать.

Мерный перезвон воды, который слышит Кейа постоянно сменяется каким-то шумом сверху, кажется там что-то происходит, но конечности совершенно не слушаются как бы он ни пытался. Боль слегка утихла, но двигать пальцами не хочется абсолютно, чтобы не провоцировать вновь, однако когда он чувствует, как кто-то очень знакомый подходит к нему, а рядом загорается факел, он почти буквально готов рыдать. Он так устал, неужели все же есть какие-то высшие силы, кто-то кто властен над мирозданием настолько, что его мысли смогли материализоваться? Он надеется и молится всем, кого когда-либо знал лишь бы это все не было иллюзией. Чужая ладонь убирает его волосы, а на запястье чувствуются пальцы в перчатках, осторожно проверяющие пульс.

— Я жив, спешу расстроить, — Кейа хрипит, пытаясь звучать как обычно, но получается лишь как-то вымученно и жалко. — Надеюсь мы обойдемся без приветственных формальностей в духе «рыцари совсем жалкие» и «мне опять приходится выполнять работу за вас».

Он хочет еще что-то сказать, но сухое горло не позволяет этого сделать, что он заходится в приступе удушающего кашля.

— Тише ты, сэр Кейа. Выглядишь слишком паршиво, не пытайся спрятать это за своими речами. Тебе вообще лучше бы молчать, — Дилюк приподнимает его голову, подложив руку под затылок и прислоняет к чужим губам флягу. — Это, конечно, не вино, но тебе сейчас и это понравится.

Кейа молча хмыкает, пить и правда хочется невероятно сильно, поэтому он пьет, а после размыкает веки и смотрит на плывущий образ Дилюка перед собой. Тот выглядит как-то более взволнованно, даже чересчур, особенно для себя обычного.

— Не просто паршиво. Мной словно мыли полы в Доле Ангелов, — тихонько бормочет Олберич, довольно выдыхая и расслабляясь, насколько вообще возможно в данной ситуации. — Я не буду молчать, Дилюк, ты же знаешь что никакая сила не способна заставить меня сделать это. Знаешь, я даже успел подумать о смерти, пока тут лежал. Какое у тебя было бы лицо на моих похоронах?

Дилюк от этих слов морщится, а Кейа смеется, тихо, расслабленно, чуть прикрывая глаз.

— Ну уж не надейся, умирать тебе никто не позволит, мы обязательно вернемся. Ты и я. Вместе, — Дилюк говорит твердо, хоть голос его и подрагивает от воспоминаний, что когда-то давно вот так же родной отец умер на его руках.

— Я бы хотел спросить у тебя кое-что, кое-что очень важное, — Капитан прерывает слова которые винокур хочет продолжить говорить, открывая глаз и смотря ровно в его рыже-красные. — Не сожалеешь ли ты? Обо всем. О том что спас меня? О том, что доверял? О том что я вообще когда-то появился в твоей жизни?

Он медлит, смотря на растерянное лицо Дилюка, а после начиная тихонько смеяться, словно не желая получить ответов на свои вопросы закрывает глаз, вызывая приступ еще большего шока у Рагнвиндра. Как такое вообще могло засесть в голове у капитана? Дилюк теряется, глубоко вдыхает и выдыхает.

— Нет, не сожалею и никогда не сожалел, — Стена между ними рушится в этом темном помещении, освещенном одним только факелом под капанье воды где-то в стороне. Кто бы мог подумать, что ради этого нужно оказаться в такой ужасно безысходной ситуации, столько лет и чуть не потеряв, на глазах почти наворачиваются слезы. — В конце концов, без тебя все было бы совсем не так и точно не лучше.

Кейа открывает глаз, на его лице проступает выражение шока, он тихонько выдыхает, а после его губы начинают подрагивать, совсем как в детстве. Дилюк теряется еще больше, где-то на периферии сознания скребется мысль, что Его Величество вряд-ли оставит все просто так и скоро будет тут, но винокур не может просто переключиться на это.

— Больно, так больно, — Одними губами шепчет Кейа, не понятно толком говоря о телесной боли или о том, что держал в себе все это время. — Знаешь Дилюк, мне снился чудесный сон, где мы смогли прийти к согласию… Но нельзя постоянно жить в иллюзии… Я бы хотел, чтобы мы однажды смогли решить все, что накопилось между нами… Чтобы это было не просто игрой воображения…

Влага в чужих глазах отражала блики огня, заставляя сердце сжиматься болезненно, но кажется силы Кейи совсем иссякли от этой фразы. Он закрыл свой глаз и провалился в беспамятство, оставляя Дилюка один на один с тем, что он мог и хотел бы еще сказать. Рагнвиндр тяжело вздохнул, пытаясь унять бушующие эмоции и потер глаза тыльной стороной ладони в перчатке, совершенно не замечая как позади из маленьких красных кубов выстраивается женская фигура.

Дилюк вздрагивает и резко просыпается. Солнце буквально прожигает его спину в черном плаще. Неужто он так просто задремал за своим столом на винокурне? Он несильно трясет головой. Кажется он так много думал об этой провальной миссии рыцарей, что ему начало сниться, как он спасает своего названного брата. Он недовольно щурится на солнце, пытаясь собрать мысли после этого чрезмерно эмоционального сна, но сердце до сих пор продолжало биться словно загнанное. В дверь стучится горничная и Дилюк переключает свое внимание на нее.

— Сэр Кейа хочет встретиться с вами. Мне впустить его? — Спрашивает Аделина, ожидая любой реакции от хозяина, но явно не того, что он вскочит на ноги и буквально пронесется мимо нее к парадному входу.

Кейа и правда стоит там, кусает красное яблоко и прищуривает один глаз как кот на солнце. Однако удивленно начинает таращиться, а в глубине голубого глаза плещется легкий испуг, когда Дилюк хватает его за плечи и смотрит как-то чересчур пристально и отчаянно.

— Так значит ты и сам справился? — Говорит Рагнвиндр через долю секунды промедления, словно ища в чужом лице подсказку.

— О чем ты? Добраться до винокурни не самая сложная задача, — Кейа смотрит непонимающе, кажется собираясь отшутиться.

— Я о том провальном задании, с которого вернулись только пятеро, — Дилюк почти снова начинает злиться, но больше он хочет знать что произошло.

— Совсем тебя не понимаю, ты заболел и бредишь? Взгляд еще такой… — Взгляд Кейи из испуганного становится серьезным, он тянет свою руку к чужому лбу, измеряя пальцами чужую температуру. — Заданий с такими потерями не было, не веришь мне — спроси у кого хочешь. Или документы посмотри.

Дилюк удивленно выдыхает, чувствуя чужие прохладные пальцы на своем лбу, видя обеспокоенного рыцаря и отпуская его плечи. Не было?

Но как это возможно? Он невольно сглатывает, хмурясь, становясь мрачной задумчивой тучей, невольно вздрагивая, когда рыцарь осторожно берет его самого за плечи.

Он взволнован, а в глазу плещется обеспокоенность, от которой становится странно.

— Дилюк, ты в порядке? Кажется, ты переработал и тебе нужен отдых, братец, — произносит он, невольно улыбнувшись на недовольный фырк винодела. Все как всегда.

— Я в порядке. Не стоит так волноваться, сэр Кэйа, у вас и без того много волнений. В частности, репутация ордена, — тут же затянул привычную пластинку Дилюк. Если Кэйа здесь и ощущается живым, то все же в порядке? Но что тогда это было? Слишком реалистичный сон? С чего бы ему так волноваться за этого идиота, если с ним ничего не случалось? Он на мгновение хмурится, а после чуть мотает головой, внимательно рассматривая рыцаря, — Так и зачем же ты явился на этот раз?

— Я? — Кэйа удивленно приподнимает брови, приоткрывая рот, а после отводит взгляд в сторону. Выглядит так, словно он не задумывался о том, что здесь делает… Или забыл об этом. Он невольно хмыкает, складывая руки на груди, когда Олберич, кажется, наконец находится, что же сказать. — Я просто захотел тебя увидеть. Да и завтра вылазка в руины. Ничего серьезного, но мало ли, вдруг я тебя больше не увижу после этого?

Рыцарь смеется, а и без того бледное лицо Дилюка становится еще более похожим на снег. Кэйа иногда делал так. Приходил перед операцией, если чуял хотя бы малейший шанс, что что-то может пойти не по плану. Так он пришел и перед этой миссией из сна… Или не сна? Он невольно сглатывает, прикрывая глаза. Только тогда он не вышел, а вроде бы плевая миссия пошла Двалину под хвост. Можно ли было хоть что-то изменить? Может, Архонты решили над ними сжалиться и дать еще одну попытку? Пусть это и звучит довольно глупо.

— Что говоришь за руины?

— Неужели вы решили пойти с нами, мастер Дилюк? Это может быть опасное предприятие.

— Будь оно достаточно опасным, тебя бы здесь не было, — парировал Рагнвиндр, видя как Кэйа улыбается, невольно чуть прищурившись. Кажется, его задумка почти удалась.

— Хорошо. Встречаемся на рассвете у городских ворот… И я бы все равно советовал тебе отдохнуть, хотя бы немного.

— Не волнуйся, какая-то небольшая прогулка в руины не повлияет на мое самочувствие, — он невольно возвращает рыцарю улыбку. Более натянутую и почти похожую на оскал, но Кэйа смеется, кажется, и вправду радуясь такой пародии. Дилюк давно не улыбался по настоящему. Поводов не было, но от того, как рыцарь уходит, улыбаясь и жуя яблоко, внутри что-то сжимается. Он почти не верит, что то был сон, но сейчас Кэйа здесь и с ним все в порядке… Что же это было? Или есть сейчас? И хочет ли он этим заниматься…

Они встречаются на рассвете. Дилюк ждет Кэйю и его подчиненных на мосту, вдумчиво рассматривая водную гладь. Конечно же он изучил все возможные данные, которые он мог раздобыть в сжатые сроки, не вызывая лишних подозрений. Причин не верить Кэйе нет, но ему все равно не по себе. И безумно злит, что он не может понять из-за чего же.

— Рад, что ты пришел, братец.

— Просто решил спасти вас от ваших же ошибок.

Кэйа смеется, приобнимая винодела за плечи, а после чуть отталкивается от него, потягиваясь и выдыхая. Кажется, он специально поднял всех, что бы вот так вот встретиться… Вполне в духе Кэйи. Мало кто знал, но капитану не занимать лёгкого садизма, особенно если у того подходящее настроение.

—Это так мило с вашей стороны, мастер Дилюк, — винодел шумно выдыхает, поправляя перчатки и чуть кивая, на что рыцарь расплывается в довольной улыбке, направляясь в сторону руин.

Окрестности Спрингвейла на рассвете обворожительны, но, по его личному мнению, с окрестностями винокурни им все равно не сравниться. Мимо пролетает птица, а на винокура нападает ностальгия. Он помнит, как однажды Кэйа сбежал. Он не помнит когда именно это было, но кажется, после того детского обещания.

Дилюк смотрит, как Кэйа потягивается, чуть приподнимаясь на носке сапога, невольно хмурясь. Чужой вопрос, на который даже не надеялись получить ответ… Жалел ли он, что когда-то спас его? Это интересный вопрос.

На него не существует одного ответа. В начале он относился к нему с подозрением и нескрываемым любопытством. Кэйа не был похож ни на кого знакомого тогда ещё молодому Дилюку. Он не пожалел бы, что остановил его от необдуманного шага тогда. Он пожалел бы, если бы не успел.

После Кэйа стал ему родным… Близким, другом, соратником, братом и кем-то ещё более близким, хотя, казалось бы. Он помнит, как тогда шёл за ним так же, ещё молодым, смышленым иноземцем подкидышем, следя, чтобы тот вернулся на винокурню не получив никаких травм. Отец тогда ничего не узнал. Ни о пробеге, ни о попытке ребёнка убить себя. Он выдыхает, невольно вспоминая ту боль, которая захлестнула его в момент признания этого идиота. Он не хотел его видеть, хотел забыть, хотел… Хотел, что бы он заплатил за всю свою ложь. Но он не жалел, что когда-то спас его. Он жалел о другом. О многом, но не о том, что когда-то спас этого идиота.

После возвращения в Мон… Стало спокойней, в каком-то смысле, пусть многое и стало иначе. Он сам держался на расстоянии ото всех. Былые раны давали о себе знать, но даже теперь, наблюдая за рыцарем со стороны, видя, как тот продолжает для всех выглядеть безупречно… Он не жалел, что спас его когда-то. Он жалел о многом другом, но не о том, что когда-то отец приютил этого странного, тогда еще растрепанного и недоверчивого ко всем ребенка. Не о том, что прикипел к этому парню, доверяя ему как себе. Не о том, что…

Кэйа оборачивается и улыбается, останавливаясь, от чего Дилюк невольно вздрагивает, отвлекаясь от своих раздумий.

— Пришли. Напоминаю план. Войти, осмотреться, зачистить нужный нам уровень, вернуться в город. Всем все понятно? — Он редко видел его за работой, таким серьезным и сосредоточенным, раздающим указания. Да, кажется, он был готов признать, что Кэйа на самом деле стал отличным рыцарем и просто замечательным капитаном, пусть кавалерии, которой он должен командовать, у него и не было. — А вас, мастер Дилюк, — переводит он серьезный взгляд на винодела, а после Дилюк видит в его взгляде что-то, от чего невольно хмурится сильней. — Я не сомневаюсь в ваших умениях, но без лишнего геройства. Было бы глупо лишить город такого замечательного человека, как вы.

Он чуть кивает, слыша за официозом, чужую заботу и какую-то глупую нежность. Хотел ли Кэйа сказать, что именно он не хочет терять, а на город ему плевать? В голове невольно всплыло чужое признание… То, как долго рыцарь жил во лжи… Пугало и вызывало какое-то глупое уважение. Оставалось надеяться, что при выборе в итоге победил бы Мондштадт. Но он все равно надеялся, чтобы этот выбор не предстал перед рыцарем вообще.

В том, что это то самое подземелье, он даже не сомневается. Слишком хорошо успел его запомнить, пусть и не уверен, было то наваждением его уставшего разума или же явью. Он помнит каждый, или почти каждый поворот, что он больше занят не битвой, а внимательным осмотром, пусть и сжимает в руке свой меч.

В миссии и в самом деле нет ничего из ряда вон, что его присутствие здесь и вправду больше прихоть, нежели необходимость. Но он не может отвести взгляда от Олберича, когда тот достаточно грациозно добивает монстра, а после смеется, проверяя, все ли в порядке с его подопечными. Кажется, несмотря на все, тот и в самом деле достаточно хорош в роли рыцаря. Наверное, отец бы им гордился.

Дилюк чуть хмурится, отводя взгляд и спокойно осматриваясь. Пусть эти залы он и прошел достаточно быстро, но он точно помнит, где должен быть проход. И в итоге он лишь задумчиво хмурится, когда к нему подходит Кэйа.

— Что тебя так заинтересовало, мастер Дилюк?

— Думаю, насколько большая вероятность, что скоро вам понадобится помощь даже в поиске кошек.

Кэйа фыркает, а после отходит, говоря что-то своему небольшому отряду. От того, что на месте прохода сияет пустота странно. От этого вроде бы легче, но на задворках сознания начинают роиться вопросы. Вопросы, сложные, странные, неприятные… Нежеланные. Он не хочет отвечать на них сейчас…

Все, как кажется, возвращается на круги своя. Ночные патрули в роли Полуночного героя, забредающий в таверну Кэйа, отшучивающийся от шпилек, которые Дилюк всегда упорно вставляет. Если бы во снах его не преследовало то… Наваждение? Он почти уверен, что это именно оно было тогда, Кэйи, которому точно нужна помощь, чтобы остаться в живых. Если бы не оно, то Рагнвиндр сказал бы, что все обычно, пусть иногда и кажется, что все слишком… Хорошо? После он ещё несколько раз выбирался в то подземелье. Осматривался, долго искал возможные зацепки, которые могли бы указать на «Ваше Высочество», предводителя бездны или ещё что-то похожее. Немного успокаивало то, что его информаторы говорили, что дела у Люмин продвигаются. Пусть и медленно, но она уже почти в Инадзуме. Упорство этой девчонки вызывало восхищение.

Он выдыхает, потирая и без того чистую кружку, после обводя взглядом таверну. Пора выходить на дозор. Он чуть кивает Чарльзу, выходя из-за стойки, а после чуть изгибает бровь, когда один из рыцарей протягивает ему какое-то письмо.

— Сэр Кэйа просил вам передать это, мастер Дилюк.

Передать письмо? Кэйа доверял бумаге немногим больше самого Дилюка, а в особенности вот таким письмам. Их легко перехватить, даже слишком, позволяя узнать информацию, которой не должен никто владеть, но письмо он берет, чуть кивая и отходя в сторону, спокойно ломая печать и легко скользя взглядом по строчкам.

Кэйа просил о личной встрече на «их месте». Даже смешно, учитывая, что таких мест и не было. Если не считать того, как в детстве Кэйа пару раз, под каким-то нелепым предлогом, утащил его с винокурни, а после… Да. В каком-то смысле это было их местом. Местом, в котором становилось понятно, насколько Олберичу незнаком концепт уважения к богам. Он хмыкает, сминая письмо, спокойно выходя из таверны, зажигая на ладони небольшое пламя. Корреспонденции необходимо уничтожать, особенно, если она может быть компрометирующей. В том, что встреча с рыцарем может быть достаточно… Неоднозначной, он даже не сомневается.

До статуи Барбатоса он добирается достаточно быстро, невольно хмурясь и осматриваясь. Названного братца не видно нигде. Обычно Кэйа не опаздывает на встречи, которые назначает сам же. Это странно. Он хмурится и уже думает уходить, как слышит отдаленные шаги, а после поднимает голову.

Кэйа с разбегу спрыгивает с ладоней архонта, от чего сердце Дилюка на мгновение замирает. Нет, он не сомневался, что его названный брат тот еще идиот, но… Он хмурится, смотря за тем как «полет» достаточно скоро становится падением, которым рыцарь, кажется, наслаждается, на что Дилюк рычит. Он решил умереть? Совсем умом тронулся? Он делает несколько шагов, мысленно прикидывая, в какой момент лучше всего будет поймать этого придурка, когда тот смеется, наконец раскрывая планер. Теперь он хотя бы не умрет и будет цел, если нормально приземлится… Но тот даже не пытается, явно наслаждаясь ветром в волосах, пока сила гравитации несет его. И планер его сейчас не спасет от перелома ног. Идиот.

Дилюк рычит, а после разбегается и подпрыгивает, ловя неудавшегося суицидника, прижимая к своей груди эти невозможно длинные ноги и бедра, жертвой которых стало непозволительно много людей.

Он выдыхает, чувствуя как бешено бьется сердце, крепче стискивая чужие бедра в своих руках, а после утыкаясь носом в чужой живот, слыша как Рыцарь смеется. Он чувствует как внутреннее напряжение перерастает в иррациональную злость. Чем этот идиот только думал?

Он поднимает голову, хотя уже высказать ему все, как замирает, рассматривая чужое лицо. Олберич выглядит… Счастливым? Дилюк хмурится, продолжая держать его под задницу. Как этому идиоту вообще пришло такое в голову? Винодел точно слышал, как говорилось, что летать со статуи Барбатоса это как минимум неуважительно по отношению к самому архонту, как максимум глупо, что за это могут лишить лицензии. Он хмурится, а после чувствует запах вина, когда Кэйа вновь смеется, запуская руки в чужие волосы. Удивительно, как он не учуял запах вина до этого.

Пусть рыцарь и пил почти что ежедневно, но он всегда знал меру и никогда ее не пересекал. В памяти всплывает отголосок воспоминания. Они были молоды и пьяны. Дилюк помнит немногое, лишь то, как Кэйа подходит, что-то говоря, а после чужое теплое тело. После он помнит лишь недовольство отца. Крепус тогда наказал Кэйю, пусть Дилюк так и не понял за что именно. Отец не хотел поднимать эту тему в разговоре, а Кэйа слишком умело переводил тему… Нужно было уже тогда догадаться, что с ним что-то не так.

— Решил пафосно разбиться?

— Нет, — Кэйа наклоняется, насколько позволяет их странная поза, горячо шепча, смотря на Дилюка. Он не пьян. Не настолько, чтобы списать эту прихоть на алкоголь, это заметно. Выпил для храбрости? Возможно. Но зачем? — Ведь меня поймал сам Полуночный герой. Как я могу сомневаться в своем герое?

Дилюк хмыкает, продолжая держать парня. Годы тренировок и боев дают некоторое преимущество в выносливости, что Кэйа кажется непозволительно легким… Сердце тревожно пропускает удар. Все ли с ним в порядке? Это может подождать.

— В следующий раз, как решишь сягать со статуи Барбатоса, выбери чуть более удобный момент. Я мог и не прийти.

— Но пришел… Спасибо, мой герой, — Кэйа почти что урчит, прижимаясь, а после утыкается носом в огненную копну волос. Дилюк пахнет вином, дымом и чем-то еще. Родным, приятным, необходимым. Дилюк выдыхает, чувствуя, как вся внутренняя тревога куда-то исчезает, стоит Кэйе пьяно засмеяться, а после, словно случайно, развязать ленту, удерживающую волосы. Он невольно хмыкает, а после осторожно опускает рыцаря на землю, что кажется, не совсем вписывается в чужие планы. Кэйа стоит, обвивая его шею руками, продолжая смеяться, а после слишком серьезно смотрит в чужие глаза. Выпил точно для храбрости. Чуть больше, чтобы перестать бояться, меньше, чтобы не контролировать себя.

— Говорят, героям нужно дарить награды за спасение.

— Прекрати придуриваться. Ничего мне не нужно. Не… — Кэйа не дослушивает, хитро прищурившись, а после тянется, касаясь чужих горячих губ.

На чужих губах чувствуется привкус вина, которое тот, кажется, пил прямо на статуе и еще что-то. Сладковатое, знакомое, но забытое. Напоминающее детство. Он обнимает его, прижимая к себе ближе, чувствуя, как непостижимо длинные ноги Кэйи подкашиваются, из-за чего тот почти виснет на нем, прижимаясь ближе, а после шепча в губы.

— Я устал… Я так устал, Дилюк… Устал притворяться… — шепчет рыцарь, утыкаясь носом куда-то в чужую шею, пока внутри у Дилюка все замирает. Когда-то он тоже перестал врать и все вылилось не самым лучшим образом… Да, может быть в другой момент, все было бы иначе, но… Они тогда оба сломались. Он не отпускает парня, прижимая его к себе, хотя услышать и боясь, что за тайну теперь хочет ему открыть названный брат. Может быть из-за нее он и сошел с рук архонта? Думать о том, что было бы, не поймай он его или не приди вообще, не хочется. — Дилюк… Я.

— Тише. Я рядом… Думаю, нужно найти более удачное место для этого разговора.

Кэйа смеется, как-то грустно и задушено, словно боясь, что если они промедлят еще пару мгновений, то он не сможет ничего произнести. Или он боится реакции Рагнвиндра и того, что в помещении не сможет сбежать? Не сказать, что он не имел на это права, учитывая, чем закончилось его предыдущее признание. Ту вазу он оставил как напоминание. О чем именно он не мог сказать. Просто напоминание. Он выдыхает, проводя пальцами по чужим волосам, чувствуя странное спокойствие, чувствуя как рыцарь сопит ему в шею, держась, не открывая свой рот… Не раздражая.

— Идти можешь? — решает он наконец прервать их молчание, ожидая реакции от Кэйи, чувствуя легкий кивок, а после задумчиво хмурится, подхватывая парня на руки. Кэйа что-то бурчит, но не сопротивляется. Некоторые его привычки не изменились за столько лет. Невольно вспоминается то, как в молодости, когда у Дилюка уже появился глаз бога, а Кэйа простыл. Не сказать, что он был самым болезненным, но иногда ему не везло. Он помнит, как тогда еще молодой мулат кутался в одеяло, отчаянно дрожа в ознобе, но уверял, что все в порядке, ему не холодно и нет, Дилюку не обязательно его греть. Когда Дилюк тогда залез под одеяло, молча обнимая брата, Кэйа что-то продолжал бурчать, недовольно, непонятно кого пытаясь убедить в своей правоте, но не сопротивлялся, когда его прижимали к себе ближе, осторожно используя свои силы. Тогда Кэйа в итоге уснул, почти так же, уткнувшись в чужую бледную шею, прижимаясь всем телом. Через пару дней Кэйэ стало легче. Частично Дилюк считал это своей заслугой.

Дилюк не долго думает, куда пойти вместе с рыцарем, достаточно спокойно заходя в апартаменты, которые выделили капитану. Он бывал тут пару раз, но плохо помнил, чужую обстановку, задумчиво хмурясь, думая куда устроить рыцаря, который завозился, слезая с чужих рук. Кэйа чуть пошатывается, отходя от парня и выдыхая, в итоге падая в одно из кресел, пока Дилюк прислонился к стене, следя за парнем. Молча, внимательно, ожидая, пока тот вновь начнет. Тот молчит, вытягивает откуда-то бутылку вина, вызывая у Дилюка невольный хмык. Неужели спрыгнуть со статуи Барбатоса легче, чем просто сказать правду? Впервые за… Несколько лет?

После той ночи сложно верить всем словам Олберича. Все лучше делить на два, если не более. Он слишком привык бежать от вопросов. Была ли в этом и его, Дилюка, вина?

Да… Вероятней всего. Кэйа делает несколько глотков из бутылки, не утруждая себя даже поиском бокалов. Такое случалось не так и часто. Несмотря на образ почти что алкоголика, Кэйа был больше любителем. Он наслаждался вином, крайне редко пренебрегая чем-то из необходимой атрибутики. Дилюк ждет, смотря на парня, чуть склонив голову в бок. Отец учил их, как пить, как разливать, как чувствовать букет и Кэйа этим наслаждался. Может быть, сложись все чуть иначе, именно он бы стал наследником винокурни, но… Но выжатый виноград обратно не пережмешь. Олберич облизывается, ставя бутылку на стоящую рядом тумбу и закрывает глаза, чуть хмурясь, явно собираясь с мыслями. После стольких лет жизни во лжи, сложно говорить правду. В прошлый раз для этого пришлось погибнуть его отцу, в этот… Кто знает, что толкнуло рыцаря в этот раз, что Дилюк решает уточнить.

— Ты же не умираешь?

— Что? Нет… Нет, определенно нет.

Винодел чуть кивает, невольно улыбаясь. Ну, хотя бы не новость о собственной кончине подтолкнула к этому братца… Мысль о том, что Кэйа вряд ли бы пришел к нему с такой новостью, он старается игнорировать.

— Дилюк… Я пойму, если ты после этого не захочешь со мной общаться… Вновь. Просто… Я устал, — Кэйа говорит медленно, обдумывая почти каждое слово, стараясь не смотреть на Дилюка. И он может понять. У них давно не те отношения, что бы легко и просто делиться сокровенным. Как минимум, одному из них теперь нужен допинг, а второму… Он ждет, не торопя Кэйю, хотя узнать, что теперь ему расскажет мулат, пусть ему и страшно. Он не признается, но он не хочет не общаться с этим придурком. — Мне тяжело жить во лжи… Это выматывает… Это убивает… Понимаешь? Нельзя прожить всю жизнь в иллюзии… Это ведь не жизнь… — Дилюк невольно вздыхает, чуть кивая вновь, пока Кэйа проговаривает одну и ту же мысль в который раз. На какое-то время его становится жалко. Он всегда врал и изворачивался, в глупой попытке обезопасить себя. Обезопасить от раскрытия своей роли, от чужого осуждения, от ненужных привязанностей, от собственной боли. Однажды уже он обжегся. Дилюк хмурится, чуть потягиваясь, а после делая шаг в сторону рыцаря, один, небольшой, просто что бы тот знал. Его слушают. Но все еще очень многое зависило от того, что же скажет рыцарь дальше. В какой своей лжи он покается на этот раз.

— Я…— Кэйа замолкает, задумчиво смотря куда-то в сторону, а после переводя взгляд на винодела, закрывая рот и сглатывая, а после, наконец собираясь с силами окончательно. Хватит лжи. Хватит иллюзий, даже если это одна из них. — Я люблю тебя, — Наконец произносит он, внимательно смотря на Дилюка, видя, как лицо винодела становится удивленным, а после серьезным, быстро отводя взгляд. — И я пойму, если из-за этого тебе станет противно не то, что общаться со мной, но и находиться рядом… Я пойму, — но то, что это явно причинит ему боль Дилюк слышит и без слов.

Хочется спросить, как давно, спросить о том, как его угораздило, о том, почему он решил сказать сейчас, но Дилюк молчит, видя как рыцарь невольно напрягается. Он ждет. Ждет удара, крика, реакции, боли…

— Это не самая страшная вещь, в которой ты мог бы признаться, Кэйа, — в итоге произносит Рагнвиндр, делая еще пару шагов к капитану кавалерии, который уже почти достал свою монетку. Нервничает. Исповеди никогда не даются легко. Особенно тем, кто привык прятаться. Особенно таким изворотливым лжецам, как Кэйа.

От прикосновения тот вздрагивает, невольно чуть отстраняясь. Словно это удар, а не нежное поглаживание. Дилюк выглядит слишком спокойным, из-за чего Кэйа вновь сглатывает, не зная, какая буря происходит внутри красноволосого.

Внутри него бьется пламя, неудержимое и непонятное. Он не понимает, что чувствует к этому придурку… Или не хочет понимать. Один раз обжегшись, каждый из них осторожничает, пусть некоторые привычки и сложно искоренить. Они живучие, как сорняки, если вырывать, то вместе с сердцем. Именно поэтому Дилюк гладит парня по голове, осторожно, словно дикого зверя, после проводя пальцами по чужой щеке, пока Кэйа медленно, но выдыхает. Как минимум его не отвергли сразу. Это можно назвать надеждой? Наверное.

Дилюк наклоняется, рассматривая чужое лицо. Красивое, дорогое, необходимое… Он выдыхает, а после касается чужого лба своим собственным, прикрывая глаза. Дилюк не понимает, что чувствует, но точно знает, что не перестанет общаться с этим идиотом. Не из-за этого.

— Лучше бы ты тогда признался в этом, — говорит он серьезно, даже чуть строго, что рыцарь прикусывает губу, стыдливо отводя взгляд, пропуская момент, когда чужая рука ложится на шею, мягко, успокаивая. Кэйа хочет уже что-то сказать, когда Рагнавиндр решается. Решается признать, что, возможно, в той не яви, он волновался за Кэйю. И если это был сон… Он не хочет его повторения.

Дилюк касается чужих губ, осторожно, стараясь не спугнуть доверчиво открывшегося ему зверя, чувствуя, как тот на мгновение напрягается, а после расслабляется. И это значит для них обоих очень многое. Как и этот нежный, осторожный поцелуй во тьме дома Кэйи.

Дилюк хмурится, просматривая документы в своем кабинете. С вечера признания прошло какое-то время, за которое они оба привыкали друг к другу вновь. Кэйа вздрагивает от прикосновений, особенно с правой стороны, оборачиваясь на это слишком резко, лишь после спокойно выдыхая, понимая, что все в порядке. Раньше такого не было, но Дилюк благодарен за то, как Кэйа в итоге всегда устраивается у него на коленях и дремлет, прижимаясь, дыша в шею, еще более походя на огромного кота. То, что та исповедь далась ему не легко, было заметно до сих пор. Нужно будет…

Мысль улетучивается, когда в кабинет заходит Кэйа. Встревоженный, какой-то разбитый и явно напуганный. Дилюк молча ждет, пока рыцарь подойдет, рывком усаживая того к себе на колени, словно ребенка. Кэйа привычно утыкается носом в шею, расслабляясь в чужих обьятиях. С работой на сегодня закончено.

— Дилюк, — через несколько долгих мгновений тянет рыцарь, не поднимая головы, прижимаясь лишь крепче, словно как в детстве, ища поддержки и защиты. Страшно представить, если бы он когда-то не успел остановить этого глупого напуганного ребенка.

— Ммм?

— А где та ваза? — чужой вопрос удивляет, что на мгновение его пальцы в чужих волосах замирают, на что Кэйя тут же напрягается, пусть после этого Дилюк и вновь гладит его.

— Стоит все на том же своем месте, а что?

— Ее там нет, — произносит Кэйа, цепляясь в жилет Дилюка как-то слишком крепко и отчаянно. Он чувствует, как рыцарь вновь напрягается, касаясь чужой головы губами, не совсем понимая такой его реакции. Он хмурится, а после почти заставляет мулата поднять голову, заглядывая в чужой глаз, проводя пальцами по чужой щеке.

— Уверен, что она стояла там еще утром. Пойдем посмотрим?

Он видит отчаянье и страх в чужом взгляде. Кэйа сомневается, но после кивает, не отпуская парня. Сейчас он слишком похож на себя молодого, словно и не было почти всех тех лет, которые они провели порознь. Дилюк невольно улыбается, чувствуя как внутри все горит и плавится от нежности. Этого идиота хочется защищать. Теперь он готов это принять, хотя бы в качестве идеи.

Дилюк оглаживает чужую щеку, мягко, медленно, позволяя Кэйэ прижаться к руке, а после мягко целует его. Легко, коротко, вызывая у рыцаря нервную, но все равно улыбку. Из-за того, что тот вставать не особо горит желанием, Дилюк выдыхает, а после удобней подхватывает Кэйю и встает. К счастью, тренированное тело позволяет это сделать. Иногда ему кажется, что его меч тяжелее, чем рыцарь, который сейчас цепляется в него, сжимая бедра своими непозволительно длинными стройными ногами. Он как-то на автомате сжимает чужую ягодицу, слишком плотно обтянутую форменными штанами ордена, на что парень чуть потирается носом о шею, пока они идут, если это так можно назвать. К счастью, никто из горничных по дороге им не встречается, но какое-то внутреннее напряжение из Кэйи не уходит. Что такого важного в этой вазе? Не считая воспоминаний. Воспоминаний о той ночи, о небольшом происшествии с Фатуи не за долго до появления путешественницы… Он выдыхает, спускаясь в гостиную и спокойно подходя к нужному месту.

Вазы и в самом деле нет на месте. Это странно. Он почти уверен, что видел ее на этом самом месте днем.

— Странно… Уточню у горничных, куда они ее дели, — Кэйа напрягается, грозя порвать одежду на виноделе, кажется, пытаясь вжаться в того сильней. Вплавиться, стать единым целым.

— Нет… Только не снова, нет….

Дилюк удивленно приподнимает бровь, не совсем понимая о чем именно говорит Кэйа, вновь касаясь чужой головы губами. Его нужно успокоить, что Дилюк чуть кивает самому себе, а после идет вместе с отчаянно бормочащим Кэйэй в погреб. Немного вина, чтобы отвлечь его. Он зажигает свет, когда Кэйа дергается, пытаясь слезть, на что Дилюк лишь сильней прижимает парня к себе.

— Куда-то собрался?

— Нужно… Нужно исправить. Начать вновь… Да!

— Угомонись, — хмыкает Дилюк, чуть стукая парня головой, осторожно, легко, лишь привести в чувство, на что Кэйа шипит, а после затихает, переставая дергаться. Дилюк хмуро осматривает ряды бутылок, а после берет пару из них. Полуденная смерть. Пожалуй, взять любимое вино Кэйи, будет лучшим вариантом. Он выдыхает, перехватывая рыцаря удобней, понимая, что если его отпустить, то тот сбежит. Но что тот собрался исправлять? Непонятно. Нужно будет у него потом уточнить, когда рыцарь придет хоть немного в себя.

А сейчас… Он заходит в собственную спальню, не решаясь оставить Кэйю одного надолго. Кто знает, что он сможет учудить в таком состоянии… В детстве почти учудил. Бутылки он ставит на тумбу, а рыцаря опускает на кровать, не учитывая лишь того, что отпускать Дилюка тот не намерен. Как минимум сейчас.

Он выдыхает, в итоге садясь, вновь запуская руку в чужие волосы, поглаживая и почесывая, стараясь успокоить, в итоге выдыхая.

— Кэйа… Посмотри на меня, — говорит он достаточно мягко, ожидая реакции от парня, выдыхая, когда тот мотает головой, и, кажется, дополнительно зажмуриваясь. Упрямый ребенок. Дилюк выдыхает, чуть хмурясь, а после чуть кивает самому себе, беря одну из бутылок и открывая ее, пока Кэйа лишь сильней утыкается носом в шею, засовывая свои прохладные руки под чужой воротник. От этого по спине бегут мурашки, но Дилюк лишь выдыхает, вбирая немного вина в рот и невольно морщась. Как Кэйа умудряется это пить? На вкус просто ужасно. Он хмурится, а после тянет парня за волосы, заставляя приподнять хотя бы голову, касаясь чужих губ своими. Мягко, осторожно, выжидающе, пока Кэйа не отзовется, подаваясь вперед, раскрывая губы, на что Дилюк чуть улыбается, вливая в парня немного вина. Тот в ответ сжимает чужие волосы, достаточно крепко, что бы стало больно, особенно если потянуть, заставляя оторваться.

— Дилюк… Хватит… Хватит лжи.

— По-твоему я вру? — Кэйа хмурится, теряется, не зная что ответить, пока в чужом взгляде видна боль и отчаяние. Это так странно… Почему он думает, что Дилюк сейчас ему врет? С чего он это решил? Что не так с этой чертовой вазой? Кэйа отводит взгляд, когда Рагнавиндр выдыхает, проводя пальцами по чужой щеке, убирая пряди волос с чужого лица, чувствуя под пальцами узоры на чужой коже, осторожно снимая с него повязку, рассматривая парня. Красивого, безумно притягательного… Желанного.

Сердце пропускает удар, а он вновь тянется к нему, целуя, отвлекая от ненужных мыслей, выдыхая в чужие губы.

— Кэйа. Я рядом с тобой и я не собираюсь тебе врать, — Кэйа как-то задушено выдыхает, сжимая коленями чужие бедра сильней. — Тебе нужно успокоиться. А после мы со всем разберемся. Вместе, — Дилюк говорит твердо, осторожно сжимая чужую руку, переплетая пальцы вместе, давая надежду и поддержку. Как в детстве. Действовать вместе, один отвечает за план, другой за грубую силу. Он улыбается Кэйэ, видя его замешательство, сжимая чужую ладонь чуть сильней, ожидая его решения, не давя на парня. Кэйа сомневается, в итоге склоняя голову в бок, хмурясь. И эти мгновения, прежде чем рыцарь чуть кивает, сжимая чужую ладонь в ответ, кажутся Дилюку вечностью. Он чуть кивает в ответ, проводя рукой по чужому боку, пока Кэйа забирает открытую бутылку и пьет из нее. Несколько больших глотков, в течении которых винодел рассматривает парня, как двигается чужой кадык, как на его коже блестят подтеки вина, кажется, вылившегося при их поцелуе. Он прослеживает за следом, видя, что капли скатились под чужую рубашку, чуть склоняя голову в бок, а после поддаваясь желанию. Глупому, ирациональному. Неужели он уже опьянел от того, как дал Кэйэ выпить? Но это не так и важно сейчас. Он проводит носом по чужой шее, а после мягко касается ее губами, отпуская чужую руку и кладя ее на чужое бедро, чувствуя как рыцарь вздрагивает. Мелко, что по чужой коже вновь стекает несколько капель вина. Он улыбается, ловя их, облизывая и чуть засасывая кожу, слыша чужой судорожный вздох, а после то, как Кэйа ставит бутылку обратно.

Вино все еще отвратительно на вкус, как кажется Дилюку, но на то, как Кэйа вздыхает, он улыбается, проводя языком по одному из мокрых следов над воротником парня, после прихватывая кожу зубами. Кэйа мычит, сжимая чужое плечо, на что Дилюк довольно рычит, после облизывая свежий укус.

— Ты уверен, братец? — выдыхает Кэйа, сглатывая и невольно облизываясь. Смущенный, прекрасный, такой близкий… Дилюк готов согласиться с парнем. Он устал врать. Устал врать, что не чувствует ничего к этому придурку с невероятно голубым глазом. Устал игнорировать свои чувства… Свои желания. Он улыбается, а после кивает. Он уверен. Особенно сейчас, когда Кэйа так близко и явно сам не захочет отодвигаться и куда-либо деваться. Он улыбается, мягко целуя чужой кадык, а после вытаскивает воротник, решая оставить ошейник на чужой шее. Ему хочется увидеть то, как он смотрится на смуглой коже, без всякой этой одежды. И, кажется, Кэйа не против.

Это видно в чужом взгляде, в том, как он жмется, при этом освобождаясь от оков своей вычурной одежды, в том как судорожно вздыхает, стоит коснуться его. Даже еще не кожи… Сколько человек видели его таким? В том, что у Кэйи периодически кто-то был, было бы глупо сомневаться. Красавчик, капитан Ордо, от улыбки которого млеют чуть ли не половина девушек Монда. Дилюк невольно хмыкает, а после вновь кусает чужую шею, крепко сжимая бедра на несколько мгновений, пока рыцарь судорожно выдыхает, что-то среднее между шипением и стоном, но сейчас это не важно. Ему хочется, чтобы люди знали, что Кэйа Олберич принадлежит ему и только ему. Никто не смеет не то что прикасаться, даже смотреть на него. Внутри горит легкий огонь собственничества, который довольно потрескивает, стоит облизнуть оставленный только что укус. Яркий, заметный, даже на смуглой шее рыцаря. Он невольно улыбается, когда Кэйа оголяет плечи, стягивая с них рубашку, отправляя ее после к своей накидке и жилету. На нем слишком много вычурной одежды. Хочется ее спалить, а после не выпускать парня из своих объятий ближайшую вечность.

Он проводит губами по чужим плечам, чередуя мягкие поцелуи и укусы, от которых Олберич вздрагивает, судорожно выдыхая, невольно чуть двигая бедрами. Если бы Дилюк мог, он бы разлил возбуждение Кэйи по бочкам также, как вино, закупоривая и давая настояться, для большей полноты вкуса.

Он оставляет засос на смуглом плече, а после чувствует чужие руки. По сравнению с Кэйей он сам, непозволительно одет. Он фыркает, утягивая парня в новый поцелуй, полный жара, страсти, чужих сожалений и чего-то еще, что он не может разобрать. Кэйа льнет, подаваясь вперед, стараясь быть ближе, пока его руки заплетаются, что рубашка, кажется, останется без пары пуговиц, если он рванет ткань еще чуть сильней, а после Дилюк отстраняется, облизывая чужие губы так же собственнически, как вылизывал сейчас чужой рот. Пальцы ложатся на ладонь Кэйи, а пламя в глазах встречается со льдом напротив. Они не отводят друг от друга взгляда, пока Дилюк помогает раздеть себя. Растегнуть до конца жилет, а после и рубашку, вытягивая ее из-за пояса брюк, а после отбросить куда-то в сторону. Сейчас нет дела до одежды и того, в каком состоянии она окажется позже. Сейчас есть лишь пальцы, которые осторожно, почти исследуя проводят по торсу винодела, а после вцепляются в пряжку ремня. С ней рыцарь справляется самостоятельно, а после приподнимается, чтобы Дилюк стянул с него эти чертовы обтягивающие штаны, которые лишь подчеркивали все изгибы чужого тела. На мгновение хочется в последствии заставить рыцаря одеться нормально, но понимание, что это невозможно приходит достаточно быстро. Он не может отказать себе в удовольствии с нажимом провести по смуглым бедрам, на что Кэйа смеется, а после утягивает в новый поцелуй, почти падая на подушки, заставляя потянуться за собой и нависнуть. Дилюк невольно сглатывает, рассматривая Кэйю, чьи волосы сейчас разметались по подушкам, чувствуя, как тот окончательно высвобождается из своих штанов, скидывая их, а после устраивается под Дилюком удобней, сжимая чужие бедра коленями, с каким-то завороженным взглядом, распуская волосы винодела. Рыцарь невольно облизывается, спрятанный в огненных волосах, а после приподнимаясь, вновь касаясь чужих губ своими, утопая в запахе вина, дыма и страсти. Дилюк рычит, оглаживая чужое тело, горячее, нагретое, податливое и такое нежное, что его не хочется отпускать. Ни на мгновение. Он проводит по чужому бедру, а после отстраняется, облизываясь. Кэйа обвивает его шею руками, а Дилюк чуть рычит, кусая мочку чужого уха и садясь, на что рыцарь недовольно фырчит.

— Что не так?

— Мы забыли с тобой кое о чем.

— Ммм?

— Тебя же необходимо… Подготовить, — наконец подбирает слово винодел, невольно краснея, пока рыцарь задумчиво хмурится, а после смеется, чуть кивая. И сейчас, он прекрасен.

Кэйа выдыхает, а после чуть кивает, прикрывая глаза, устраиваясь на чужой кровати удобней. Судя по всему, он готов подождать. Недолго. Это видно по тому, как мулат щурится, как кладет руку на живот, как облизывает губы…

Дилюк накидывает на себя рубашку не смотря даже чья она и выходит, судорожно думая, где найти что-то подходящее, что бы не причинить рыцарю боли. Он хмурится, а после спускается, широкими шагами следуя на кухню. Масло. Или что-то похожее. Да, должно сработать… Нужно будет лучше подготовиться… В следующий раз.

От понимания, что может быть следующий раз, причём не один, его сердце замирает, а на щеках появляется стыдливый румянец. Он хватает подходящую, как ему кажется, склянку, а после бежит обратно, распахивая дверь собственной спальни и невольно замирая на месте.

Кажется, Кэйа не дождался, решив скрасить ожидание достаточно логичным способом. Он легко поглаживает свой стоящий член, вдумчиво обсасывая свои собственные пальцы, достаточно широко разведя свои непозволительно прекрасные и длинные ноги. Он, кажется, не замечает Дилюка, чуть нахмурившись, а после приподнимает бедра, опираясь на пятки и плечи, проводя пальцами по сжатому анусу и чуть надавливая, невольно прикусывает губу. Если бы у Дилюка уже не стояло, он бы точно возбудился от этой картины. Кэйа судорожно выдыхает, сжимая свой член в ладони, когда Дилюк закрывает дверь в комнату, не отводя взгляда от постели.

Кэйа выдыхает, медленно вводя в себя пальцы, недовольно морщась, кажется, слюны недостаточно, что он двигает рукой по члену чуть резче и яростней, чем вызывает у Дилюка лёгкий смешок.

— Неужели меня не было настолько долго?

— Не удержался, мой герой, — выдыхает Кэйа, когда мужчина садится на край кровати, стягивая с себя чужую рубашку, а после и штаны. Рыцарь облизывается, смотря из-под ресниц, вытаскивая из себя пальцы, устраиваясь удобней. — Каждое мгновение вашего отсутствия было истинной мукой…

Дилюк выдыхает, садясь и проводя пальцами по чужой щиколотке. Узкой, хрупкой, почти как у девушки, в итоге подтягивая парня к себе ближе. Почти. Никто кроме этого мулата ему не нужен. Кэйа невольно смеётся, когда его тащат за лодыжку, после послушно разводя ноги, стараясь открыться для Дилюка полностью. Никаких тайн и секретов. Особенно в постели.

Дилюк зачерпывает немного вязкой субстанции, согревая её на пальцах, а после размазывает по чужой промежности. В нос ударяет запах каких-то трав, на что у Кэйи явно появится какая-нибудь шутка, но пока он лишь мелко вздрагивает, судорожно выдыхая и краснея. Дилюк облизывается, размазывая, а после чуть надавливая, проталкивая внутрь не только пальцы, но и несколько комьев не растаявшего масла. Кэйа выдыхает, а после извивается, кажется, пытаясь избавиться от странных ощущений, вызывая у Дилюка легкую улыбку. Рыцарь судорожно выдыхает, а после вновь чуть крутит бедрами, что Дилюку приходится сжать его, прижав парня к кровати, на что тот лишь фырчит. Винодел зачерпывает еще немного масла, а после осторожно вводит в парня пальцы. Кэйа судорожно выдыхает, расслабленно лежа, судорожно облизываясь, прислушиваясь к ощущениям. Дилюк улыбается, рассматривая парня, целуя смуглое колено, начиная двигать в парне пальцами, вслушиваясь в чужие вздохи, довольно жмурясь, когда тот мычит и сжимается на пальцах. Трепетно, нежно… Он облизывается, а после кусает парня за колено, двигая пальцами внутри парня. Внутрь, под чужой судорожный вздох, чуть потереть, от чего рыцарь сжимает в руках простыни, развести в стороны, а после потянуть на себя, чувствуя, как тот сжимается. Ему кажется, что за этим можно провести пару часов, просто дразня и наслаждаясь тем, как тот реагирует. На какое-то мгновение вспоминается их юность. Тот небольшой момент, когда Кэйа чуть обвыкся, перестав сторониться, но еще недостаточно, что был нежным, трепетным и невинным, насколько мог. Это после он обжился, обрастая своими улыбками, хитрыми взглядами и мыслями о том, чем же им заняться после. На мгновение стало больно. Вряд ли ребенок смог бы хорошо отыграть подобные эмоции, но… Кэйа всегда был способным учеником. Он целует смуглую лодыжку, а после с нажимом проводит по чужой простате, добавляя еще палец, который входит как по маслу.

Рыцарь выгибается, напрягаясь, сильней упираясь затылком в подушку, не сдерживая вырвавшегося стона удовольствия, как и крупной дрожи. Дилюк рычит, довольно, двигая пальцами вновь, на манер толчков, оставляя на чужой ноге укус. Никто не узнает, что он там, слава Архонтам за штаны и сапоги, которые обтягивали как вторая кожа. И то, как рыцарь сейчас выглядит… Дилюк выдыхает, наслаждаясь и запоминая. Горячо, соблазнительно, словно Кэйа не человек, а демон.

Он невольно сглатывает, а после вытаскивает пальцы из парня. На мгновение ему кажется, что он использовал слишком много масла, но это не так и важно. Кэйа хитро щурится, а после прогибается, показывая и заставляя возжелать сильней. Он змей искуситель, волк в овечьей шкуре, самое сладкое из всех возможных искушений, которое только может существовать во всем Тейвате. На мгновение становится страшно и неуютно, от того, что вновь поддался на чужое обаяние, вновь пустил близко, даже слишком. Нового предательства от Кэйи он может и не выдержать, не теперь, когда старые барьеры сломлены, а новых еще нет. Ни сейчас, когда он вновь нависает над рыцарем, увлекая его в жаркий поцелуй, а его самого обхватывают чужие ноги. Длинные, соблазнительные, как и сам рыцарь. Непозволительно горячий. Кэйа напоминает лед, настолько холодный, что обжигает, если не учитывать того, как тот сладко стонет, стоит войти в него. Он лед, но он плавится в этих объятиях, цепляясь за Дилюка сильней, даже не думая о том, что их кто-то может услышать. Но это и не так важно.

Важно то, как рыцарь сжимается на нем, как его ногти впиваются в кожу на плечах и шее, как он жмется и стонет, сладко, громко, несдержанно, словно утопая в ощущениях.

Винодел сжимает чужие бедра, крепко, двигаясь. Чувствуя как тело под ним выгибается, сцеловывая с чужих губ сладкий стон удовольствия, он сам не сдерживает довольных вздохов. Резко и четко, выверено, наслаждаясь тем, как партнер дрожит, как по шее скребутся чужие ногти. Он невольно рычит, двигаясь вновь, медленно, растягивая удовольствие, заставляя плавиться и желать еще, резче, дико, почти животно. Он выдыхает, а после утыкается носом в чужую шею. От Кэйи пахнет потом, вином, лилиями и кожей. Это сводит с ума, как и то, как он сжимается на члене, что Дилюк не сдерживается, меняя ритм, толчки становятся короче, яростней, как и чужие стоны. Некогда протяжные, они сокращаются, а чужие пальцы путаются в волосах, что он отпускает. Отпускает себя, вновь проводя языком по чужой шее, а после кусая, от чего стон перерастает во вскрик. Он сжимает челюсти чуть сильней, как и чужие бедра, грозя оставить на них синяки. Не сказать, что он был бы не рад отпечаткам собственных пальцев на чужих бедрах. Это значило бы, что…

Он зализывает укус, ставя рядом с ошейником засос, думая, что оставить его было замечательной идеей. Кэйэ он идет, хотя сложно представить, что в мире существует что-то, что могло бы не пойти этому подлецу. Это он уяснил еще давным давно.

Кэйа стонет, притягивая чужую голову ближе, почти заставляя оставлять метки на своей шее и плечах, прогибаясь и прижимаясь сильней, царапая чужие плечи. Они плавятся в удовольствии, животном, диком, как танец пиро стихии, которой так умело управляется винокур.

— Дилюк… — вскрикивает рыцарь, крепко сжимая чужие волосы, оттягивая, привлекая к себе внимание, не в силах унять дрожь от удовольствия, сковывающую тело и туманящую разум. Он с трудом бы назвал сейчас свое собственное имя, в отличии от чужого. Имени Дилюка не хватает лишь на его теле, выведенного чужим заковыристым почерком, чтобы окончательно доказать принадлежность к нему. Винодел замирает, смотрит долго, пьяно, сжигая пламенем своих собственных глаз, а в голове все плывет. Трудно не то, что говорить. Трудно думать, что чужую поясницу Кэйа отпускает с задержкой в пару мгновений, но Дилюку интересно. Интересно, что же задумал хитрый лис, но рыцарь молчит, дыша тяжело, судорожно, с придыханием, словно только что пробежал от винокурни до утеса звездопада и обратно, если не до самого Ли Юэ. Он улыбается, мягко целуя чужую челюсть, в итоге отстраняясь, выходя из мужчины и устраиваясь рядом с ним, давая передышку. Легкую, лишь раздражающую и оттягивающую предсказуемый финал. Он видит это по тому, как Кэйа продолжает мелко подрагивать, по тому, как сочится чужой член и по тому, как тот хмурится, пытаясь собраться с мыслями, хотя в голове пустота, что он просто сжимает чужую ладонь, переплетая пальцы и мягко целуя их, пусть внутри все кричит и горит. Хочется навалиться и войти обратно, в чужое горячее разработанное нутро, что так отчаянно сжимает, не хотя отпускать. Дилюк выдыхает, упираясь спиной в изголовье, полулежа, когда Кэйа, кажется, наконец собирается с мыслями. Он действует медленно, запоздало, но уверенно. Он приподнимается, садясь на кровати, а после разворачивается, седлая чужие бедра, чуть потираясь о чужой стоящий член, довольно облизываясь, когда Дилюк выдыхает, почти рыча, кладя ладонь на смуглое бедро. Оглаживая, лаская, поддерживая, не отпуская чужой ладони, лишь переплетая пальцы заново, что бы рыцарю было удобно держаться. А тот держится, облизываясь и смотря в чужие глаза, проводя пальцами по чужому члену, а после приподнимаясь, направляя в себя.

Дилюку кажется, что в этом взгляде он видит бездну. Он видит в ней пустыню льда, в котором есть лишь смерть. Он видит промозглый ветер и мороз, от которого почти невозможно спастись. Он видит водоворот, который утягивает и топит, раня осколками льда и стекла, засевшими куда-то глубоко под кожу. Он видит Кэйю, который с постаныванием насаживается, невольно закатывая глаза от удовольствия.

Он видит пропасть, в которой исчез, видит власть, которую сейчас рыцарь имеет, даже если не осознает. Он видит все свои ошибки, которые совершил. Он видит мечника, ради которого готов пожертвовать всем. Что у него было, что он сделал сам, что будет. Он видит чужое обожание и любовь, которые добивают, пробивая сердце насквозь, что оно перестает биться, а вся вселенная сужается до одного человека. Он тонет и задыхается, с нажимом проводя по чужому бедру, пока рыцарь тянется и шумно выдыхает в чужие губы, найдя точку опоры в плече напротив, начиная двигаться. Медленно приподнимая бедра, а после насаживаясь обратно, бесстыже постанывая в чужой рот, но сейчас… Сейчас это сладкие звуки, которые Дилюк только может представить, целуя мягко, нежно, заглушая и вылизывая чужой рот, смотря на мулата из-под ресниц, видя как водоворот в чужих глазах становится лишь сильней. Он полон удовольствия и желания, страсти и безудержного обожания. Он тонет в любви и ощущении нужности. И даже не возникает сомнений, что это правильно. Именно так, поддерживать кавалериста под бедра, невольно вспоминая, насколько он хорошо умеет держаться в седле, пусть лошади под его бедрами и не было достаточно долго, вдыхая чужие стоны, вперемешку со своими собственными. Это правильно и так и должно быть. Кэйа отрывается от чужих губ первым, прислоняясь к чужому лбу своим, не отводя взгляда от ало-рыжих глаз, пока его вновь начинает сковывать дрожь удовольствия. Это чувствуется в его ногах и бедрах, чувствуется как он близок по тому, как пьяно выглядит, как сжимает чужое плечо, как сбивается с ритма, после очередного движения. Дилюк мягко перекладывает его ладонь на свою шею, удобней подхватывая парня под бедра, ловя чужой темп, словно они и вправду скачут, галопом, а в лицо дует ветер, пока тела сковывает жар.

Кэйа смотрит, выдыхая хрипло, слишком близкий к разрядке. Его хочется укусить, оставить еще одну метку на теле, словно на шее и плечах осталось хотя бы пара нетронутых мест, но он лишь толкается чуть резче, от чего чувствует, как чужие пальцы вновь цепляются за его волосы и тянут, пока Кэйа стонет. Долго, сладко, почти чуть задушено и умоляюще. Он умоляет о разрядке, хочет наконец почувствовать то, как тело ломит, а не ходить по тонкой грани. Дилюк в ответ рычит, смотря в чужой глаз, а после вновь чуть перехватывает чужие бедра, забирая себе весь контроль. От того, как меняется угол Кэйа дрожит сильнее обычного, а от резкого толчка тихо скулит. От второго, быстрого и глубокого он дрожит сильнее, а на третьем сжимается, пока его лицо искажается от удовольствия, сжимаясь на чужом члене, грозя вырвать Дилюку несколько прядей. И тот чувствует, как Кэйа дрожит, как жмется, не волнуясь о собственной сперме на чужом торсе. Он видит чужой взгляд, пьяный, довольный, затуманенный удовольствием, что он невольно сглатывает, видя как рыцарь улыбается, проведя носом по щеке, а после утыкается лбом в шею винодела, чуть потянув за волосы, заставляя открыть шею, а после. От ощущения чужого языка Дилюк выдыхает, возвращаясь в реальность, толкаясь в расслабленного парня, чувствуя как тот выдыхает. Он близок, что невольно рычит, сбиваясь с темпа, продолжая двигаться быстро, яростно, застонав, когда язык на шее сменяется зубами. Кэйа вздрагивает, сжимая челюсти чуть сильней, что след точно останется, особенно теперь, когда Дилюк насаживает его на себя полностью, а после изливается. От ощущений чужой спермы внутри рыцарь невольно краснеет, выдыхая в украшенную своей отметиной шею, а после мягко целуя оставленный только что укус, чувствуя, как Дилюк впился в него. Даже если бы кто-то из них захотел сейчас уйти, это просто невозможно. Чужое тело расслабляется через несколько долгих мгновений, за которые рыцарь что-то мычит, потираясь носом о шею, а после отпускает красные волосы, чуть двигаясь, пусть ноги и слушаются с трудом, как и все тело.

Дилюк понимает его, утыкаясь затылком в высокое изголовье, чуть оглаживая смуглые бедра, а после проводя пальцами по позвоночнику. Сил нет, а двигаться не хочется. Кэйа смеется, глухо и хрипло, а после мычит, слезая с чужого члена и вытягиваясь, мягко целуя кадык Дилюка. Винодел выдыхает, невольно сглатывая, лениво спускаясь и вытягиваясь, поворачиваясь на бок. Рыцаря он прижимает к себе, собственнически, не позволяя даже помыслить о том, что тот сможет сбежать, вызывая у того очередной смешок. Ему хочется что-то сказать, когда Кэйа прижимается, а тело утопает в усталостной неге, словно от них остался лишь костер, который уже невозможно разжечь вновь. Но это ощущается так правильно, что Дилюк позволяет себе утонуть, особенно пока нос дразнит запах лилий, которые мулат использовал в качестве парфюма.

Утро наступает как-то неожиданно, пусть и лениво. Он морщится из-за светящего в окно солнца, с трудом открывая глаза и хмурясь. Солнце заглядывало сюда лишь ближе к вечеру… Простая мысль заставляет встрепенуться и сесть на кровати. Воспоминания о прошлом вечере приходят постепенно. Документы, документы, Кэйа… Взволнованный, испуганный, встревоженный. Ваза, которая делась непонятно куда, хотя он уверен, что видел ее на том самом месте всего пару часов до этого, а после…

Он замирает, смотря куда-то в пустоту. Прошлая ночь кажется каким-то сном, ровно до того момента, как его не оплетают чужие руки.

Не сон. Дилюк выдыхает, неосознанно укрывая рыцаря одеялом, пряча от назойливого солнца, которое просвечивало сквозь синеву чужих волос, вычерчивая на чужой коже все метки. Все укусы и засосы, а в теле вновь чувствуется ленность, пришедшая после оргазма. Он выдыхает, опуская руку в чужие волосы, на что Кэйа улыбается сквозь сон, прижимаясь сильней. И он уже почти отводит взгляд от своего… Кого? Любовника? Названого брата? Врага? Он не уверен, но сейчас это и не так важно. В отличии от отсутствия ошейника, который точно должен быть на чужой шее. Он хмурится. Никто из них его точно не снимал, в этом он уверен, как и в том, что видит в стороне повязку, которая слетела с парня во время сна.

Сердце замирает, а на душе появляется какая-то странная тревога. Здесь что-то не так. Исчезающие вещи это не обычное явление. В этом необходимо разобраться. И он почти решает вывернуться из чужих объятий, когда вновь смотрит на рыцаря, продолжающего сладко спать. Он неосознанно льнет к теплу и руке, что бережно перебирает пряди, напоминая кота. Сердце сжимается от мысли, что это все может быть ложь. Он может понять Кэйю. От лжи устаешь, особенно если правда причиняет лишь боль и на вкус похожа на какие-то помои, но…

Он выдыхает, ложась обратно и обнимая парня, прижимая к себе. Тревога никуда не уходит, что ему хочется что-нибудь разбить. Но сил терять пусть даже и лживую, но такую картинку, сложно, больно, почти невозможно. Где-то там, в, судя по всему, яви, его может и ждет Кэйа, настоящий, живой, язвительный, соблазнительный и такой далекий… Или настоящий этот? Такой близкий, спящий, доверчиво жмущийся ближе, теплый и мягкий… Впервые за многие годы Дилюк понимает. Он не может.

Не может выбрать, не может решить, что же правильно. Где именно правда. У него нет сил делать этот выбор. Когда-то его глаза уже раскрылись на истину, которая изменила все. Он утыкается носом в чужие волосы, вдыхая легкий аромат вина и лилий, надеясь не переусердствовать. Сейчас вредить, пусть даже и не настоящему Олберичу, не хочется. Что стоит выбрать? Избавиться от тревоги или вновь сломаться, грозя не собраться после вообще? Он не знает. Не хочет знать.