Te quiero

Вокзал встретил меня суетой и небом, осколками проваливающимся сквозь стеклянный навес. Было душно, сердце в груди тяжело и гулко трепыхалось – словно выкинутая на берег рыбина – и от волнения я совсем растерялась и не могла понять, куда мне идти. 

    На вокзале этом я не встречала никого уже много лет, и поезда для меня давным-давно остановили свой стремительный бег, замерли под бременем разлук. 

    Никто не возвращался – внешний мир, точно жаркая печка, полная угля и сажи, поглощал их одного за другим, одного за другим, и не было ни единого пути, по которому навсегда потерянные могли вернуться домой. Сожжённые дороги, взорванные мосты – вот и всё, что оставалось за их спинами, вот и всё, что я дарила им на прощанье. 

    Никто так и не вернулся...

    Одинокие руины города, точно бесстрастные палачи, нависали над моей головой тучами, скрежещущими свинцом, и крошево ещё уцелевшего бетона стелило километры моей кожи подобно больничной марле.

    ...Но ты была особенной. Ты вернулась. 

    И теперь ты – кипящая комета с подпалённым звёздами хвостом – неслась в самую сердцевину этого вывернутого наизнанку мегаполиса, этих просторов, не обременённых людской суетой. 

    Точно в цель. 

    В конце концов, я примкнула к оживлённому ручейку людей, сносимому по только им известной траектории – я подумала, они выведут меня из этого железобетонного лабиринта, но, когда мы миновали все изгибы вокзального желудка, первое, что я увидела – это тебя, по ту сторону железнодорожным путей. 

    Люди – картонные обрезки, размокшие под дождём, всё текли мимо – а я стояла с неловко упавшими руками и не отрываясь глядела на тебя, как на самое прекрасное, случавшееся с моей жизнью. 

    Окутанная бирюзовым облачком свитера, словно кусочек тёплого июльского неба, рухнувшего вниз, ты нетерпеливо металась из стороны в сторону по перрону, и ветер трепал твои длинные волосы, собранные в хвост. 

    Потом ты, наконец, увидела меня – неловкую, застрявшую всё там же, на неправильной стороне путей – и я почти услышала радостный вскрик, вырвавшийся из твоего округлённого рта. Перламутровый жар моего тела откликнулся на это пульсацией, пробравшей каждую мышцу, и слово, рождённое откуда-то из замшевых глубин тебе в ответ, было только одно: 

    – Люблю.