Правда

Ты должен рассказать им правду.

Джон не уверен, чья это мысль. Наверное, Мартина. Мартин из них двоих сохранил больше рассудка.

Точно не Архивиста. Архивист жаждет знаний и ненавидит знанием делиться.

Может быть, Джон думает об этом сам. Может быть, где-то очень глубоко в душе он надеется, что правда избавит его от чувства вины. Может быть, он устал питаться чужими кошмарами с перерывами на чай.

Может быть, у него слишком много глаз и слишком мало человечности. Может быть, ему стоит прислушаться к голосу в голове, что звучит слишком похоже на голос Мартина. 

Может быть.

*

Ты должен рассказать им правду.

Джон просыпается с этой мыслью. Рядом спокойно дышит Мартин, его ладонь в ладони Джона. Его волосы с белоснежными прядями спутались за ночь, и Джон тянется их распутать.

Как он может рассказать правду? Кому из них он может рассказать правду?

Хочет ли он рассказывать правду?

У него четырнадцать меток и за каждой история, которая обеспечит их кошмарами, но совсем не избавит его от чувства вины. Не избавит от воспоминаний о смотрящих в ответ небесах, жадных до чужих мучений.

(“Здравствуй, Джон. Прошу прощения за обман”).

Не избавит от правды его самого.

Он Архивист, и это, как оказалось, не просто должность. Хелен пыталась ему объяснить, но такое нельзя понять с чужих слов. Он Архивист, а значит, он монстр, как бы Мартин не пытался доказать ему обратное.

Он Архивист, и жажда чужих тайн сильнее морали. Если бы он вернулся один, если бы с ним не было Мартина, сохранившего человечность, держащего его за руку, Джон бы… он бы… 

Он бы перестал быть Джоном, оставшись исключительно Архивистом.

И эту правду он не может рассказать.

*

Ты должен рассказать им правду.

Кому — им? Саше?

Саше, которую он не помнит. Чье имя все еще не хочет сходиться с внешностью.

Какую правду он может ей рассказать?

Он узнал её заново достаточно хорошо, чтобы понимать: правда не убережет её от опасности. Саша, которая должна была занять его должность, но никогда не стать тем, чем стал он, жадная до знаний, но куда более рассудительная. Расскажи он ей, как все закончилось для нее в первый раз, она выстроит теории и начнет проверять их на практике.

И он знает, как это закончится.

(Проклятый стол все еще не в Хранилище, но Джон знает, что Сашу приведут к нему любые пути).

Нет, он не может рассказать Саше. Они вернулись так далеко во времени, чтобы сохранить им жизнь, и Джон прячет в рукаве достаточно тайн, которые нельзя раскрывать.

*

Ты должен рассказать им правду.

Может ли он рассказать Тиму?

Тиму, который возненавидел его и не простил даже на пороге смерти? Тиму, который еще живет не только местью?

Джон смотрит, как Тим закидывает ноги на стол, держа в руках коробку с едой на вынос и пластиковую вилку. Саша морщит нос на его отсутствие манер, но достает из принесенного им пакета свою порцию и садится рядом. Джон не вслушивается в слова. Он слишком долго не видел Тима, который улыбался бы также беззаботно.

(“Джон. Не знаю, слышишь ли ты меня, но если слышишь… тогда знай, я не простил тебя”)

Если Тим узнает то, что знает Джон, он повторит все в точности, как бы Джон не направлял его в другую сторону. Для Тима нет другой стороны.

А у Джона нет выбора, кроме как скрывать правду.

*

Ты должен рассказать им правду.

Что бы Мартин не хотел рассказать прошлому себе, это должен быть его выбор.

И в этом вся проблема, правда? Джон дает ему право выбора, а затем решает все за двоих. Мартин видел, как Джон перестает быть человеком. Видел, как каждый из страхов ставит на нем свою метку. И все равно прошел с ним весь путь до самого Паноптикума и затем обратно.

(“Если ты останешься, то умрешь!”)

Мартин заваривает им чай. Мартин вяжет новый свитер, пока Джон читает заявления, пытаясь заглушить неутолимый голод. Мартин держит его руку, напоминая, что помимо Архивиста есть еще Джон, и Мартину нужен именно он.

(“Тогда я умру!”)

Джон не может рассказать правду Мартину из прошлого, потому что есть последнее обещание, что он еще не нарушил. Есть вещи, которые Мартин должен решить сам за себя.

*

Ты должен рассказать им правду.

У Джона из прошлого кожа без шрамов, и страх облажаться спрятан за маской надменности. Он смотрит на Архивиста и не видит Джона. Он смотрит на каждую из видимых меток и нервно проводит рукой по собственному чистому, без шрамов горлу.

Он не понимает, как Джон стал Архивистом, и в какой момент перестал быть собой.

(“Я могу называть тебя Джон?”).

(Нет, наверное уже нет).

Джон не может рассказать ему о Джейн Прентис и своих первых ночных кошмарах. О месяцах паранойи, стоивших ему дружбы с Тимом. О чувстве, что ты увязаешь в паутине и не можешь выбраться.

О паутине он точно не может рассказать. Джон не поверит ему, что первая метка не стала последней, и оказалась даже не самой страшной.

Не может рассказать, как чувство вины смешивается с голодом и жаждой знаний, не утоляемых застоявшимися заявлениями из архива. О том, как люди перестают быть людьми и становятся историями.

О том, что его дорога была слишком длинной, а ошибки слишком страшными.

Самому себе рассказывать было бы особенно тяжело. От себя не спрячешься за формальными словами и обтекаемыми формулировками. Джон разочарован в себе достаточно и не хочет видеть этого еще и со стороны.

Они спасут всех и исчезнут из их жизней, оставив правду при себе. Так будет лучше.

*

Мартин собирает их всех за одним столом. У него слишком серьезный и решительный вид. Он держит руку Джона, напоминая ему, что он все еще человек. Он говорит:

— Ты должен рассказать им правду.

Джон обводит взглядом Сашу с горящими жаждой знаний глазами; Тима, что с вызовом вскидывает бровь; не своего Мартина, что прячется за чашкой чая, стараясь казаться незаметнее; Джона, еще не ставшего Архивистом, в выглаженной рубашке и с глубоко спрятанным страхом. Думает о том, что из них двоих Мартин сохранил больше рассудка. Думает о том, что Архивист жаждет знаний и ненавидит знанием делиться. И о том, что он все еще человек.

Джон глубоко вдыхает.

И начинает говорить.