Ну хоть ненадолго, хоть ненадолго
Хоть бы на сколько-то, хоть бы на сколько
Всё закончится, меня найдут, и тогда
Ты прости, но так бывает — мёртвых тоже убивают
Только в этот раз — совсем и навсегда
ПотомуЧто «Мёртвых тоже убивают»
***
Се Лянь часто оставался вечерами сидеть в полумраке, копаясь в ноутбуке, по работе, или просто смотря что-нибудь. Всё чаще в последнее время. Этот вечер исключением не стал. В квартире было холодно, но его спасал накинутый на плечи плед и двухлитровый термос с чаем, который он ставил рядом с собой, чтобы не бегать на кухню по десять раз. За окном завывал ветер, сотрясая стеклопакеты, но Се Лянь сидел обычно в больших наушниках, и шумоподавление и звуки в них скрадывали всё остальное. Наушники были хорошие, одна из многих вещей, которые он бы сам никогда себе не купил, однако, они у него были, и служили свою верную службу. Только вот, воспоминаний хранили слишком уж много. Иногда получалось закрыть на это глаза. Сегодня, напротив, было как-то особенно душно и невыносимо.
Се Лянь чувствовал, как реплики персонажей фильма в его ушах становятся всё громче, неразборчивее, сливаясь в невыносимый гул, а окружающая реальность будто плыла, трескалась и утекала. Психотерапевт говорил что-то про дереализацию и панические атаки. Скорее всего, он имел в виду именно вот так рушашийся, рвущийся на клочья мир. Се Лянь сдёрнул с головы наушники, отбрасывая их подальше и тяжело стукнулся локтями об стол, упираясь в лицо ладонями. Воздуха не хватало, хотелось кричать, только горло будто было сведено спазмом. Ногти непроизвольно впивались в кожу лица. Дышать всё никак не получалось. Компьютер резко издал невнятный звук и вырубился.
— Гэгэ, тише, - чужая рука легла на спину, разом возвращая чёткость окружению и возможность дышать. — Не переживай, я здесь, с тобой.
Невозможно.
Се Лянь подаётся назад, ближе к чужой руке, и поворачивает голову, ожидая, что игра воспалённого сознания тут же рассеется.
Потому что он был в больнице, наблюдая за непривычно бессильным Хуа Чэном. Был в морге и на похоронах. И никакой спасительной ошибки не было.
Хуа Чэн за спиной Се Ляня не исчезает, улыбается только, так горько, что можно захлебнуться.
— Я правда здесь. С тобой.
У Се Ляня по щекам текут слёзы, и он видит, что у Хуа Чэна тоже. Он вскакивает, практически падая со стула, от волнения и нового приступа боли в груди (врачи говорят, это всё только в голове, и никакой беды с сердцем нет, но легче от этой очередной абстракции не становится), и его ловят знакомые руки, прижимая к себе. Се Лянь тянется ощупать чужое лицо, убедиться в том, что его Сан Лан действительно тут, и вздрагивает, ощущая под ладонями могильный холод. В темноте кожа под ладонями кажется совсем серой.
— Прости меня, прости, что оставил вот так. Я виноват, гэгэ.
Это всё не имеет значения, даже мертвенная тишина вместо уже привычного шума ветра, и полное отсутствие тепла от другого человека. Впервые за много дней Се Лянь чувствует себя хоть немного больше в порядке, и звуки и цвета вокруг не кажутся столь гротексными, и даже боль в груди потихоньку отступает. Хуа Чэн обнимает его, шепчет о том, как клялся не бросать и не забывать Се Ляня никогда.
Хуа Чэн берёт его за руку, и ведёт куда-то прочь из квартиры, но на лестничную площадку или улицу они так и не попадают. Идут по широкой дороге, по виду, сельской, вокруг множество полыхающих осенними цветами клёнов. Хуа Чэн любил такие места раньше. Они оба любили. В воздухе пахнет пылью, сухими листьями, и почему-то немного затхлостью и формалином. На подкорке бьётся мысль, что всё происходящее — лишь разыгравшееся воображение, но сконцентрироваться на ней у Се Ляня не получается.
Се Ляню вспомнилось, как много лет назад он выпросил в шутку обещание, дурачась с Хуа Чэном в их квартире, совсем вскоре после переезда. Глупое, такое влюблённые часто обещают друг другу, но Сан Лан всегда был крайне серьёзен во всём, что касалось Се Ляня и их отношений. Быть вместе всегда, что бы не случилось. Что бы они не сделали друг другу, что бы не пережили на своём пути. Хуа Чэн снял тогда с руки браслет из тонкой красной нити, разрезал на две части, повязал одну из них на палец Се Ляню и протянул свою руку, ожидая ответного жеста.
— Это будет наша с тобой клятва, хорошо? Я всегда вернусь к гэгэ, где бы ни оказался, и всегда буду ждать тебя, куда бы не завела жизнь тебя, — мужчина улыбнулся и поцеловал чужие пальцы, бережно сжимая руку Се Ляня в своей. Кожа у Хуа Чэна была тогда тёплая, живая, и сам он всегда был полон энергии и сил. Более яркого человека в прямом и переносном смысле Се Лянь, пожалуй, не встречал за всю свою жизнь.
Среди красных клёнов и кладбищенского запаха им наконец за столько времени можно было просто поговорить. И Се Лянь сам не верил, что такой подарок будет хоть сколько-то долговечным. Хуа Чэн не говорил, но нервничал и иногда оглядывался, будто высматривая что-то… или кого-то. Если бы всё было так просто, разве не каждый второй бы рассказывал о чудесных разговорах с умершими близкими? Спросить, как там, за гранью, смелости не хватает, а Хуа Чэн говорит о другом. Например, о любви и о той осени, когда они познакомились в окружении таких же клёнов. Держит за руку, будто ничего не изменилось. Перебирает воспоминания как драгоценные украшения, и старается сказать как можно больше, невольно заражает страхом не успеть и самого Се Ляня. Слишком хорошо они наловчились понимать друг друга за всё время вместе, чтобы не переживать сейчас ни о чём.
Могильный холод всё сильнее вьедается под кожу ледяными иглами, Се Лянь уже и сам ощущает себя не живым, прекрасно знает — одно его слово, и Хуа Чэн отпустит, станет легче, хоть насколько-то легче, но скорее умрёт вслед за ним, чем откажется от чужой руки в своей. Солнце исчезло с неба, не скрылось за тучами, скорее, просто растворилось в наступающей со всех сторон мгле, и надо было изо всех сил стараться не смотреть вокруг, чтобы уцепить немного больше случайного подарка. Хуа Чэн останавливается, склоняется ближе и просит закрыть глаза. Прикрывает уши Се Ляня ладонями. Последнее, что чувствует Се Лянь — прокосновение холодных губ ко лбу. И резко любое ощущение чужих прикосновений исчезает, будто их друг от друга просто оторвали. Когда он открывает глаза, вокруг нет совсем ничего.
Психотерапевт просил записывать кошмары, но в этот раз Се Лянь совсем не мог ничего вспомнить, хотя проснулся буквально на грани панической атаки. Он совсем замёрз, но закрыть окно смог далеко не сразу, и уже предчуствовал, что в итоге ещё и заболеет. В квартире воняло чем-то затхлым, или, может, ему просто так казалось из-за не самого лучшего состояния и кошмара. Может, ему снилось кладбище или болото, например? Сердце болело даже после того, как первая волна паники схлынула. Кто-то из немногих оставшихся друзей говорил, что не удивится, если Се Лянь последует за Хуа Чэном, если будет настолько изводить себя тоской. Это могло бы быть не так плохо. Се Лянь размял затёкшую от сна в сидячем шею и заметил на столе кленовый лист, наверное, занесённый ветром.
Источником затхлого запаха оказалась рассыпаная перед порогом на лестничной площадке мокрая земля.