Звёздное небо – прекрасное творение, коим не налюбуешься за все сотни лет. Вот только, как на него не посмотри, всё напоминало о дорогих людях: Люмин, стоящая во главе ордена бездны; Паймон, чьё свечение беспрерывно указывает на её божественную сущность; и Скара… Почему же Итэр решил дать ему это имя? Сингэцу? Неужели он действительно ему так дорог?
Итэр растерянно бегал глазами по небу, испугавшись, будто он потерял нечто важное, пока не разглядел тонкий полумесяц, напоминавший чью-то злую ухмылку.
Итэр рассмеялся: «Они похожи гораздо больше, чем я предполагал».
– А-а-а-а, как же ты раздражаешь Паймон! Итэр, почему ты вообще решил позвать его с нами?! – негодовала Паймон, возвращаясь с парой веток в руках.
– Тц, будто у меня был выбор, – огорченно пробормотал Скара, держа целый хворост.
– Нахида заботится о тебе, и ты должен быть ей благодарен! Но Паймон действительно не понимает: Итэр, мы ведь могли и не брать его с собой! Паймон не хочет быть нянькой!
– Кто это ещё здесь нянька? – озлобился Скара.
– Ну, ну, не горячитесь, – встрял Итэр. – Не всё же Сингэцу сидеть в Сумеру да в академию ходить.
– Я совершенно не при чем, это всё белая леталка начала, - пожал плечами Скара.
– Кого это ты назвал белой леталкой?!
…Казалось, эти двое никогда не смогут остановиться в перепалке, но время близилось ко сну, и Паймон сдалась мягкой подушке с одеялком внутри чайника безмятежности. Глаза Итэра тоже постепенно смыкались, он был готов уже зайти в обитель, когда по какой-то случайности посмотрел на Сингэцу.
Его задумчивая фигура, с грустью смотрящая во лживое небо, белоснежная кожа, сияющее лицо, тонкие пальцы, опирающиеся на бревно, на котором он сидел…
Недолго думая, Итэр отложил чайник и подсел к Скаре.
– Мне казалось, ты хотел идти спать, – не отводя глаз от звёзд, сказал он.
– Слишком много мыслей…
– Что, не можешь заснуть, когда я рядом? – усмехнулся Скара.
Щёки Итэра слегка покраснели: хорошо, что Сингэцу даже не думал на него смотреть.
Они сидели в полном безмолвии, пока Итэр наконец не решился нарушить тишину:
– Я… давно хотел кое-что у тебя спросить, Скарамучча.
Скара недовольно посмотрел на Итэра.
– Ты ведь знаешь…
– Да, ты больше не он, но… Я знаю, что некоторые люди показывают свою любовь через боль, поэтому мне стало интересно… Почему ты всегда хотел меня убить?
– Ха-а? Что ты хочешь этим сказать?
Итэр боялся спугнуть его, словно маленькую птичку со своего плеча. Он знал, каким чувствительным был Сингэцу, но ему хотелось знать, нет… Ему хотелось, чтобы сам Скара понял собственные чувства. Но сколько ему не говори, он вечно будет отрицать, значит единственный способ – это действия.
Итэр обнял белоснежное лицо Сингэцу и, подтянув к себе, поцеловал его.
Губы куклы оказались не такими уж и твёрдыми, как представлял себе Итэр, а язык в точности как человеческий: горячий, склизкий. Единственное, зубы казались острее обычного, которыми Скара со всей силы старался откусить губу Итэра, сопротивляясь поцелую. Рука Сингэцу схватилась за воротник путешественника, будто он пытался отбросить его, но в конце концов не захотел, чтобы тот уходил. Эта противоречивость Скарамуччи и детская наивность Странника очень нравилась Итэру и заставляла его наслаждаться каждой секундой этого садистского поцелуя всё больше.
Шляпа Странника упала на землю. Итэр, не в состоянии остановиться, соскользнул ниже губ и расцеловывал шею.
Сингэцу, запыхаясь от нескончаемых ласк Итэра, пытался остановить его, пока окончательно не собрался с силами и не оттолкнул его, крикнув:
– Хватит!
Итэр упал на землю и увидел, как жалко выглядел Скара в этот момент: его грудь вздымалась, одежда спадала с плеч, воротник был отогнут, на шее огромное количество покраснений, алые и опухшие губы...
Сингэцу встал, поднял упавшую шляпу и скрылся среди деревьев прежде, чем Итэр успел что-либо сказать.