sugar honey ice & tea

bring me the horizon — sugar honey ice & tea

Это не должно было получиться так. 

В смысле, Сокджин не должен был начать козлить на Чимина за три месяца до тура, а Чимин не должен был психануть и разбить Сокджину ебало с резким «фильтруй базар, чмошник», а Намджун не должен был кидаться их разнимать, чтобы в итоге получить от обоих, и вся эта потасовка — на трезвую голову, что обидно, кстати, пиздец — не должна была произойти, потому что они за всё существование группы, а это без малого пять лет, уже друг с другом нихуево сроднились, и что теперь сказать менеджеру, Чонгук в душе не ебёт. Хосок, он, ну, типа, жёсткий — хотя с ними, наверное, нельзя по-другому: вон, умудрились попиздиться ни с того, ни с сего, и потерять гитариста, который решил слегка помудить и которому Чимин сломал его точёный нос одним ударом своего кулака, приправленным парочкой ласковых. Джин, демонстративно садясь в машину вызванной «скорой», очень много кричал о том, что он их всех нахуй засудит после такого дерьма, на что вслед получил заслуженное: «Ну давай, сука, попробуй», которое Чимин изрыгнул как Эйяфьятлайокудль всю мощь своего негодования в две тысячи десятом. Эйяфьятлайокудль успокоить было тяжело, их вокалиста — слегка посложнее, но Юнги и Намджун, которые повисли на нём с двух сторон, хотя бы дали бывшему товарищу отчалить в ближайшую больницу без дополнительных происшествий, а потом выпустили — но ровно для того, чтобы невысокий (но, сука, сильный, как чёрт) Чимин разъебал на психах половину дома их экстрим-вокалиста (он же Юнги, да). Тот, впрочем, на это ничего не сказал: только делал пометки в заметках айфона с каждой новой разбитой вазой, сломанным подсвечником и далее по списку. 

— До тура три месяца, — тянет Намджун — неизменный басист, пока Чимин запрокидывает залпом водку прямо из горла: они сегодня реально собрались хорошо побухать, и даже несколько грустно, что теперь — вчетвером. — А Джин не вернётся.

— У нас контракт с лейблом, они его засудят, у него нет другого выбора, кроме как выступить с нами, — задумчиво произносит Чонгук, сидя на подлокотнике кресла и не забывая прикурить, разумеется. 

— Да и похуй ему. Ну, вкатят штраф, что с того? Думаешь, у него нет бабок, чтобы его заплатить, с учётом того, сколько мы выступаем сейчас? 

— Да и пошёл нахуй, мудила, — плюётся ядом Чимин, зло глядя на обоих по очереди. — Он назвал меня пидором — он получил по ебалу за то нетолерантное дерьмо, которое высрал в моём присутствии, когда его никто об этом не просил. 

— Но, технически, он был прав: тебя действительно трахает Юнги, чувак, — замечает Намджун. 

— То, что Юнги его трахает, не отменяет факта того, что он не выставит счёт за испорченное имущество, — замечает второй вокалист совершенно буднично и абсолютно спокойно, а потом опускает глаза на заметки в телефоне и читает почти с выражением: — Три вазы, два подсвечника и пять тарелок из набора, который я купил на прошлой неделе. 

— Вообще-то его купил тебе я, — зло зыркает Чимин в его сторону. 

— Он стал мне, как сын. Наш сын. Ты разбил пять тарелок нашего сына, чувак. Ты понимаешь всю степень серьёзности ситуации? 

А потом они повернулись друг к другу и сказали: 

— У нас нет гитариста на тур. Мы в полной пизде. 

И, помолчав, почти одновременно добавили:

— Хосоку звонить будет Чонгук. 

И это был тот самый момент, когда Чон Чонгук — ударник популярной рок-группы «HardFuck», являющийся по случайному стечению обстоятельств также её основателем наравне с Мин Юнги — подумал о том, что, может быть, есть смысл детище всей его жизни и нахуй послать.

***

Хосок орёт на него первые минут пятнадцать. Потом, в принципе, успокаивается, говорит, что Джин всегда отличался говнистым характером и что ещё не поздно включить дипломата, поговорить с экс-гитаристом и, возможно, помириться? Или хотя бы «сделать» тур, а затем уже расставаться с чистой совестью, сорвав гонорар, но Чонгук, который уже попытался протоптать дорожку в этом направлении, только вздохнул и пересказал менеджеру свой короткий диалог с Джином. 

Очень короткий. 

Типа, настолько, что буквально: 

— Я вернусь, если уйдёт Чимин. 

— Такого не будет, чувак, не в мою смену, — потому что Чимин — главный вокалист и на него течёт большая часть их фанбазы, хотя, будь он девчонкой, он бы тоже потёк по Чимину: септум* в носу, симметрия**, голубые линзы, розовые волосы и забитые до плечей рукава — он определённо походит на влажную мечту старшеклассницы, дедушки Юно и экстрим-вокалиста Юнги. А ещё Пак крутой парень, клёвый друг и у него охуительный контратенор, который в рамках их жанра редок пиздец, и поэтому, нет. Джин не настолько пиздато играет, чтобы они отказывались от классного необычного голоса. 

— Тогда нахуй вас.

— И тебе сто хуёв в жопу, родной. Не болей и кушай хорошо. 

— Окей, тогда нужен кастинг. Или у вас кто-то уже есть на примете? — тянет в трубке Хосок, и Чонгук неловко отстукивает палочкой по бедру, обтянутому в кожаные штаны. Он действительно любит их, они круто сидят на его раскабаневших за последний год в качалке бёдрах и заднице, которую оценивает много прохожих. Хотя Чонгука сложно не оценить с его небольшими тоннелями, тремя проколами в хрящах каждого уха, выбритыми висками и небрежным бессменным пучком из того, что осталось. А ещё Чонгук, как и все они, любит тату, поэтому забил себе даже шею, решив побыть банальным в этом вопросе и остановив свой выбор на пере ворона слева (Юнги часто любит шутить, что нужно было выбирать павлинье). Ну и руки, само собой, куда ж без них. 

Чонгуку нравится нравиться. Это когда чёрная майка-алкоголичка, перекинутая через руку кожанка и авиаторы на крупном носу, а девчонки на него оборачиваются — кто-то узнаёт, а кто-то разок даже пропел «bad guy» Билли Айлиш, но, впрочем, похуй. Он молод, он много времени и денег уделяет на то, чтобы выглядеть реально хорошо, поэтому он может позволить себе быть немного дорогим и хвастливым. 

— Насколько я знаю, они сейчас уже проводят кастинг, устроили в инсте опрос. Я решил подумать и побить по тарелкам, они, как выберут пять лучших, меня позовут. Не хочу пока что там быть, Юнги видит бриллианты в дерьме лучше меня: нашёл же он нам Намджуна, в конце-то концов, и даже если поцык мне не понравится чисто как человек, но будет играть хорошо, мне придётся смириться. 

— Ты такой покорный, — хмыкает трубка. — Фактически детка. 

— Пошёл ты, хён. 

Хосок по ту сторону смеётся заливисто, а потом, фыркнув, откашливается, чтобы вновь стать серьёзным, как задница:

— В общем, Чонгук, предстоит реально много работы: три месяца — это не так много, как может показаться на первый взгляд. У вас репертуар — пятнадцать песен.

— Да, я знаю, чувак, — и Чон только вздыхает на это высказывание. — Я постараюсь, окей? Я постараюсь. 

— Давай без того дерьма, которое ты так любишь проносить, ладно? Доверься Юнги.

— Я и собирался довериться ему. 

— Нет, ты не. Я знаю тебя: из сотни людей он отберёт десятку реально стоящих ребят, а ты всех забракуешь. Так что вам нужен гитарист хотя бы на время тура. 

— Это ты сейчас мне так угрожаешь в завуалированной форме? 

— Нет. Я говорю тебе прямым текстом: если в течение этих двух дней у «HardFuck» не появится новый гитарист, то я лично вызову тебя к гендиректору и он так хорошо разложит тебя на столе, что название группы придётся менять на что-нибудь вроде «Vanilla and Sweetness», усёк? 

— Пятьдесят оттенков Шихёк-нима? — предполагает Чонгук с негромким смехом. 

— «Я не занимаюсь любовью, я трахаюсь. Жёстко», — цитирует менеджер. — И, парень, поверь мне, ты не захочешь быть его молоденькой студенткой литературного факультета. Ты даже не подозреваешь, как сильно твоя внутренняя богиня не хочет попасть в лапы этого Кристиана, — и Хосок отключается, оставляя Чонгука в одиночестве репетиционной, которую снял на полтора часа с целью просто привести мысли в порядок. Джин, конечно, поступил, как дерьмо, но, в принципе, этого и следовало ожидать — они с Чимином часто грызлись даже по мелочам, потому что все знали, что бывший гитарист — гомофоб, а на Юнги бычить лучше не надо. Вокалист «ебли приматов», как их группу называл с любовью Намджун, всегда был экспрессивным и вспыльчивым, в отличие от своего бойфренда: Юнги, вот тот самый милый парнишка с голубыми волосами и красным иероглифом «любовь» над левой бровью (из-за которого за ним закрепилась шутка о том, что всем непокорным грозит «Сабаку Соосоо»***) всегда отличался завидным терпением. 

До поры до времени. Возможно, на самом деле, он был тем, кто ударил Сокджина первым в тот день, когда тот назвал пидором их вокалиста: Чонгук видел это своими глазами, но в общем потоке ударов экс-гитарист так и не понял, где собака зарыта, а барабанщик старого друга сдавать не собирался. Не этому сукину сыну. Типа, они с Юнги слишком близки, чтобы Чонгук мог не оправдать большинство поступков экстрим-вокалиста «ебли приматов», тем более, что Мин из них всегда был самым зрелым и рациональным, если быть до конца откровенным.

cosplayer to death:

я нашел 

он идеален

иди сюда

jk:

иду

cosplayer to death:

кстати

jk:

м?

cosplayer to death:

переименуй меня в своем телефоне, мудила

***

— Ты мне не нравишься.

— Я многим не нравлюсь, но, как видишь, всё ещё несу свой тяжкий крест и раздражаю окружающих, даже никем не проклятый и абсолютно здоровый, — произносит этот гондон, а потом широко улыбается, подтягивая резинку на пучке, в который стянул тёмные волосы.

Гондона зовут Ким Тэхён и он, как сказал Гаара недоделанный, «не обсуждается», потому что объективно он реально пиздато играет. Лучше, чем Джин. Если быть откровенным — намного лучше, чем Джин когда-либо мог играть в принципе, поэтому, да, этого парня надо будет держать при себе до конца ближайшего тысячелетия, потому что то, что он творит с электрогитарой напоминает оргазм. Тот самый оргазм, когда можешь быть уверен, что тебя как со-группника доведут до сухого, а девчонок там, в фанке — до такого обильного сквирта, что будут поскальзываться. И выглядит очень пиздато со своим проколотым языком, волосами в пучке и абсолютной любовью к узким чёрным джинсам и майкам-алкоголичкам — таким, что демонстрируют бицепсы и охуенную вязь татух по коже. 

Что уж там говорить: Ким Тэхён действительно во вкусе Чонгука — он даже бесстыдно вздрочнул перед сном разок на его светлый образ, и потом, шипя от ощущений и острого чувства стыда, размазывал сперму по чувствительной головке с грустненьким «Блять». И это было первой ошибкой, потому что после он действительно начал рассматривать этого мудилу в качестве сексуального интереса, а мудила того реально, мягко говоря, не заслуживает: знаете, тот самый момент, когда тебе хочется вывихнуть человеку челюсть, но, если возможно, своим же хуём. 

Второй ошибкой было позволить этому ущербу втянуть себя в эту игру в пререкания или, если по-другому — в негласное соревнование «кто кого опустит сильнее».

В какой-то момент это «опустит» превратилось в «представляю, как этот парень берёт у меня в рот», и это прям, ну, не очень прикольно, потому что Тэхён с ними только, блять, месяц, где они репетируют каждый божий день, и уже стал обалденной лучшей подружкой Чимину (внезапно), а Юнги абсолютно нормально — когда Чон вежливо интересуется, окей ли ему, что его бойфренд тусуется в компании другого парня, тот отвечает только лишь: 

— Чимин радикально пассивный.

— Это не походит на ответ на мой вопрос, чувак, боже! — и Чонгук закатывает глаза. — И я не хотел знать эту особенность ваших с ним отношений, окей? Я просто спросил, комфортно ли тебе, что твой бойфренд тусуется в компании этого чмошника!

— Тэхён, кстати, тоже, — невозмутимо продолжает Мин с делано незаинтересованным лицом, но хитрая усмешка в момент, когда Чонгук затыкается резко, давясь своими словами, всё-таки появляется на тонких губах, когда он прикуривает, и это сдаёт в нём человека, как минимум, не слепого. 

— Прикольно, — отвечает на это Чонгук, а потом тоже со вкусом затягивается и пожимает плечами. — Классно. Потрясающе. Зачем мне эта информация?

— Чтобы ты точно перестал вести себя, словно грёбанный сукин сын с хроническим недотрахом, и уже поимел мальчика так, как он того у тебя очень просит, — просто сообщает друг. 

— В каком смысле?

— В прямом. Слушай, я не удивлюсь, если он каждый день приходит чистеньким, слегка полуголодным, хорошо растянутым и с бутылкой смазки в сумке, но каждый раз ударяется лбом о твой дебильный характер и грустно дрочит в квартире вечерами, знаешь, там, всхлипывая и думая о том, что его краш такой дуболомный.

— Я не могу быть крашем этого парня, хён, — и Чонгук фыркает громко на выдохе. — Имею в виду, он же презирает меня. 

— С чего ты взял? 

— Буквально вчера я сказал ему, что если он ещё раз меня подъебнет, то я ему палочки в жопу засуну. И знаешь, что он мне ответил? 

— Удивляй, — хмыкает Мин, на него даже не глядя.

— Что я размениваюсь на мелочи и только и могу, что пустолаять. Он меня ненавидит! — и Чонгук осекается, когда Юнги поворачивает на него голову медленно-медленно, глядя, как на придурка, и хмурится, когда друг вскидывает свои тёмно-синие брови, а иероглиф «любовь» идёт рябью. 

— Чувак, ты настолько тупой, что тебя реально исправит только Сабаку Соосоо, — тянет тот после тихого «мда». Юнги никогда не шутил тупые шутки с отсылками к «Наруто», и по этой причине Чонгуку сейчас, возможно, становится слегка не по себе. Но он забывает об этом, потому что: — Чонгук, он буквально прямым текстом сказал тебе, что он хочет, чтобы ты его выебал. Хорошенько, с чувством, с толком и с расстановкой вытрахал из него всё человеческое, окей? 

— Нельзя вытрахать то, чего нет, — бормочет Чонгук, в принципе, ощущая себя последним ебланом, потому что, ладно, возможно, это походит на крик души в духе «Вот он я, давай мы попробуем». 

— Он тебе нравится? — неожиданно интересуется Мин, и Чонгук замолкает, впервые реально задумавшись над этим вопросом. 

Нравится ли ему Тэхён? Он красивый, ухоженный, у него охренное тело: широкие плечи, узкая талия, охуенная задница, между ягодицами которой Чонгук бы с большим интересом толкнулся, и совершенно скотский характер — его рот хочется прополоскать с мылом, с ним хочется быть грубым, его хочется кусать так сильно, чтобы заткнулся, или же нет — напротив, громко низко стонал, гортанно и чувственно умолял трахнуть его жёстче и глубже. Интересно, как вскрикивает этот засранец? Наверняка также охуительно низко, но звонко. И наверняка он до ужаса чувственный: Чонгук бы хотел издеваться над ним снова и снова, прикусывая за соски или кожу пупка. 

— Вырубай, — неожиданно возвращает его к реальности Юнги, начиная заливисто ржать. 

— Что?.. — выходит хрипловато-растерянным. 

— Вырубай воображение, говорю, хуй встал, — всё ещё посмеиваясь, друг взглядом показывает на чужой обтянутый кожаными штанами пах. — Зато, в принципе, я узнал ответ на свой вопрос. Напиши ему, чувак. 

— Что ты хочешь, чтобы я ему написал? 

— Что хочешь его трахнуть, конечно? — и Мин смотрит на него с удивлением. — И выпить чашечку кофе с утра? Что ещё ты можешь ему написать? 

— Ёбу дал, не? — вежливо интересуется Чон. — Кто так делает вообще? 

— Ты. И он. Он тебе не откажет, чувак, просто сделай это. 

— Он меня высмеет.

— Высмеет, — не спорит Юнги. — Но только при условии, что ты кончишь спустя два толчка. Давай пиши. 

— Сейчас?!

— Да. Или я напишу ему сам. 

Окей. 

В конце концов, Чонгук уже обсирался за двадцать четыре года своей жизни хуеву тысячу раз, ещё один погоды не сделает. Если что, всегда можно будет списать на то, что он объебался чего-то, ведь так? 

jk:

эй, ким

asshole:

что тебе надо, чон

— Он так быстро ответил, — тянет Чонгук. 

— Ты реально обозвал засранцем его контакт в телефоне, — присвистывает Юнги. — Да Вы из Англии!

— Пошёл ты!

jk:

ты один?

asshole:

а че

jk:

я хочу приехать к тебе

asshole:

нахуя-

jk:

чтобы наказать тебя за всю ту херню, которую ты творил до этого, конечно ;)

— Чтобы его накачто? — и становится стыдно, потому что хён смотрит на него, как на идиота. — Чувак, серьёзно? Ты только что сказал ему, что ты хочешь его наказать? Наказать, блять, ты перечитал в инсте фанфиков про т/и и себя или что?

— Такие есть? — горя от смущения, произносит Чонгук фактически шёпотом. 

— Дохуя, да, — и друг вздыхает. — Очевидно, фанатки как в воду глядят. Наказать, блять, он хочет, наказыватель, сука, каратель, мировое мерило! Если после этого прикола он всё-таки тебе даст, я поверю в любовь, потому что, очевидно, это именно то, что он к тебе чувствует. 

asshole:

вау

asshole:

наказывалка наконец-то превысила размер стручка гороха?) 

asshole:

мой мальчик стал настоящим мужчиной!

jk:

пошел ты

asshole:

ты передумал приезжать?)

jk:

а ты приглашаешь? 

asshole:

как много людей могут похвастаться тем, что их трахал чон чонгук из «hardfuck»?

jk:

много, на самом деле

Юнги смотрит на него, как на больного. 

— Знаешь, чувак, нет, фанатки неправы. В фанфиках ты хотя бы сносен во флирте. 

asshole:

чонгук-

jk:

но я не знаю ни одного ким тэхена, которого бы трахал чон чонгук из «hardfuck», если что

asshole:

ты делаешь хуже

asshole:

но, блять, окей

asshole:

приедь и трахни меня, чон 

asshole:

[вложенная геопозиция]

— Я теперь верю в любовь, чувак, — сообщает Юнги, наблюдая за тем, как Чонгук в ахуе глядит на отметку на карте. — Хорошо тебе поебаться с гениальным гитаристом этого тысячелетия. 

— О, Чонгук всё же допёр, что ему нравится Тэхён, а он нравится Тэхёну? — к ним на балкон выходит Чимин, тоже сходу закуривая. — Там ваш рамён уже превратился в желе. Я его вылил. 

— Думаю, Чонгука сейчас меньше всего ебёт его рамён, детка, — хмыкает Юнги, глядя прямо на друга. — Потому что сейчас его оттрахает кто-то другой.

***

Чонгук чувствует себя идиотом, стоя перед закрытой дверью под ночь и почему-то совсем не решаясь в неё позвонить: факт того, что там, за ней, сейчас есть Тэхён, который готовит для него свою задницу, слегка будоражит сознание и заставляет руки трястись — он и на такси сюда поехал вместо привычной баранки только лишь потому, что мозги вынесло осознанием этого факта примерно к хуям, а рассудок покинул чат сразу же, как только он вытащил свою задницу из квартиры Чимина. 

И вот теперь он здесь. А за дверью Тэхён. Охуенный Тэхён, который ждёт, когда его хорошенько оттрахают, дерзкий и острый на язык Тэхён, который будет сегодня обильно течь для него одного: больше всего на свете Чонгуку сейчас нужно видеть его член, если быть до конца откровенным. Какой он? Большой? Не очень? Тёмный? Посветлее? 

Плевать: в любом случае, сегодня он кончит несколько раз от того, как Чонгук будет трахать его хозяина, верно? 

И он звонит, выдохнув и напоминая себе: когда это один из основателей «HardFuck» последний раз трусил перед тем, как с кем-то переспать? Разве что только в подростковом возрасте, когда впервые пихал в тугую, дерьмово (упс) подготовленную задницу своего одноклассника после того, как тот едва не откусил ему член. И, поэтому, да, когда Тэхён, облачённый в простую белую футболку и серые домашние треники, открывает ему чёртову дверь, то находит за ней всё того же самовлюблённого мудака с острой улыбкой, который предстаёт взгляду каждый день на протяжении месяца. 

Бегло окинув его от босых ног до собранных в неряшливый хвостик тёмных вьющихся волос, Чонгук усмехается: 

— Ты всегда так на свидания ходишь? 

— А ты трахаешь только тех, кто выряжается, как подарок на Рождество? — ни секунды не медля, парирует Ким. — Если да, то, в принципе, даже долбоёб в моём подъезде найдёт лифт. 

— Я уже говорил, что тебе иногда хочется помыть рот с мылом? — наклонив к плечу голову, интересуется Чон.

— Лучше бы ты хотел помыть с мылом свой член перед тем, как пихать его в живого человека, — широко улыбается гитарист, а потом делает шаг назад, пропуская внутрь, и кивает: — Входи. Душ справа, там уже есть полотенца и... что? — закрыв дверь, усмехается, вскинув тёмную бровь. 

— Даже не сделаешь вид, что пригласил меня не только для траха? — удивляется Чонгук, а Тэхён морщит лоб, делая вид, что впадает в глубокую задумчивость, но лишь на секунду, потому что: 

— М... нет. Потому что зачем мне ты? Мне нужен твой член в моей заднице, и если он не оправдает моих ожиданий, то я точно расстроюсь. 

— Только член? — уточняет ударник с усмешкой, разуваясь и вешая кожанку на вешалку в коридоре.

— Вполне. Кстати, насущный вопрос: что у тебя по букетам? 

— Я чист. У меня даже есть фотка справки в диалогах какао. А ты? 

— Тоже. Во всех смыслах этого слова, — отвечает Тэхён, подмигивая. 

Оу, вау. Он действительно сейчас предлагает... 

— Хочешь без гондона? 

— Да. Надеюсь, Чон, что у тебя хватит мозгов кончить в меня. 

Окей, блять, ладно — то, как Тэхён произносит это, вальяжно прислонившись к стене и позволяя белой футболке растянуться на раскаченном грудаке и просветить очертания тёмных сосков. Вставших сосков. 

— Да, я очень чувствительный там, — сообщает бесстыдно, снова растягивая губы в ухмылке. — Хочешь узнать насколько, а, Чон?.. — но договорить не успевает: вздрагивает, потому что Чонгук, усмехнувшись, бесстыдно протягивает руку и несильно царапает ногтем выступивший сквозь ткань бугорок — такая реакция нравится очень.

— Много пиздишь, Ким, — наклонившись к чужому лицу, наконец, ощущает себя в нужной стезе, позволяя негромко урчать: — Впрочем, у меня есть идея, как закрыть тебе рот, — и кусает Тэхёна за нижнюю губу, наслаждаясь сорвавшимся выдохом, который раздаётся сразу же, как большая ладонь ложится на тонкую ткань серых треников и сильно сжимает: — Вау, детка... — хрипит, начиная нежно массировать то, что почувствовал. — Ты не надел нижнее бельё для меня? — и нос морщит: — Так хочется, чтобы я быстрее тебя натянул? 

— Да, — коротко, ясно, честно и глядя в глаза. — Но сначала ты сходишь в душ, Чон. 

— Чистюля?

— Я просто хочу тебе отсосать, без обид.

— Давно? 

— Очень. С самой первой встречи, возможно. 

— Блять, — и, оттолкнувшись свободной рукой о стену, распрямляется с выдохом: — Окей, ладно. Но тогда мы пойдём в него вдвоём, потому что я хочу тебя вылизать, Ким. 

— Я был в душе пять минут назад, — пожимает тот плечами, а потом, протянув руку, пальцами зарывается в пучок на затылке Чонгука, чтобы притянуть к себе и выдохнуть: — Но я мог бы потереть тебе спинку. В другой раз. 

— Ты же боишься, что тебе не понравится, — но тогда это будет досадно, потому что ударнику реально пиздец, как заходит ощущение горячего крупного стояка, обтянутого слоем одежды, в собственной ладони. И то, как Тэхён несильно покачивает тазом, усиливая трение, тоже нравится очень. 

— Просто весь месяц я мечтал о том, когда же ты уже язык свой поганый себе в жопу засунешь, — негромко посмеивается, опаляя губы горячим дыханием. — А факт того, что ты хочешь этого сам, да ещё и в мою, не может не радовать. 

— Гондон, — сухой быстрый чмок. 

— Мамкин нагибатор, — и Тэхён остро очерчивает языком его губы. — Давай, Чон, пиздуй мыться, а потом можем опустить все прелюдии. Я буду ждать тебя в гостиной, окей? Голым. 

Окей, возможно, Чонгук никогда ещё не мылся так быстро. Возможно, никогда в жизни ему ещё не хотелось так тупо скулить от того, что ему приходится намыливать мылом для интимной гигиены уже вставший член, а потом дёргаться от непроизвольного массажа водой. А ещё не исключено так же и то, что он никогда не вытирался полотенцем так плохо — и, да, окей, как факт: никогда ему ещё не было настолько похуй, потому что когда он, абсолютно обнажённый и с налитой кровью эрекцией выходит в гостиную со скопившейся в ключицах влагой, факт Тэхёна, который, широко улыбаясь и глядя в глаза, спиной на подушках лежит на разобранном диване с широко раздвинутыми ногами, тихо постанывая из-за того, как в нём легко и свободно движется немаленький вибрирующий искусственный елдак... окей, Чонгук, возьми себя в руки, потому что коктейль из хлюпающего звука и этих тихих «ах, Чон» выдержать сложно, но ты справишься, да, пусть пузырёк лубриканта у чужих ног и мозолит глаза.

— Трахнешь меня лучше, чем эта детка? — слегка срывающимся голосом интересуется Тэхён, сдавленно замычав сразу же после: — Пока она была лучшей из всех. 

Без прелюдий, да, Чонгук помнит. Поэтому совершенно не медлит тогда, когда, быстро подойдя, скидывает гитариста с подушек, слегка развернув и наслаждаясь видом небольшой натёкшей на чужом рельефном животе лужицы предэякулята прямо под багровой головкой, что стала такой неебически влажной просто потому, что этот парень толкает в себя что-то под наблюдением — и от перспективы, что ему хорошо вставят уже в течение нескольких минут. 

— Сядь на меня спиной к лицу, Ким. Так будет быстрее, — и, чёрт, да, коротко вскрикнувший Тэхён, когда из него грубо выдёргивают игрушку — это музыка. А задница Тэхёна, когда она оказывается над его лицом, такая влажная от смазки и чувствительно-вспухшая — это отличный десерт к окончанию этого вечера. 

Спроси кто Чонгука, что его так обычно начавшийся день кончится пальцами на раздвинутых ягодицах того, по кому член давил ширинку уже без малого месяц, он бы ни за что не поверил. Но вот он, Чон Чонгук, ударник популярной рок-группы, сейчас вылижет её нового гитариста так, что тот не захочет его отпускать после этого траха. Было бы круто, на самом-то деле, если бы вообще не захотел отпускать, но это он обдумает позже, а пока — нежно прикусывает смуглую кожу, слыша прерывистый выдох, а потом, усмехнувшись, бросает:

— Ты собрался у меня на лице поскакать или доказать мне, что лучше тебя мне никто не отсосёт? — и наслаждается тихим озлобленным «блять», а потом... грязно ругается сам, потому что Тэхён наклоняется, заставляет чувствовать нежной кожей головки чужое дыхание, а затем всё-таки вырывает у него протяжный стон в тот момент, когда умело и жарко сжимает ртом конец его возбуждения, с силой проводя языком по уретре перед тем, как с влажным вязким причмокиванием опуститься ниже, не переставая ласкать языком. На то, чтоб прийти в себя от внезапного давления губ на своём члене, Чонгук даёт себе с пару секунд, а потом, выпустив чужую ягодицу из плена собственных пальцев, с силой и звонко шлёпает по ней широко раскрытой ладонью, наслаждаясь тем, как практически сразу краснеет её отпечаток — и тем, как активно Тэхён работает ртом, тихо мыча и посылая вибрацию глотки до самой мошонки. Чон ощущает, как сильно увлажняется там, внизу, в эту секунду: обильное смешение слюны и собственной смазки стекает вниз до самой мошонки, приятно щекоча и заставляя заводиться всё больше — он чувствует, как кровь резким притоком заставляет его член крупно пульсировать в плену чужих губ, и... да, чёрт, лучше и быть не могло, это пизже даже самой смелой фантазии. 

Задница Тэхёна охуенная объективно. Она достаточно крупная, чтобы было, что смять, и упругая до звона яиц; то, какие пошлые звуки он издаёт, рефлекторно подаваясь назад с целью насадиться на чонгуков рот — это выше всяких похвал. Чонгуку до ужаса нравится, что он такой открытый, бесстыдный, уверенный в себе — всасывая губами его сфинктер, а потом толкаясь между сильно растянутых мышц языком, всё, что он может думать — это, блять, вкусно. Тэхён вкусный до слюны по подбородку, которая даже стекает на грудь — Чон хочет быть с ним до абсурдного влажным и грязным, он хочет вскидывать бёдра, толкаясь ему прямо в рот, и сажать на своё лицо всей филейной частью, ощущая, как его головка свободно скользит в вдоль умелой глотки туда-сюда, вырывая из неё те самые гортанные звуки старания, которые заставляют разум из Кореи плыть куда-то в сторону русского Владивостока, хрен его знает. Всё, что имеет значение — это мягкие бархатистые стенки, которые он старательно лижет, пару раз позволяя себе вольность и нежно прикусывая самые мышцы. Тэхён от таких поворотов его членом давится: стонет, мычит низко-низко, и это так охрененно, так потрясающе — приструнить этого словоблуда, который тебе на слово — десять. 

Каково тебе будет язвить и дерзить, если твой рот занят тем, что делает очень приятно, а, Ким Тэхён? 

Впрочем, к Чонгуку это сейчас тоже относится. Но в меньшей степени: отстранившись он чувствует, какое у него лицо очень влажное, а потом, прикрыв глаза, выдыхает и говорит севшим голосом: 

— Сделай это.

Его член выпускается из созданного чужими втянутыми щеками вакуума с влажным чпокающим звуком. 

— Сделать, блять, что?.. — хрипит Ким, оборачиваясь: губы распухли, тоже все в слюне и в естественной смазке, глаза, сука, бешеные, а скулы кровь затопила. Нереальный, чёрт побери. 

— Попрыгай на моём лице, как сучка, которая больше всего хочет кончить. 

— Блять.

— Держать свою задницу будешь сам. Старайся, детка, как можешь. 

И на этом конструктив в эту секунду заканчивается, потому что, чёрт, у Тэхёна бёдра дрожат, а ощущение того, как он насаживается на его язык, запрокинув голову и громко выстанывая, заставляет мозг плавиться, а член — быть тяжёлым, чувствительным, твёрдым и текучим на поджавшейся коже живота. И момент, когда Чонгук, протянув руку, находит слепо чужую эрекцию, чтобы неловко обхватить пальцами и начать грубо, с оттяжкой, дрочить, Ким стонет, как последняя развратная блядь, да так громко, что можно кончить, не касаясь себя. Но это делает не он, да: выкрики Тэхёна становятся ярче, движения навстречу языку — резче, и Чон ощущает, как ему заливает пальцы, достаточно быстро для того, чтобы откинуться на подушки спиной и позволить гитаристу скатиться с себя. 

Позволить посмотреть, как он слижет его сперму со своей руки, глядя прямо в глаза. 

— Детка вкусный во всех отношениях, знаешь. 

— Я бы поцеловал тебя, если бы не знал, где был твой язык минуту назад, — вяло тянет Тэхён, протянув руку и выдавливая тюбик лубриката на пальцы, чтоб завести их за спину и начать себя смазывать, не отвлекаясь от ведения светской беседы.

— Кто только что заливал мне, что он чистый во всех отношениях? — хмыкает Чонгук. Перспектива того, что этот мальчик сейчас его оседлает, нравится до безумия. Он так сильно хочет ощутить себя в нём, что, если честно, сдержаться так сложно сейчас.

— Ну, я всё же ей сру, — мило улыбается Ким, подползая ближе и не жалея тюбик, когда выдавливает ещё на чужую эрекцию и начиная обильно размазывать. — Не так ли? 

— То есть мне можно, а тебе нет? — морщит нос ударник с улыбкой. 

— Ну, технически, ты своим ртом и так срёшь. Когда его открываешь, чтоб поздороваться, например, — с широким оскалом Тэхён без всяких прелюдий садится сверху и приставляет головку к растянутому входу. Всё происходит довольно легко: Чонгук, конечно, не обделён природой, но по размерам явно уступает той игрушке, которой гитарист баловался несколько тягучих минут назад, и по этой причине тот начинает скакать на нём без всяких проблем уже вот немедленно, обхватив руками за шею и не разрывая зрительного контакта. 

Чонгук хочет грубить. 

Чонгук будет грубить. 

Чонгук грубо вскинет бёдра, видя, что Тэхён после короткой передышки возбуждается снова, и ему нравится видеть и чувствовать, как эффектно он выбивает из него дурь путём стимуляции простаты внутри. Но должное надо отдать: лицо этого парня, и без того красивое, сейчас нереально обалденное — Чонгук дуреет от этого. Дуреет от этих распухших губ, которые Ким сейчас так бесстыдно кусает, дуреет от своего члена внутри гибкого рельефного тела, хочет спустить от дикого блеска в глазах прямо напротив и от понимания, что Тэхён, будь он хоть трижды редким ублюдком, сейчас от него тоже сходит с ума, когда изо всех сил работает тазом. 

Блять, нереальный — и, толкнувшись ещё резче (едва не кончая от ещё более громкого стона), Чонгук, стараясь не выскользнуть, подминает его под себя: шалость выходит отличной, ноги гитариста раздвигаются шире, а, наклонившись, Чонгук не отказывает себе в удовольствии вязко лизнуть чужой сосок, наслаждаясь неожиданным выкриком. 

— Вау, а голосишь ты волшебно, — мурлычет, сжимая губами столь чувствительный участок чужого татуированного тела и слегка царапая зубами сразу же после давления на него языком. 

— Я... — задыхаясь, хрипит Тэхён, цепляясь за плечи, впиваясь ногтями в кожу спины и скрещивая ноги на чонгуковой пояснице в накатившем экстазе. — Говорил... — толчок, и Ким закрывает глаза на коротком чувственном «а». — Что очень чувствительный, сукаблять, да! Трахай меня так, Чон, блять... Трахни меня, господи... 

Окей. 

Вот он — момент, когда крыша Чонгука жалко скрипит своей черепицей и с грохотом падает прямо к фундаменту, потому что дальше происходит то, что впоследствии удивит даже его, а пока он давит Тэхёну на бёдра и отпускает себя, вколачиваясь в это тело так громко, сильно и глубоко, что здесь не разобрать ничего: только лишь скулёж, вой да порыкивание, которое подстёгивается шлепками кожи о кожу. Чонгук его долбит — почти что бездушно, заставляя Тэхёна срывать свои связки, наклоняется к шее, ставя засос и мыча в ключицы после проклятья, потому что... это так хорошо — трахать Тэхёна. 

Это так хорошо — чувствовать, как он, прогнувшись в спине и подаваясь навстречу, так быстро спускает вторично. 

И просто волшебно — с хриплым выкриком излиться бурным оргазмом внутрь этого тела, не забыв грубо за подбородок схватить и глубоко толкнуться языком в этот рот, заставляя давиться. Ким, правда, совсем не выёбывается: мычит, вцепившись в его многострадальные плечи, и позволяет сплестись со своим, прикрыв слезящиеся от кайфа глаза. 

А потом они выдыхают. 

И Чонгук, ещё такой чувствительный Чонгук, выскользнув из этого парня и мысленно мурлыча от факта белой субстанции, что начинает течь на обивку дивана из такого нежного сейчас сфинктера, падает рядом. 

И выдыхает. 

— Ты поцеловал меня, мудень, — хрипит Тэхён, но беззлобно. Чон на это лишь тихо смеётся. — Самодовольный и самовольный козёл. Никакого уважения к партнёру. 

— Признайся — ты хотел этого, просто ломаешься, как пассивчик из второсортной манги, чувак, — и поворачивает голову, чтобы увидеть улыбку на красивом лице.

— Ладно. Окей. Да, мне зашло. Ровно настолько, что я хочу предложить тебе остаться на ночь, выпить кофе с утра и, возможно, потрахаться на этой неделе после того, как мы где-нибудь погуляем. 

— Ты зовёшь меня на свидание, зай? 

— Да, думаю, да, батькин бандит. 

***

Телефон Чонгук проверит только с утра, пока будет пить кофе из большой кружки на кухне Тэхёна, чувствуя себя так, будто его то ли катком переехало, то ли будто пони с радуги пизданулся на голову, ударив розовым копытом по темечку. 

И порадуется, что поставил его на беззвучный. 

cosplayer to death:

мы нахуярились за счастье молодых 

cosplayer to death:

нас нельзя осуждать

cosplayer to death:

я пишу тебе связно только потому, что у меня есть автозамена

cosplayer to death:

мы только что поспорили, сделаешь ли ты ему римминг

cosplayer to death:

чувак, пожалуйста, вылижи ему задницу

cosplayer to death:

потому что если ты вылижешь задницу тэхёну, то этой ночью ее вылижут мне 

cosplayer to death:

чонгук, я очень хочу, чтобы мне сделали римминг

cosplayer to death:

я посылаю тебе сигналы из космоса

cosplayer to death:

ты же их принял????????

cosplayer to death:

ТЫ ЖЕ ПОЦЕЛОВАЛ ЕГО АНУС ВЗАСОС ЧОНГУК ЭТО ВАЖНО

— Почему у меня в сообщениях пьяный Чимин умоляет меня не дать тебе сделать мне римминг? — вежливо интересуется Тэхён в этот момент, облокотившись на тумбу и делая глоток своего кофе. 

— Ты правда хочешь знать об их брачных играх, чувак? — страдальчески интересуется Чон.

— Нет, — отвечает гитарист слишком быстро.

— Оттраханного ответ, — ловит будничный ответ. 

— Жополизам всем большой привет, — прилетает спокойное. 

— Здоровья всем, кто делает минет, — фыркает в кружку Чонгук, а после короткого приступа ржача, вскинув бровь, тянет: — Надо будет тебя взять в соавторы песен, когда будем новый альбом писать. 

— Это предложение остаться в группе после тура? — хитро улыбается Ким. 

— Кажется, да. 

— Окей, тогда с меня — сет тупорылых частушек. 

— Я отзываю своё предложение. 

— Пошёл ты. 

— Я уже говорил, что ты мне не нравишься?

— Я многим не нравлюсь, но, как видишь, всё ещё несу свой тяжкий крест и раздражаю окружающих, даже никем не проклятый и абсолютно здоровый!